Анн Голон, Серж Голон
Анжелика в Новом Свете
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПЕРВЫЕ ДНИ
Глава 1
«Наконец-то мы вместе!» Эта мысль не оставляла Анжелику. Казалось, она родилась не в ее голове — Анжелика сейчас была не способна ни о чем думать, — а налетела откуда-то со стороны, подобно гудящему рою насекомых… Она кружилась в воздухе, внезапно исчезала и снова появлялась, неотступно следовала за ней и уносилась вновь…
«Наконец-то мы вместе…»
Все внимание Анжелики было поглощено тем, чтобы провести лошадь по крутому склону холма, и эта назойливая, живущая как бы сама по себе мысль сейчас ее мало трогала.
«Мы вместе!.. Мы вместе!..» — повторялось в два голоса. Один голос был полон сомнений, в другом звучала уверенность. Один голос страшился чего-то, другой ликовал. И, сливаясь, они вторили цокоту копыт измученной лошади.
На молодой женщине, которая в этот осенний день ехала верхом под сводом пылающих кленов по земле Северной Америки, была мягкая мужская шляпа, украшенная пером; из-под широких полей смотрели ясные, как родниковая вода, глаза. Ее волосы были сзади повязаны полотняной косынкой, чтобы хоть немного защитить их от пыли. Она сидела в мужском седле, и из-под ее длинной, подобранной до колен юбки виднелись кожаные сапоги, которыми снабдил ее Кантор, счастливый, что может хоть чем-то услужить матери. Анжелика с такой силой натягивала поводья, что у нее побелели суставы пальцев, а кожаный повод сделался горячим и пористым от ее влажных ладоней. Она направляла лошадь к вершине холма, не давая ей повернуть голову влево, туда, где зияло ущелье, царил мрак и откуда доносился гул стремительно несущегося потока; эта пропасть, казалось, и пугала, и в то же время притягивала лошадь. Может быть, она нервничала, чувствуя под ногами бездну, или шум воды возбуждал в ней жажду? Выносливая, на редкость красивая лошадь по кличке Волли закапризничала с первого дня, столкнувшись с непривычными для нее трудностями перехода. Впрочем, это было вполне понятно. Вряд ли можно было представить что-либо более неподходящее для благородного животного, чем эти извилистые, едва заметные тропки, которые то петляли по склонам холмов, то спускались в долины, то терялись в сыпучих песках и топких болотах; порой, когда лес оказывался совсем непроходимым, приходилось часами месить грязь по обмелевшим рекам, а потом снова взбираться на вершины, нырять в ущелья с упорством человека, стремящегося кратчайшим путем достичь цели и, в первую очередь, заботящегося о своих собственных ногах, а потом уж о лошади.
Тропинка, по которой они сейчас взбирались, была покрыта сухой и скользкой, порыжевшей от солнца травой. Копыта лошади скользили, она то и дело падала на колени. Анжелика сильной рукой старалась удержать Волли, успокаивала ее, и только благодаря ее неусыпному вниманию, ее непреклонной воле лошадь шла вперед. Она уже изучила характер Волли и знала, что, если следить за каждым ее движением и постоянно направлять ее, лошадь не ослушается. И Волли действительно выполняла все, что требовала от нее Анжелика. Правда, сама Анжелика к вечеру чувствовала себя совершенно разбитой.
Тропинка поднималась все выше. И вот наконец они достигли вершины холма, небольшого плато, по которому гулял пахнувший смолой ветерок.
Анжелика дышала полной грудью.
Внизу стеной стоял лес. Сосны, голубые кедры, нахохлившиеся ели — все это мрачное воинство отсюда, сверху, выглядело ковром, сотканным из букетов, гирлянд и причудливых завитков, где перемежались нежные и темные тона изумрудной и голубовато-серой зелени.
Тропинка снова стала каменистой, и по ней звонко зацокали копыта. Анжелика ослабила поводья и чуть раздвинула колени, сжимавшие бока лошади.
