щелкая пальцами перед его носом. — Но я тебе ничего не расскажу!
Ее быстрая речь и привычка прищелкивать пальцами живо напомнили Анжелике город Ла-Рошель, оставшийся в далекой Франции… Ярко светило солнце, и Анжелика постепенно обретала уверенность в своих силах, столь необходимых для встречи с Голдсборо и его дамами.
Узы, связывавшие ее с большинством поселенцев, французскими гугенотами из Ла-Рошели, были тесны и неразрывны, хотя и весьма противоречивы, и можно было заранее сказать, что такими они и останутся. До сих пор ее упрекали в том, что она заставила их подняться на борт корабля Жоффрея де Пейрака, который в их глазах продолжал оставаться пиратом. Когда они взбунтовались против Жоффрея и потерпели поражение, ей пришлось на коленях молить его сохранить им жизнь, поэтому они и ее считали достойной веревки.
К тому же ее обвиняли в любовной связи с Золотой Бородой, а она, вместо того, чтобы скрыть свой позор я поменьше высовываться в подобных обстоятельствах, продолжала ходить с гордо поднятой головой, что по их меркам считалось невероятной наглостью. Впрочем, она давно знала — как бы она ни поступила, в их глазах ее поведение всегда будет вызывающим.
Пока «Радуга» бросала якорь на рейде, Анжелика поднесла к глазам бинокль и направила его на берег. И сразу, в первых рядах встречающих, она увидела тех, кого называли когда-то первыми дамами Ла- Рошели. Они держались обособленно, их можно было узнать по темным платьям и ослепительно белым чепцам. Теперь они стали первыми дамами Голдсборо, и остальные обитатели поселка, гораздо более многочисленные, на их фоне казались жалкой мелюзгой.
Анжелика любила их за все, что им довелось пережить вместе; ей хотелось понравиться им, получить их одобрение, но она знала, что в их глазах всегда будет заслуживать упрека. Хотя в Ла-Рошели она предстала перед ними в облике скромной служанки и лишь позднее обрела свое истинное обличье высокородной дамы, это не меняет дела, охотно объясняла властная госпожа Маниголь. Была ли Анжелика служанкой Габриеля Берна или женой пирата, которому они обязаны своим спасением и водворением в Новом Свете, она всегда оставалась властной, дерзкой и высокомерной и никогда не видела в них, гугенотах из Ла-Рошели, людей серьезных, способных самим решать свою судьбу.
Но так же хорошо знала Анжелика, что после нескольких дней ожесточенных споров, они все придут к выводу, что ее все равно не изменишь и не исправишь. В который раз они признают, что ум ее резко отличен от их ума, и трения и непонимание между ними неизбежны, тем более что женщина она своенравная, вызывающе независимая, и это не может их не беспокоить.
Однако, несмотря на все рассуждения, женщины придут к выводу, что все они очень любят ее, госпожу Анжелику из Ла-Рошели или из Голдсборо, любят такой, какая она есть, и, честно говоря, не хотели бы видеть ее другой. И все они очень рады приветствовать ее у себя.
Первая встреча всегда бывала трудной. Вот и сейчас: напрасно она причинила себе и всем окружающим столько хлопот, стараясь обставить свой приезд как можно скромнее и незаметнее. Она сразу же почувствовала, что ее прибытие нарушило их размеренное существование. В конечном счете, она начинала понимать, что ничего не может изменить, и вряд ли когда-нибудь станет по-иному. Сама того не желая, она, несмотря на множество ссор, заняла в их суровых сердцах, не склонных к снисходительности и не поддающихся соблазнам, такое важное место, на котором ее никто не мог заменить.
«Чем я провинилась перед небом, что те, кого я люблю и кто отвечает мне взаимностью, чаще всего доставляют мне множество неприятностей и хлопот? нередко думала Анжелика. — Мужчины бьются из-за меня на поединках, а женщины мгновенно оскорбляются, если я не уделяю каждой из них особого внимания…»
Все, исключая мудрую и кроткую Абигаль, тут же задирали свои унылые носы и поджимали губы, пряча невысказанный упрек, и Анжелике приходилось смиряться, ибо она так и не научилась определять, в чем же ее хотят упрекнуть; и сегодня она была уверена, что, как всегда, доставит им тысячу поводов для недовольства.
Ее предчувствия полностью оправдались.
