ушел в тень, растворился, покинув торговый зал.
Обернувшись к Шамиль-бею, Эривян медленно поднял колокольчик. Но вдруг рука его застыла, как в параличе, и все присутствующие замерли. Настало молчание, оно было таким долгим и таким пугающим, что Анжелика прислушалась и невольно подняла голову. И тут ее словно ударило. Да так, что она чуть не потеряла рассудок, едва не завыла в последнем кромешном бреду.
К подиуму через зал под удивленными взглядами медленно и спокойно шел человек. Он был огромен и до чрезвычайности странен. Черный с ног до головы, в черных кожаных перчатках с крагами, подбитыми серебряными заклепками, и в маске из той же черной кожи, закрывавшей все лицо до губ, окаймленных темной бородой, он походил на кошмарное видение.
За ним двигался приземистый капитан Янсен.
Эривян очень мягко опустил руку с колокольчиком. Он не зазвонил. Склонившись почти до земли, он елейно пролепетал:
— Эта женщина продается. Она интересует вас, господин Рескатор?
— На чем остановился торг? — голос под маской был низким и хриплым.
— На двадцати пяти тысячах пиастров, — ответил Эривян.
— Тридцать пять тысяч!
Армянин застыл с разинутым ртом. Тогда Янсен звонко повторил:
— Тридцать пять тысяч пиастров от моего хозяина монсеньора Рескатора! Кто даст больше?
Шамиль-бей упал на подушки и застыл в отупении.
Анжелика услышала рассыпчатый звон колокольчика. Мрачный силуэт вырос перед ней, и она почувствовала, как ее облек длинный бархатный плащ, который Рескатор снял с себя и набросил ей на плечи. Складки бархата упали до земли. Она яростно запахнулась в него. Никогда, никогда в жизни она не забудет испытанного стыда!
Незнакомые руки продолжали крепко держать ее, не давая упасть. Тут она почувствовала, что ноги подкашиваются и без этой поддержки она бы опустилась на колени. Глухой хриплый голос произнес:
— Прекрасный вечер выдался вам, Эривян! Француженка!.. И какого достоинства! Кто ее владелец?
Маркиз д'Эскренвиль вышел вперед, шатаясь, как пьяный. Его глаза горели на белом как мел лице. Дрожащим пальцем он тыкал в Анжелику.
— Потаскуха! — заговорил он заикающимся тусклым голосом. — Худшая потаскуха из тех, кого носила земля. Берегись, колдун, она выжрет твое сердце!..
Корьяно выскочил из-за занавеси, откуда он следил за торгами. Он встал между ними, раздвинув беззубый рот в сладчайшей улыбке.
— Не слушайте его, монсеньор. Радость помрачила его ум. Это очень милая дама… Очень послушная и нежная.
— Лжец! — проронил Рескатор.
Он сунул руку в суму из золотой парчи, висящую у пояса, вытащил оттуда кошелек, полный экю, и бросил его Корьяно, чей единственный глаз стал круглым от удивления.
— Но, монсеньор, — прошамкал флибустьер, — у меня ведь будет моя часть добычи…
— Да бери же, это задаток.
— Почему?
— Потому что хочу, чтобы каждый был сегодня счастлив.
— Браво! Брависсимо! — проревел Корьяно, подбросив в воздух свой колпак.
— Да здравствует монсеньор Рескатор!
Тот поднял руку:
— Праздник начинается.
Капитан Янсен передал приглашение, которое крупнейший денежный туз Средиземного моря обращал ко всем присутствующим. На празднике будут танцовщицы и музыканты, будет вино, кофе, жаркое из барашка. Экипажам корсарских судов презентуют целых быков, а на каждом перекрестке поставят бочки с вином из Смирны и мальвазией. Лакеи будут раздавать горожанам хлебы и мясо на вертелах, а с крыш будут бросать деньги в толпу.
Сегодня в честь француженки Кандия будет пировать. Так желает монсеньор Рескатор.
И все закричали:
— Виват!
— Вах! Вах! Вах! — с живостью вторили турки, вновь размещаясь на подушках, с которых только что встали. Все — от корсара до шейха — готовились к новым удовольствиям. Лишь два мальтийских рыцаря направились к дверям.
— Кабальеро, кабальеро! Не угодно ли присоединиться к нам?
Дон Хозе испепелил Янсена взглядом и удалился в сопровождении байи де ла Марша.
Глава 20
Лишь теперь Анжелика поняла, что продана. Продана пирату, заплатившему за нее цену корабля вместе с экипажем!.. Ей, видно, суждено переходить от одного хозяина к другому — это обычная судьба слишком красивой и желанной женщины. Из уст ее вырвался пронзительный крик. В нем были и отчаяние от того, что с ней произошло, и ярость тигрицы, попавшей в западню.
— Нет, не продана, не продана!..
Она бросилась, пытаясь разорвать кольцо разноцветных одеяний, которые ее окружали, но оно замыкалось, как адский круг, не выпуская ее. Несколько мгновений она боролась с янычарами Рескатора, но они, быстро одолев, аккуратно положили ее к ногам своего господина. Она потерянно повторяла:
— Нет, не продана…
— Разве в обычаях французских женщин убегать почти без одежды? Подождите, по крайней мере, пока вас оденут, мадам. — Глухой насмешливый голос Рескатора звучал где-то над ней. — Я позволю себе предложить вам несколько платьев. Может, они вам подойдут. Выберите то, что вам понравится.
В полном недоумении Анжелика подняла глаза, скользя взглядом по нависшей над ней черной фигуре вплоть до устрашающей маски, в которой жили лишь глаза. В них поблескивала ирония. Он рассмеялся.
— Поднимитесь, — сказал он и протянул ей руку.
Когда он встала, подчинившись ему, он отвел волосы, в беспорядке свисавшие на ее лицо, и погладил по щеке, как непослушного ребенка.
— Продана?.. Да нет же. На этот вечер вы — моя гостья, вот и все. Выберите себе туалет.
Он указал ей на трех негритят в красных тюрбанах, держащих, как в сказке, три роскошных наряда: один — из розового фая, другой — из белой парчи и третий — из зелено-голубого атласа, украшенного перламутром, переливающимся от пламени свечей.
— Вы колеблетесь? Какая из дам не стала бы колебаться… Но так как празднество не ждет, я бы посоветовал вам вот это платье с перламутром. По правде говоря, я выбирал его для вас, поскольку слышал, что у француженки глаза цвета морской волны. В нем вы будете походить на сирену. И это почти символ. Прекрасная маркиза, спасенная из пучины!..
Она все еще молчала, и он добавил:
— …Вижу, что вас сбивает с толку вопрос, как в этой далекой Кандии можно добыть туалеты по последней версальской моде. Не напрягайте ваш маленький ум. У меня для вас много сюрпризов. Разве вы не слышали, что я — волшебник?
Ироническая складка его рта, скрытая короткой сарацинской бородкой, завораживала ее. Временами улыбка молнией освещала это пасмурное лицо. Его затрудненный и медленный голос рождал в ее сердце беспокойство, близкое к страху. Когда он обращался к ней, по спине пробегала дрожь. Она чувствовала себя совершенно не в своей тарелке.
Анжелика пришла в себя лишь тогда, когда маленькие рабы, помогавшие ей одеться, стали
