Это была франко-индейская армия — сто двадцать солдат из метрополии, четыреста канадских солдат и множество индейцев из миссий.
Чтобы достичь севера Мэна Кантору пришлось бы так или иначе перейти тропу, по которой следовала армия. И вот молодой Ранго накинул ему на плечи свою венгерку. Одетый таким образом, держа за веревку своего дикого индейского ребенка, Кантор смог воспользоваться дорогой, стоянками и даже пайком.
За тем отделился от армии, которая двигалась на юг. Продолжая путь на восток, они пересекли пустынный край, где не было ни людей, ни животных, ни дорог. Они попали в Мэн, в настоящий Мэн, непроходимый, где несколько раз на дню, чтобы хоть а немного продвинуться, им приходилось находить брод в бурлящих потоках вод или преодолевать скалистые завалы.
Несмотря на свою ловкость и чутье, Кантор сбивался с дороги, колебался в выборе индейских троп, иногда никуда не ведущих. Радости Версаля разнежили его, — думал он с горечью.
Но вот уже ручьи становились довольно глубокими для плавания. Небольшое племя кочевников на другом берегу реки заканчивало подготавливать к лету лодки из коры.
С ними брат и сестра спустились по реке, пересекли озера, перешли с лодками на головах через пороги, которые вели их к новым озерам или холмистым равнинам, где стояли вигвамы. Индейцы не знали, куда идти: то ли к французам, то ли к англичанам.
Кантор купил лодку и они продолжали движение на восток.
Однажды они увидели вдалеке вершину горы Катадин.
Вапассу был недалеко.
Это был последний этап, начался он ранним утром. Еще час, два, и…
Он услышал позади себя всхлипывания и обернулся.
— Устала?
Он удивился, потому что она никогда не жаловалась.
— Она взяла мои шкатулки! — расплакалась Онорина.
В данный момент он не знал, о чем идет речь. Это было так далеко: корабль, погоня, конец демона. Словно ее и не было никогда! Он даже удивился, когда вспомнил, что был при дворе короля. Он снова стал ребенком из Нового Света.
— Она все забрала, даже зуб кашалота, даже ракушку, которую ты мне дал…
— Что ты говоришь?
Болезнь ослабила ее горло, и когда она плакала, ее очень трудно было понять.
— Даже кольцо моего отца и письмо мамы, — продолжала жалостливым тоном Онорина, приближение к Вапассу вызывало у нее воспоминания.
— Так это-то, наверное, и ослабило ее силы, — пробормотал он задумчиво.
Теперь пришла очередь Онорины задавать вопросы.
— Что ты говоришь?
— Кольцо твоего отца и письмо мамы, они подкосили ее силы, ты понимаешь?
Она важно покачала головой. И от этой мысли она утешилась.
Они поразили Отравительницу, это было неплохо выполнено!..
«Мы подходим», — подумал он.
Но он не испытывал детского нетерпения, которое однако присутствовало отчасти в его возбуждении, в его осознании победы, конца, он чувствовал небывалую широту в момент, когда произнес: «Мы подходим». И он почувствовал, что что-то неизведанное охватывает его.
Дверь открылась, и они вошли вместе. Все было величественным и светлым.
«В честь такой радости я спою в аббатстве „Твоя Слава“!..»
Но секунду спустя юный следопыт и его диковатая сестра с недоумением и страхом смотрели на то, что осталось от Вапассу.
В письмах ему тщательно рассказывали о строениях, о расположении построек, о разработанных полях и пастбищах.
Он узнавал все это, и не видел ничего, кроме сплошной пустыни, покрытой новой зеленью, но это была пустыня.
Он пошел дальше и обнаружил почерневшие руины.
Он не смог не обнять Онорину.
— Что такое, Кантор? — спросила она.
— Ничего, — ответил он, поздравляя себя с тем, что она не может видеть всего ужаса, который окружал их. — Ничего, мы подходим к цели. Скоро будет… дом.
— Что произошло? Где они все?..
Ее мать, отец, брат с сестрой! Джонас и его семья, чета малапрадов, солдаты! Ее сердце ныло в груди. Это были такие болезненные удары, что это мешало ей думать.
«Что произошло? Где они? Что произошло?.. Где они?..»
Он продолжал идти, и новый пейзаж открывался его взору. Он был так потрясен неожиданной картиной, что не сразу заметил маленький старый форт поодаль от основного, у которого было заметно какое-то движение.
«Уже неплохо!» — подумал он.
Платье. Женщина. Его мать! Да! Это она! Он снова пустился в путь.
Онорина вырвала руку из его руки и полезла на небольшой обломок скалы.
— Не упади! — закричал он в страхе.
Но маленький смешной ирокез лез вверх, сияя от радости.
— Кантор! Я его вижу! Я вижу его!
— Кого ты видишь?
— Старика на горе. Я его вижу! Сегодня я вижу его!
Он подхватил ее, взял за руку.
Оба неподвижно застыли наверху, еще невидимые глазам тех, кто внизу готовился к отправке каравана в сторону юга.
А наверху брат и сестра смотрели, как солнечные лучи и тени скал вырисовывают на горе мирное и спокойное лицо.
— Ты тоже видишь, Кантор?
— Да, — ответил он. — Он смотрит на нас с тобой.
— Он улыбается нам… Здравствуй, старик с горы. Вот и я, Онорина. Я вернулась. И на этот раз я вижу тебя! О! Кантор! Как я счастлива! Жизнь так прекрасна!.. жизнь прекрасна!..
— И ты не совсем ослепла! Ура! Ура! Теперь пойдем! Мы расскажем им обо всем, но сначала устроим сюрприз.
Он посадил ее на плечи и прыжками стал спускаться с камня на камень, со скалы на скалу, к Вапассу.
ЧАСТЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ. ПРИБЫТИЕ КАНТОРА И ОНОРИНЫ В ВАПАССУ
75
— Друг мой, нужно ехать, — сказал Колен. Четыре, пять… шесть дней ожидания!.. Анжелика уговорила их подождать. Но срок истекал. Маленькая Онорина так и не появилась, ни одна, ни в сопровождении ангела, как предсказывал Уттаке. Нужно ли было доверять снам дикарей… — говорили недоверчивые люди, которые боялись, что вот-вот окажутся в гуще военных действий.
Лаймон Уайт, немой англичанин, житель Вапассу вместе с отцом Шарля-Анри пришел к Анжелике,
