его ногти.
— Воля — это магическое и страшное оружие, — произнес он.
Анжелика посмотрела на него, объятая внезапно нахлынувшей злостью, как всякий раз, когда он угадывал ее мысли.
— Вы хотите сказать, что надо позволить жизни нести себя, как волна — сдохшую собаку?
— Наша судьба не в наших руках. Что предначертано, то предначертано.
— По-вашему, судьбу изменить нельзя?
— Нет, можно, — серьезно сказал он. — Все смертные обладают некоторой малой возможностью противостоять судьбе. Этого добиваются лишь напряжением воли. Вот почему я говорю, что воля есть род магии, она насилует природу. И что она опасна, поскольку ее плоды не могут не стоить очень дорого, а ее борьба способна навлекать большие беды. Вот почему христиане, направляя личную волю куда им вздумается, ради мелочных целей без конца вступая в единоборство с судьбой, за это отягчены невзгодами, на которые жалуются всю жизнь.
Анжелика покачала головой.
— Не могу вас понять, Осман-бей. Мы принадлежим двум разным мирам.
— Мудрость не приходит за один день. Особенно когда человек воспитан в безумии и беспорядке. Но поскольку вы благоразумны и прекрасны, я хочу предостеречь вас от тех зол, которые падут на вас, если вы будете упорствовать, действуя наперекор предначертаниям судьбы. Ведь вы не ведаете истинного пути и целей, какие Аллах изволит иметь на ваш счет.
Анжелике хотелось бы высокомерно возразить, что учению Корана не сравниться с богатствами греко-латинской цивилизации. Однако у нее не было желания спорить. На нее, вопреки ее воле, нисходило успокоительное ощущение, что о ней заботятся и ограждают, что ее ведет проницательный спокойный ум, обладающий даром освещать вспышками ясного света непроглядные сумерки судьбы.
— Вы колдун, Осман-бей?
На губах Верховного евнуха блуждала почти что добрая улыбка.
— Нет, я всего лишь человеческое существо, свободное от страстей, лишающих большинство людей прозорливости, И я бы хотел напомнить тебе, Фирюза, вот что: Аллах всегда исполняет желаемое, если молитва праведна и ежедневна.
Глава 8
Как огромная гусеница, караван то растягивался, то сжимался, петляя среди дикой местности под небом цвета густого индиго, медленно и неудержимо взбираясь на вершины срединной части Атласских гор.
Караван включал в себя двести верблюдов, столько же лошадей и три сотни осликов, не считая карликового слона в жирафы.
Многочисленный отряд вооруженных всадников, в большинстве чернокожих, шел впереди, другой такой же замыкал шествие. Небольшие группы стражей скакали и по бокам. Сотня пешеходов кучками была распределена по всей длине огромного каравана, «самого большого за последние полвека», как не без гордости замечал его предводитель, Верховный евнух Осман Ферраджи.
От передового отряда постоянно отрывались всадники на верблюдах и лошадях, убыстрявшие шаг каждый раз, когда караван приближался к ущелью или опасному отрогу, за которым могла притаиться засада. Разведчики карабкались на отвесные утесы, откуда могли заметить спрятавшихся грабителей. Завидя что-либо подозрительное, они давали сигнал выстрелом из ружья, а о подробностях сообщали особым способом — при помощи солнечных зайчиков.
Анжелика разместилась в паланкине на горбе лохматого верблюда. Это было немалой честью, поскольку большинство женщин, даже те, что предназначались в гарем, шли пешком или ехали на ослах.
Путешественники продвигались среди гор, то голых, то поросших кедром и акацией. Носильщики — по большей части арабы, — а также все негры, даже дети, были в седле и вооружены. Те самые дети, что нежились от безделья в караван-сарае, в пути проявили себя неутомимыми всадниками, улыбчивыми, подтянутыми и вымуштрованными; единственным, что их раздражало, был запрет преследовать бандитов и показывать свою удаль, скача во весь опор по ущельям и перерубая на полном скаку толстые ветви.
