их шествовал Осман Ферраджи. Они шли, скрестив руки; обряженные в подобия жилетов из красного атласа с красными же набедренными повязками, перехваченными черной перевязью с кривой саблей на боку… Они были без тюрбанов, и на бритых головах блестели маленькие косицы, заплетенные на темени. Они шли молча, глядели мрачно, их жирные лица ничего не выражали. Женщины разбежались, увидев одеяния палачей. Мариам, как обезумевший зверек, закружилась на одном месте, не находя выхода. Она вдруг упала к ногам Анжелики и изо всех сил обняла ее колени. Она уже не кричала, но ее глаза страстно молили о помощи.
Осман Ферраджи сам разжал ее слабые пальцы.
— Что с ней будет? — задыхаясь, по-французски спросила Анжелика. — Это невозможно! Неужели вы ее будете мучить… За один апельсин!..
Бесстрастный Верховный евнух не соблаговолил ответить. Он передал свою жертву другим стражам, которые повлекли ее прочь. Теперь она кричала на своем родном языке, моля Пресвятую Деву заступиться за нее и призывая мать, убитую турками. Страх удесятерил ее силы, и ее волокли по плитам, как совсем недавно — на ложе любви. Теперь же — в объятия смерти.
Анжелика осталась одна. Нервы ее были напряжены до предела, словно в страшном сне, и мягкий шелест воды в фонтанах причинял ей сильнейшую муку. Она заметила весело улыбающуюся эфиопку. Та знаками звала ее подняться к кучке женщин, перегнувшихся через балюстраду, откуда было все слышно.
Раздался резкий крик. Потом еще и еще крики. Анжелика заткнула уши и попятилась, словно от святотатственного искушения. Она испытала род противоестественного влечения к этим звукам агонии и сверхчеловеческих мук, словно в раннем детстве. Она вспомнила кормилицу и тот плотоядный огонек в ее мавританских глазах, когда та рассказывала о страшных муках, которые терпели невинные младенцы в руках Жиля де Реца в то время, как этот изверг предавался своим сатанинским увеселениям…
Она бродила по коридорам и стенала:
— Надо же что-то сделать! Это невозможно допустить!..
Но что она могла, рабыня гарема, чья жизнь тоже стала игрушкой в злобных руках?
Она заметила женщину, которая тоже прислушивалась к тому, что происходило в султанских покоях. С головы ее свисали длинные светлые косы. То была Дэзи, англичанка. Анжелика подошла к ней. Она испытывала невольное доверие к этой единственной блондинке среди слишком смуглых испанок, итальянок и восточных женщин. Была, правда, еще исландка, но она ни на кого не обращала внимания и, кажется, желала лишь одного: приблизить свой смертный час.
А эти двое еще ни разу не говорили друг с другом. Однако стоило Анжелике подойти, Дэзи обняла ее за плечи. И рука ее была ледяной.
Оттуда тоже «все было слышно»!
На одно из самых нечеловеческих стенаний Анжелика отозвалась глухим стоном. Англичанка крепко обняла ее и прошептала по-французски:
— О, почему она не выпила яд? Не могу ко всему этому привыкнуть!
По-французски она говорила с акцентом, но бегло, поскольку развлекалась изучением иностранных языков, не желая предаваться умственной лени подобно прочим обитательницам гарема. Осман Ферраджи долго готовил эту христианку с холодным темпераментом северянки к роли своей ставленницы, пока Лейла Айша не отвоевала ее у него.
Ее светлые глаза вглядывались в лицо Анжелики.
— Он внушает вам ужас, правда?.. А ведь вы женщина несгибаемая, как сабля. Когда Лейла Айша на вас смотрит, она говорит, что у вас в глазах кинжалы… Черкешенка занимала место, которое Осман Ферраджи готовит для вас… А вы дрожите от ее мук?..
— Но в конце концов, что они с ней делают?