Дамы сразу же принялись перемывать косточки Рут и Номи. Обе англичанки тотчас же вызвали их недовольство, ибо всем показалось, что они заняли привилегированное место в сердце Анжелики. По той же причине дамы были необычайно любезны с ирландской акушеркой и ее дочерьми, которые держались в стороне от Анжелики.
В обычной суматохе, сопровождающей каждый раз прибытие корабля, Анжелику больше всего беспокоило, как разместить маленьких героев дня, чьи плетеные колыбельки бережно несли матросы. Как только шлюпки пристали к берегу, колыбельки тут же обступили, и несколько минут не было слышно ничего, кроме восторженных восклицаний; носильщики же, гордые оказанным им доверием, медленно расхаживали по берегу.
С тех пор как Анжелика и Жоффрей де Пейрак впервые прибыли сюда, на берег Мэна, у них никогда не было времени побыть здесь подольше. Обычно они останавливались в своем деревянном форте, грубом, но прочном строении, возвышавшемся на скалистом мысу, прикрывающем бухту, ставшую теперь портом.
Воздвигнутый на развалинах укреплений, возведенных первопроходцами, может быть, даже самим Шампленом или же английскими рыбаками, которых зима застала в этих краях, форт был огорожен прочным частоколом и долгое время оставался единственным жилищем, достойным принять Жоффрея де Пейрака, прибывшего из страны Караибов, где он собрал целое состояние, доставая со дна сокровища затонувших испанских галеонов. Он, его экипаж и новобранцы-наемники размещались там, готовясь к экспедиции в глубь страны или собираясь исследовать береговую линию земель, где он получил от властей Массачусетса право на разведку и эксплуатацию месторождений серебра.
Форт был двухэтажным; внизу располагался большой зал со стойкой, призванной облегчить возможность меновых и торговых сделок; рядом находились склады и амбары для продовольствия и оружия. Наверху были три комнаты, одна большая и две поменьше; Анжелика поднялась в большую комнату, решив разместиться в ней со своими чемоданами и баулами. Там стояли большая кровать, стол, кресла и обитая ковром скамеечка; стены были завешаны коврами, предохраняющими помещение от холода и сырости. Еще здесь имелся шкаф, весьма редкая вещь в здешних широтах. В нем можно было разместить предметы туалета, безделушки, драгоценности и те вещи, которые доставят из Европы и после тщательного отбора найдут свое истинное предназначение.
Не было ничего удивительного в том, что носильщики с колыбельками Раймона-Роже и Глорианды направились именно в форт. Но перед тем как водворить их в большую комнату второго этажа, Анжелика вспомнила, что госпожа Модрибур, демоническая подруга отца д'Оржеваля, жила именно там. Ее охватил панический страх за невинных младенцев, привезенных ею из Салема. А вдруг в воздухе застыли тлетворные испарения зла, затаились по углам…
Ведь именно в этой комнате, проснувшись однажды ночью от невыразимого ужаса, она разглядела в одном из углов некое темное существо. Именно вокруг этой кровати двигались бедные согбенные «королевские невесты», молча снося надругательства властного Демона-суккуба. Именно из этой комнаты расползалась ложь, здесь рождались смертные приговоры, здесь были истоки многих преступлений.
Анжелика приказала слугам оставаться внизу; колыбельки тотчас же поставили на стойку, и многочисленные провожатые снова принялись восторженно созерцать двух спящих младенцев. Сделав знак Рут и Номи следовать за собой, Анжелика поднялась на второй этаж.
Она кратко рассказала девушкам, что происходило в этих краях, и попросила их проверить, не осталось ли в комнате вредоносных флюидов, а если остались, то устранить их.
Агарь быстро достала из дорожного мешка магический жезл и, шепча заклинания, передала его Рут Саммер. Затем она села напротив дверного проема; ее цыганские глаза широко распахнулись, она настороженно и внимательно осматривала комнату, во взгляде ее читался страх, смешанный с любопытством. Стоя на пороге, Анжелика наблюдала, как в комнату медленно, друг за другом входят две молодые женщины из Салема: Рут, держащая в тонких пальцах магический жезл, и Номи, поводящая руками, будто пытаясь поймать невидимый поток. Ее маленькая хрупкая фигурка вращалась вокруг себя то в одну сторону, то в другую. Порой черты ее лица искажались, словно от боли, и она не завершала оборот. Потом продвижение возобновлялось, англичанки выглядели спокойными и обменивались ничего не значащими репликами.
