случаю праздника были закрыты. На какое-то мгновение юноше показалось, что он совсем один в мертвом городе.
Эта ночь была кошмаром наяву. Погоня шла за ним по следу, иногда настигала, но каждый раз удавалось расшвырять стражников и продолжить безнадежный бег, высасывающий из мускулов последние силы. За всю свою жизнь Пилигрим не был так явно и страшно в положении загнанного, обложенного со всех сторон зверя. К трем стражникам присоединились другие, погоня казалась вездесущей, она убивала желание бороться.
Вот и сейчас: позади, ломая напряженную тишину, послышались крики преследователей. Пилигрим прибавил шагу — бежать он уже не мог. Юноша действовал не задумываясь, не зная, где искать спасения. Воля тянула вперед мучительно ноющее тело, а разум словно оцепенел.
Внезапно над крышами домишек возникла высокая, нарядная кровля. Сверкнули отделанные металлом фигурные карнизы. Издали донеслось пение жрецов.
И сердце злее ударило в грудь беглеца. И тупая тоска сменилась неистовой надеждой. И невыносимая усталость сгорела в рывке мускулов. И страх утонул в яростной мысли: жаль, нет оружия!
Не сегодня он стал государственным преступником. Много дней перед его глазами стоял призрак эшафота.
Но сейчас близка была цель, к которой он шел день за днем.
Храм Всех Богов.
Единственное место в Силуране, где изгой мог получить убежище.
Пронзительная музыка ударила по нервам толпы, разгоняя сонную одурь, наполняя сердца благоговейным трепетом. Наконец-то до каждого торчащего на площади горожанина — равнодушного, промокшего, невыспавшегося — дошло, что перед ним разворачивается историческое действо, о котором можно будет, вовсю приукрашивая, рассказывать детям и внукам. Народ взбодрился, с одобрительным интересом уставился на широкую лестницу, где простерся ниц Нуренаджи, смиренно моля Безымянных о покровительстве и снисхождении. Над ним слепой жрец широко развел руки, готовясь заключить в объятия будущего короля, когда он закончит молитву, поднимется на ноги и войдет в храм.
В задних рядах толпы, за спинами зевак, стоял бледный чернобородый человек. Наглухо запахнутый плащ надежно скрывал от посторонних глаз то, что не надо было показывать раньше времени: расшитый серебром черный бархатный камзол и цепь с большой, заметной издали фигуркой ворона.
Джилинер тонкими пальцами гладил зеркальный браслет на левом запястье и холодно рассчитывал момент, когда эффектнее всего можно возникнуть на ступенях храма рядом с этим ничтожеством Нуренаджи, который и не подозревает, что доживает свои последние мгновения.
Пилигрим вырвался из узкой улочки на площадь возле левого крыла храма, как раз перед священным бассейном, облицованным светлым мрамором. По ту сторону бассейна высилась каменная арка — один из входов в храм.
Народу здесь почти не было — что тут смотреть, все события разворачивались на другой стороне. А те немногие, что здесь торчали, врассыпную кинулись от беглеца, которого неотступно преследовали два стражника.
Не останавливаясь ни на миг, Пилигрим спрыгнул в бассейн и побрел по пояс в холодной мутной воде — напрямик к храму.
Молодой стражник в запале чуть не прыгнул следом, но в плечо его вцепилась рука старшего приятеля:
— Ку-уда? Сдурел?!
— Да... но он же...
— Ему-то как раз можно. Ты что, не понял, за кем гонишься? А ну, бегом по бортику!
Бассейн имел форму полумесяца, поэтому пересекающий его напрямую беглец получил небольшой выигрыш во времени. Увы, воспользоваться им Пилигрим не успел: у противоположного бортика поскользнулся, с головой ушел под воду. Рука в поисках опоры зашарила по стенке бассейна, по локоть провалилась в невидимую с берега нишу... и пальцы сомкнулись на деревянной рукояти!
Подбежавшие с двух сторон стражники, которые уже собирались вытащить на берег жалкого, мокрого, сломленного беглеца, в ужасе шарахнулись от взвившейся над водой массивной секиры. Человек, вскинувший ее, оскалился так свирепо, что стражники поняли: он перешагнет через их трупы и пойдет своим путем.
Словно невидимая волна размела стражников в стороны. Беглец, стискивая рукоять секиры, шагнул под высокую арку — и стал недосягаем для погони.
Двое юношей в алых одеяниях приблизились к главному жрецу, готовясь подать в подставленные ладони слепого две чаши — одну с зерном, другую с водой из Тагизарны. Жрец должен был опорожнить обе чаши под ноги будущему королю, дабы грядущие годы его правления стали для Силурана обильными и радостными.
Однако протянутые ладони остались пустыми. Слепой жрец с изумлением и тревогой услышал, как в стройное пение влились крики смятения и ужаса, как смолкла музыка, как над толпой пронесся громкий гул.
Но он не мог видеть человека, который, возникнув из-за колонн, дерзко растолкал жрецов и встал перед Нуренаджи, тяжело опираясь на секиру.
Никто сейчас не назвал бы добродушным и веселым это лицо с пылающими глазами, с окаменевшими скулами, с гневно сдвинутыми бровями.
Нуренаджи отшатнулся, словно перед ним наяву возникло одно из тех чудовищных видений, что в последнее время терзали его по ночам.
— Требую справедливости! — загремел пришелец голосом, который не уступал рыку покойного короля. — Я, Тореол Скала Встречи из Клана Орла, Ветвь Изгнания, во имя богов и моей высокой крови требую, чтобы мне ответили: почему я объявлен государственным преступником? Нуренаджи, ты не наденешь корону, пока не докажешь, что я, старший принц, действительно виновен в измене!
Толпа обратилась в слух. Зрелище коронации на глазах у всех превращалось в нечто куда более драматичное и захватывающее.
За спинами толпы Джилинер сжал свои тонкие губы так, что они побелели. Длинные пальцы гладили зеркальный браслет. Вмешаться?.. Пожалуй, рано. Пусть один из принцев уничтожит другого, а Ворон займется уцелевшим. Может получиться красиво.
Но секира, секира!.. Как же этот вынырнувший из неизвестности мерзавец ухитрился разыскать ее в подводном тайнике? Ведь это ломает весь замысел...
А если так: когда в живых останется лишь один принц, Секира Предка взовьется в воздух и сама зарубит недостойного претендента на престол. А потом, перелетев через головы толпы, покорно ляжет в руку Ворона... Неплохо, совсем неплохо!
Джилинер позволил себе легкую улыбку.
А Нуренаджи оправился от потрясения — и грозно ощерился, разъяренным кабаном двинулся на двоюродного брата:
— Ты посмел явиться сюда, предатель?
Как ни странно, ярость врага помогла Тореолу успокоиться. Он ответил так же громко, даже с насмешливыми нотками:
— Ты называешь меня предателем — но какие у тебя доказательства, кроме невнятных слов выжившего из ума старика? Вот я, Нуренаджи! Я не прячусь! Если докажешь мою вину — сам взойду на эшафот. Я хочу разобраться в этом темном деле, это мое право! Прикажи начать расследование... если, конечно, не боишься.
— Боюсь? — побагровел Нуренаджи. — Ты хочешь сказать, что я трус?!
— Не «хочу сказать», а уже сказал!
— Я не стану тратить на тебя время, — с ненавистью ответил Нуренаджи. — Покойный государь объявил тебя преступником — и ты будешь убит. Без суда. Прямо здесь.
— Нет! — рванулся вперед слепой жрец. — Нельзя, мой принц! Никто не может убить человека в