— О, воображение повелителя не иссякает в изобретении все более и более утонченных пыток. Знаете, как он казнил Нину Паратову, прекрасную московитку, которая дерзнула резко ему ответить? Отрезав ей груди крышкой сундука, на которую встали два палача! И она не единственная, кого он пытал… Поглядите на мои ноги. — Она подняла край покрывала. Ступни и щиколотки были покрыты розовыми вздувшимися шрамами от ужасных ожогов. — Меня вынуждали обратиться в мусульманство, окуная ноги в кипящее масло. Мне было только пятнадцать. Я уступила… и можно подумать, что мое сопротивление лишь подхлестнуло мою любовь. Я познала дивное наслаждение в его объятиях.
— Но разве он не чудовище?
— Ему необходимо причинять страдания, для него это род сладострастия… Ш-ш-ш! Лейла Айша на нас смотрит.
Огромная негритянка стояла на пороге двери.
— Вот единственная женщина, которую он любит, — прошептала Дэзи со смесью раздражения и восхищения. — Надо быть вместе с ней. Тогда с вами ничего страшного не случится… Но опасайтесь Верховного евнуха, этого льстивого и беспощадного тигра…
Анжелика убежала к себе, провожаемая взглядами обеих женщин. Тщетно Фатима и служанки предлагали ей сладости и кофе. Она без конца посылала их узнать, умерла ли уже Мариам. Но нет. Мулей Исмаил все не мог насытиться мучениями, и палачи пускались на всяческие ухищрения, чтобы продлить жизнь несчастной.
— Пусть гром небесный падет на этих демонов, — стонала Анжелика.
— Но ведь она тебе не дочь, даже не служанка, — удивлялись прислужницы.
Наконец она упала на диван, накрыла голову подушками, зажала уши руками и забылась. Когда она очнулась, стояла ночь. Луна заглядывала в затихший сераль. По галерее кто-то ходил. Наверное, подумала она, это Верховный евнух делает обход. Анжелика бросилась ему навстречу и закричала:
— Она умерла? Ради всего святого ответьте, ведь она умерла?
Осман Ферраджи с удивлением смотрел на ее заломленные руки, на лицо, искаженное страхом и тревогой.
— Да, она мертва. Она только что скончалась. Анжелика испустила вздох облегчения, похожий на рыдание.
— Из-за одного апельсина! Одного апельсина… Вот жребий, который вы мне уготовали, Осман Ферраджи. Вы хотели, чтобы я стала его фавориткой и он смог бы умертвить меня в страшных мучениях за малейший проступок.
— Нет, этого с тобой не может случиться. Я тебя уберегу.
— Вы не сможете совладать с этим тираном!
— Я могу многое… Почти все.
— Но почему же тогда вы не оберегли ее? Почему не защитили?
На лице Верховного евнуха изобразилось тягостное недоумение.
— Но… Она же совсем не интересна, Фирюза. У нее очень слабенький ум. Конечно, при прекрасном теле и природном любвеобилии, увы, уже извращенном. Именно этим она и привлекла к себе Мулея Исмаила. У него появилась даже несколько большая тяга к ней, чем подобает. Он сознавал это и из- за этого на нее негодовал. И гнев его оказался добрым советчиком. Сегодняшняя казнь освободила повелителя от унизительного для его чести наваждения… И оставила свободным место для тебя!..
Анжелика отступила к своему ложу, прижав к губам тыльную сторону дрожащей руки.
— Вы чудовище, — вполголоса проговорила она. — Вы мне отвратительны. — Она бросилась на кровать, содрогаясь от беззвучных рыданий.
Чуть позже пришла Фатима с чашкой успокоительного отвара. Его послал Верховный евнух. А вместе с лекарством она почерпнула на кухне множество занимательных подробностей о недавней пытке и горела желанием поделиться ими с хозяйкой. Но при первых же словах Анжелика отхлестала ее по щекам и пришла в такое возбуждение, что старухе стоило большого труда привести ее в чувство.
Глава 16