Зато взрослые негры из эскорта, не в пример неспокойной молодежи, шествовали надменно и бесстрастно. Они были богато вооружены ружьями и копьями, все как один в красных тюрбанах и плащах из пунцового шелка. То были свирепые нукеры из гвардии марокканского султана. Рядом с ними несколько небольших отрядов турок-янычаров, посланных алжирским пашой и Меццо-Морте сопровождать высокого гостя при переходе через срединные Атласские горы, казались кучками бедных родственников.
Осман Ферраджи был пастырем всего этого стада, медленно продвигавшегося в облаке золотистой пыли. Верхом на белой лошади он постоянно объезжал колонну, держал связь с офицерами, укрощал выходки юнцов, а также не забывал заботиться о самых ценных пленницах.
Одет он был в свой цветастый суданский плащ и вызолоченный тюрбан, сверкавший на солнце, когда он привставал в седле, всматриваясь вдаль, или оборачивался, чтобы отдать приказ своим мелодичным женственным голосом, неожиданно забавным при его обличье гиганта.
Именно он вел переговоры с предводителями бандитов, когда обнаруженная засада грозила затяжной схваткой. Грабители были столь многочисленны, что их полное уничтожение грозило бы чрезмерной тратой боевых припасов. Проще было заплатить им дорожный сбор несколькими мешками золота и зерна. Среди разбойников было много берберов и кабилов в голубых одеждах, с почти белой кожей, встречались и люди из горских племен, земледельцы — все, кого скудость доходов толкала на грабеж. Вооруженные луками и стрелами, они немногого стоили в битве против мушкетов марокканского монарха.
— Вот плоды беспорядков, которые алжирское и тунисское регентства развели на своих землях, — с презрением ронял Осман Ферраджи. — Вот чем исламский мир расплачивается за то, что допустил к власти западных ренегатов, заботящихся только о сиюминутных выгодах. Вы увидите, как все переменится, лишь только мы вступим в Марокко. Местные предводители головой отвечают за каждый предмет, пропавший у путешественника, остановившегося на их землях. А потому дороги там спокойнее, нежели где-нибудь в мире!
Осман Ферраджи торопился достигнуть пределов обетованной страны. Многочисленность каравана и богатство поклажи притягивали разбойников, как мед мух. И немудрено. Фатима перечислила Анжелике все, что алжирский адмирал посылал могущественнейшему Мулею Исмаилу. Среди этих сокровищ был даже золотой трон, украшенный драгоценными камнями и имевший особую историю. Меццо-Морте захватил его вместе с венецианской галерой, которая, в свою очередь, позаимствовала его у бейрутских корсаров, к ним же он попал, будучи похищен у персидского шаха во время его поездки по землям шиитов и исмаилитов. Только по весу золота он оценивался в восемьдесят тысяч пиастров. А еще — два Корана в роскошных переплетах, три сабли, украшенные драгоценными камнями, туалетная комната с семьюдесятью девятью предметами из золота, тысяча кусков муслина на тюрбаны, два тюка тончайшего персидского шелка и пятьсот тюков ординарного венецианского шелка. Были там также сто юношей и двадцать черных евнухов из Сомали, Ливии и Судана, десять черных эфиопов и семеро белых, так называемой халдейской расы, шестьдесят арабских скакунов, из коих семь — с седлами. Затем — уздечки, украшенные золотом, попоны, вышитые жемчугом, карликовый суданский слон в пунцовом облачении, жирафа из Бахра, газель с Верхнего Нила и двадцать пять тюков ружей из страны друзов. К тому же двадцать красивейших женщин всех рас…
Человека, привыкшего к роскоши, такой список не мог не впечатлить. Как подсчитала Анжелика, стоимость подарков доходила до двух миллионов ливров! Это давало почувствовать высокое положение и власть калабрийского разбойника, с которым она обошлась так резко. И так же она обойдется с султаном, каким бы грозным его не считали! Тут Анжелику охватывала дрожь, выводившая из оцепенения, в которое ее погружала многодневная тошнотворная тряска на верблюжьей спине.
