— В таких делах я не советчик, — сказал он после паузы. — А вообще-то ты, конечно, пакостник.
— А ты святой! Вот погоди, наставит тебе рога моя сестрица с твоей святостью, тогда попрыгаешь. Физиология есть физиология.
Володя хотел было рассердиться, но не смог. «Это как с блондинами и брюнетами, — подумал он. — Не виноват же человек, что он брюнет. Так и Женька — с ним ничего нельзя поделать, с этим оголтелым, тупым эгоизмом, с этой пошлостью, с жизненными истинами, в которые он раз навсегда поверил».
На круглом столике так, чтобы все приходящим было видно, лежали отзывы деятельности т.Степанова Е.Р. как лектора. Володя перелистывал справки разной величины — все с печатями, некоторые на листках, вырванных из ученических тетрадок, другие на каких-то исписанных с обратной стороны бланках, третьи из блокнота. Женины лекции очень хвалили — он читал и о профилактике рака, и о личной гигиене, и об анаэробной инфекции, и о борьбе с рожистым воспалением, и о закаливании детей.
«Оптимистические перспективы, даваемые т. лектором...» — прочитал Володя в одном из отзывов.
— В общем, каждый день по лекции? — спросил Володя.
— А что ты думаешь, и по две бывало. Советский народ, знаешь, как жаждет научного слова? Вымотался я, дорогой мой, как собака.
— Что же ты делал в больнице?
— Ого! — неопределенно произнес Евгений. — И учти еще — занятия с младшим медицинским персоналом, беседы с больными в палатах, другие общественные мероприятия...
— Значит, вроде затейника у них практику отработал!
Удивительно, как Евгений умел не обижаться и все неприятности пропускать мимо ушей!
— Мальчик, мальчик, — сказал он только, — не знаешь ты, свет очей моих, что такое жизнь.
Со двора, весело стуча лапами, прибежал разжиревший на Вариных харчах Шарик; шерсть у него теперь лоснилась, глаза влажно поблескивали.
— Эрнс! — сказала Варя. — Тубо! Умри, Эрнс!
Бывший трехцветный Шарик «умер», потом принес Варину туфлю, потом «дал голос». «Совсем еще девчонка!» — думал Володя, глядя снисходительным, стариковским взглядом на Варвару.
— У-у, мое счастье! — сказала Варя Шарику. — Я тебя съем сейчас! — И действительно укусила Эрнса за ухо.
— Сумасшедший дом! — пожаловался Евгений. Прохаживаясь по комнате и шаркая туфлями, он хвалил профессора Жовтяка. По его словам выходило, что Геннадий Тарасович «добрый старик», «симпатичный старик», «знающий старик», «наш старик». Выходило также, что Володя виноват в нездоровом отношении курса к Жовтяку. Надо уважать возраст, жизненный путь, доброе и отзывчивое сердце старика.
— Ты когда же с ним так сблизился? — спросил Володя.
— А он на даче в Займище жил, — ответил Евгений. — Мы с ним на рыбалку ездили, и вообще как-то сошлись.
— Валяй, валяй! — усмехнулся Володя. — Вы друг другу подходите.
— Глупо!
— Почему же глупо? Вот поглядишь — он тебя выдвигать начнет, Ираидиному папаше неудобно, а Геннадий Тарасович должен на кого-то опираться. Еще Мишку Шервуда потяните за собой, он ведь не чета тебе — умный...
Женька смешно по-заячьи повертел носом и со своей подкупающей искренностью согласился:
— А что? Идея, между прочим! Шервуд — парень способный, даже талантливый, на него Тарасыч вполне может опереться...
Пришел с базара дед Мефодий, стал длинно рассказывать про цены и про то, что хоть тресни — нету телячьей печенки. Моркови — хоть завались, а на кой она дьявол?
— Зайцы мы, что ли, — сердился дед Мефодий. — Вон, полная кошелка, а печеночки ни в одном ларьке, ни на одном возу.
— Дорогой дедушка, — сказал Евгений, — а вот, будучи до революции крестьянином, ты часто кушал мясо? Небось на рождество да на пасху.
Дед смешался.
— То-то, — наставительно произнес Женя. — У нас, разумеется, есть недоработки, особенно в части торговли, но хаять все подчистую — не пройдет. Базарные разговоры — обывательщина, мещанство.
— Так я-то для вас печенку хотел, — сказал Мефодий. — Не для себя. Мне что. Вот Варвара печенку завсегда хорошо кушает.
— Оставь деда в покое, — сказала Варя. — Что к нему прицепился?
И пожаловалась Володе:
— Вернулся вчера и все время всех учит.
Она села рядом с Володей, взяла за руку, заглянула в глаза.
— Понимаешь, — сказала Варя, — сегодня день рождения маминого Додика. Это глупо, но будет обида, если мы не придем. Заранее предупреждены, и так далее, и прочее. Ты должен пойти с нами.
— Да, да, — согласился Евгений добродушно. — Давай отмучаемся вместе. Харчи там всегда так себе, скукота, разумеется, но муттер есть муттер, никуда от этого не денешься. Вымойся, переоденься — и дунем. Все-таки мы молодежь, цветы жизни, надо украсить собой их мещанское общество.
— Чемодан твой в коридоре, у ванной, — сказала Варя.
Женька плотно притворил за Володей дверь.
— Ты ничего ему не скажешь?
— Нет, я не могу.
— Может быть, мне?
— Не суйся. Никто этого не может сказать, кроме папы.
— Но если ты все время станешь реветь...
— А уж это не твоего ума дело!
Евгений пожал плечами.
— Во всяком случае, его нужно держать побольше здесь, — посоветовал он. — На людях всегда легче. Ну, а самый факт — что ж, погибнуть в бою с фашизмом, да еще так, как Афанасий Петрович...
— Замолчи!
Из чемодана Володя достал смену белья, выстиранную и заштопанную еще старухой Дауне, вынул пакет с сургучными печатями, носки, галстук, который так и не привелось повязать ему за все время своей практики, серую, «смерть прачкам», рубашку. И с тоской взглянул на стопочку книг, перевязанных бечевкой. Ни строчки не прочитал он в Черном Яре.
Женька вышел в коридор, увидел пакет, присвистнул:
— Ого! Воображаю, что тут написано. Давай осторожненько вскроем, потом объяснишь, что печати сломались сами. Прочтем, интересно же!
— Положи на место! — велел Володя.
— Здорово ты все-таки провонялся больницей, — сказал Евгений. — И ни одной вещички не приобрел! А я, между прочим, схватил себе в тамошнем сельмаге великолепный отрезик на костюм из под прилавка. Провернул мероприятие — лекцию, конечно бесплатную, тема: «Гигиена брака», подал под острым соусом — и все в полном порядочке. Пятый курс, надо иметь вид...
Володя терпеливо промолчал: он решил больше не вязаться с Евгением. Все равно, словно об стенку горохом...
В ванной Володя побрился, пустил душ и долго наслаждался обрядом мытья, унаследованным от отца. Это отец его научил взбивать пену мочалкой, мыться «малой» и «большой» водой, полоскаться «начерно» и «набело», пробовать чистоту волос «на скрип». Когда-то давно они вместе ходили в баню и мылись там подолгу, охали, парились, пили квас и начинали все сначала. Наверное, и в Испании отец