И неотступная мысль снова закружилась, подхваченная на этот раз благословенным дуновением ветерка.
«Наконец-то мы вместе… Но ведь и в самом деле мы вместе».
Она даже замерла, не решаясь до конца поверить в то, что это не сон. Приподнялась в седле, и ее взгляд, скользнув по каравану, остановился на фигуре высокого всадника.
Вот он! Там, внизу, ее муж, граф Жоффрей де Пейрак, знаменитый путешественник, человек трагической судьбы, познавший на своем веку блеск величия и горечь падения, чьи дела и свершения были известны в Старом и Новом Свете; сейчас он день за днем уверенно вел их отряд, не считаясь с трудностями пути и усталостью людей.
«Этого уж нам не преодолеть, — думала Анжелика, когда перед ними возникало очередное препятствие, — Жоффрей не должен был бы…»
И тем не менее они преодолевали эти препятствия: один за другим, всадник за проводником, носильщик за всадником пробирались через открывшуюся в лесных зарослях лазейку, похожую на звериную нору, или через ущелье, или порожистую реку или преодолевали крутой подъем в уже сгущавшемся мраке. Преодолевали и шли дальше, еще засветло оказываясь на другом берегу реки, где располагались на ночлег. Всякий раз это казалось невероятным, но всякий раз случалось именно так. Стояли последние знойные дни бабьего лета, на заре над блестящей гладью озер поднимались туманы, и в подлеске раздавался треск сухого валежника.
Но по вечерам веяло свежестью и порывы резкого ветра напоминали, что холода уже не за горами, хотя многие деревья стояли еще совсем зеленые. И в сумерках, как по мановению волшебной палочки, где-нибудь в стороне, в месте, защищенном от комаров, вырастал лагерь. Зажигались костры. С удивительным проворством индианки нарубали в подлеске длинные жерди, и не проходило и часа, как на поляне поднимались остроконечные типи, обтянутые берестой или обложенные мощными пластинами коры вяза, которые накладывались друг на друга, как черепица на крыше. Вначале Анжелика не понимала, как можно с такой быстротой ободрать столько деревьев. Но потом заметила, что Жоффрей де Пейрак высылает вперед людей, они расчищают тропы от валежника, а если нужно, прокладывают их и подготавливают место для бивуака. Но случалось и так, что никто заранее этим не занимался. Тогда с проворством собаки, учуявшей в земле кость, они отыскивали где-нибудь поблизости пещеру. Белые вместе с индейцами нарезали в лесу огромные пласты мха; порой, откатив камень от входа в пещеру, они находили там высохшую кору вяза, сложенную в кучу, а иногда тайник с кукурузой, оставленной случайным путникам.
На особые удобства в пути рассчитывать, конечно, не приходилось, но трем белым женщинам, Анжелике, госпоже Жонас, ее племяннице Эльвире, и детям ставили на ночь холщовую палатку. На землю бросали еловый лапник, сверху его покрывали медвежьими шкурами. Хорошо было спать, завернувшись в них, особенно тем, кто не привык к пуховикам и перинам, как Анжелика и ее дочь, знавшие в своей кочевой жизни куда менее удобный ночлег.
Погода благоприятствовала им. По крайней мере, не приходилось сушить промокшую от дождя одежду. Мужчины охотились, удили рыбу, и каждый вечер на привале у них был хороший ужин, к которому они добавляли еще сало и сухари, взятые в Голдсборо.
Но время шло, и с каждым днем люди уставали все больше. Анжелика особенно остро ощутила это сегодня утром, когда услышала, как копыта лошади застучали по каменистой почве. Среди окружающего их безмолвия, среди голых стволов исполинских сосен этот звук показался ей нестерпимо резким. Она заметила, что Кантор уже несколько дней не прикасается к своей гитаре, смолкли веселые голоса неутомимых балагуров, Мопертюи и Перро. Сегодня утром Онорина попросила, чтобы Анжелика посадила ее к себе. Это было впервые за весь их долгий путь. До сих пор она предпочитала общество мужчин, едущих
