эмоциональном плане, и, если была в этом необходимость, находил подходящих партнеров. Для этих людей он был одновременно и исповедником, и сводником…»
Членом «гоминтерна», на которого Берджесс имел самое продолжительное влияние, был Энтони Блант, от которого он перенял некоторые из его взглядов на искусство, произведшие такое сильное впечатление на Горонви Риза при первой их встрече. Энтони Блант, самый старший из членов кембриджской «великолепной пятерки», был сыном преподобного Артура Бона Стенли Бланта, священник? англиканской церкви с большими связями в высшем свете, который умер, когда Энтони был на третьем году обучения в Кембридже. Королева Мария, супруга короля Георга V, писала вдове священника Хильде: «Какая потеря! Почему тот, кто делал так много добра на земле, должен был уйти, в то время как никчемным, злым людям позволяется и дальше жить на ней?» Энтони редко видел своего безгрешного отца, однако был крепко привязан к матери, о которой его брат Уилфрид говорил, что она была «женщиной безграничной доброты и почти пуританской простоты, не способной солгать даже в мелочи». Когда Бланту исполнилось четыре года, отец получил назначение служить капелланом британского посольства в Париже. Последующие десять лет, которые семья провела почти что безвылазно во Франции, привили Бланту то, что он определил как «очень сильные симпатии к Франции, которые стали с тех пор определяющими в моем отношении ко многому в жизни. С раннего возраста я воспитывался, почти что не сознавая этого, в почтительном отношении к произведениям искусства.» В школе в Мальборо, где Блант учился с 14 лет, он имел, по словам поэта Луиса Макниса, его близкого друга и сверстника, репутацию человека «не по годам глубоких знаний об искусстве и принятого тогда презрительного отношения к консервативной власти.» Сам же Блант последующему поколению марлборианцев говорил следующее:
«Мы из кожи вон лезли, чтобы проявить свою столь раздражающую других дерзость. В часовню мы входили, гордо развевая своими шелковыми носовыми платками. Свой платок я носил, закрепив за ремешок наручных часов, и никто не мог этому воспрепятствовать, потому что не было правил, запрещавших подобное. По субботам мы ходили на спортивную площадку, где другие ребята вечерами играли в мяч, и приводили их в ярость тем, что тут же, на их поле, начинали перебрасывать друг другу свой ярко раскрашенный мяч.»
В Мальборо презрение Бланта к буржуазным условностям находило свое выражение более на эстетическом, нежели политическом уровне. По словам Макниса, «он каждому, кто его слушал, говорил, что он… не считает политику достойной темой для разговора.» Несмотря на то, что Блант пытался ухаживать за другими мальчиками, он вряд ли вел активный образ жизни в школе как гомосексуалист, тем более что некоторые из его самых близких школьных друзей не были «голубыми».
История искусств, то, что могло бы более всего заинтересовать Бланта в Кембридже, как предмет был введен только лишь в начале 1960-х, и к 1926 году, когда он поступил в Кембридж, ни в одном другом университете истории исскуств не преподавали. Что же до института Куртодда, директором которого Блант стал впоследствии, то он был основан только в 1931 году. Блант поступил в Тринити-колледж со стипендией по математике — значительный успех для человека, основные дарования которого проявились в эстетике и литературе. Математика тем не менее его не устраивала. Сдав на «хорошо» первую часть экзаменов для получения степени по математике в июне 1927 года, то есть в конце первого года обучения в колледже, он решил переключиться на изучение иностранных языков, что было уже ближе к его увлечению европейским континентальным искусством и культурой. В 1928 году Блант на «отлично» сдал первую часть экзаменов для получения степени по иностранным языкам, получив высшие оценки по французскому (на котором он прекрасно говорил с детства) и достаточно высокие по немецкому. В дальнейшем он получил возможность полностью сконцентрировать свои силы на изучении французского. Блант окончил колледж в 1930 году, на «отлично» сдав вторую часть экзаменов академического курса по иностранным языкам. В мае 1928 года его избирают в «Апостолы». Не исключено, что не кто иной, как его коллега по научному обществу, королевский математик Алистер Уотсон (впоследствии ставший старшим научным офицером Адмиралтейства и также агентом КГБ, хотя и не такого класса, как представители «великолепной пятерки»), впервые заинтересовал и заставил Бланта всерьез заняться изучением марксистской теории. Однако до того, как интеллектуальные коммунистические воззрения последнего начнут находить свое воплощение в политической активности, пройдет еще несколько лет. То впечатление, которое сформировалось о студенте Бланте у Стивена Рансимена, молодого преподавателя истории в Тринити- колледже, разделяли многие из тех, кто с ним общался. «Он всегда выглядел чересчур довольным собой. Но общаться с ним было приятно.» В течение своих четырех студенческих лет Блант также проявлял активность, правда, не явную, и как гомосексуалист.
Самую значительную роль в вовлечении Бланта в работу на КГБ сыграл Гай Берджесс, ставший студентом Тринити как раз в то время, когда Блант занялся исследовательской работой там же в октябре 1930 года. Не кто иной, как Блант ввел через два года Берджесса в общество «Апостолов». К тому времени Блант был уже избран в научный совет Тринити-колледжа за свои успешные исследования на тему «История теорий живописи и Пуссен.» Новоиспеченного члена научного совета и новоиспеченного «апостола» часто видели вместе. Оба были достаточно известными фигурами, чтобы их не мог не знать неуправляемый Валентин Лоуфорд, студент колледжа Корпус Кристи, который «… из окна, выходящего на корпуса Тринити-колледжа, бросил банан в тех, кто входил после обеда через Большие ворота, абсолютно не задумываясь, в кого из тех трех живых целей попадет: широкоплечего, выглядевшего как гребец оксфордской команды, невысокого, который был мне известен как Гай Берджесс, или длинного и худого Энтони Бланта.»
Частично их связывали сексуальные отношения. Бланта физически страстно влекло к более молодому партнеру. Берджесс, гораздо менее разборчивый в своих связях, возможно, избавил Бланта от того, что его еще как-то сдерживало психологически, и ввел в пролетарский круг гомосексуалистов и тех удовольствий, которые дают «грязные» контакты с ними. Однако, и Бауру, и других членов «гоминтерна», Бланта сильно привлекали интеллектуальные способности, прекрасная речь и широкий кругозор Берджесса. Во время их первой встречи Горонви Риз был просто потрясен способностью Берджесса логически связать в одну цепочку свое увлечение искусством с марксистской интерпретацией истории, а последнюю, в свою очередь, с забастовкой водителей автобусов, которую он помогал организовывать в Кембридже. В 1972 году, за семь лет до того, как было разоблачено его собственное предательство, Блант выступил с публичным протестом против тех, кто пытался умалить замечательные дарования Берджесса, проявленные последним в те годы, которые он провел в Кембридже:
«Мне думается, важно напомнить, что он был не только одним из наиболее интеллектуально развитых людей, с которыми мне когда-либо доводилось общаться, но и удивительно обаятельным и живым человеком; и те, кто сейчас пишет, что их физически воротило от его присутствия, мягко говоря, врут. То, что, может быть, было правдой о нем в его более поздние годы, которые он провел в этой стране, они переносят на его молодость. Его интеллектуальное влияние было просто потрясающим. Он обладал гораздо более широким кругом интересов, нежели (Джон) Корнфорд или (Джеймс) Клагман (два наиболее известных партийных активиста среди студентов Кембриджа). Его интересовало все, и, хотя он был весьма упрям и несговорчив, не было такой темы для разговора, в которой он не высказал бы достаточно интересные и заслуживающие внимания взгляды.»
Берджесс использовал все свое влияние, которое он имел на Бланта, чтобы убедить последнего в том, что его долг — воплотить свои теоретические марксистские взгляды в практической деятельности на благо Коминтерна — в конечном счете КГБ — в международной борьбе с фашизмом. Суть аргументов Берджесса, возможно, точнее всего отражена в сжатом виде в одном из его наиболее любимых отрывков из мемуаров Клода Кокберна: «Наступает момент, когда твои поступки должны каким-то образом соотноситься с твоими словами. Это то, что называется „моментом истины“.
Этот момент наступил в начале академического 1933 года, когда Берджесс, воодушевленный желанием Генри проявить солидарность с антинацистскими «фюнфергруппами», принялся за создание кембриджской «пятерки». Сам Блант в статье, опубликованной им в 1973 году, сделал завуалированную ссылку на этот поворотный в его карьере момент:
«Осенью 1933 года Кембридж совершенно неожиданно оказался зараженным марксизмом. Я прекрасно помню, когда это произошло, потому что я был свободен от лекций в осеннем семестре и находился в отпуске, а когда вернулся в январе (1934 года), обнаружил, что почти что все мои более молодые друзья стали марксистами и вступили в партию. Кембридж буквально за ночь стал другим.»
