православной книге не написано, что культовому служителю запрещено заниматься спортом.
– И я должен отметить, что вы, отец Павел, в этом деле весьма преуспели, – язвительно усмехнулся Си-менко. – Думаю, и мне, и моим мальчикам было бы интересно поработать с таким мастером спорта, как вы. Гм... Может, заглянете как-нибудь на днях в спортзал, а?
– Вы серьезно?
– Вполне. Уж поделитесь своим богатым опытом с подрастающим поколением.
– Я непременно подумаю над вашим предложением, сын мой, – «обнадежил» я начальника охраны, садясь в автобус. – Всего доброго и – до вечера.
Семен Аронович, поспешно перебросившись парой слов с сержантами, тоже очутился в салоне микроавтобуса, опустившись на кресло рядом со мной. В руках у доктора был небольшой кожаный чемоданчик с шифровым замком, очень похожий на так любимые в начале века англичанами саквояжи. Один из парней, тот, что был в штатском, сел за руль, завел мотор и подъехал к внутренним воротам «шлюза».
Спустя несколько секунд над ними загорелся зеленый сигнал, и массивная стальная конструкция стала медленно подниматься вверх, открывая нашему взору ярко освещенный каменный мешок, в котором мне уже довелось побывать четверо суток назад.
– Сколько раз проезжаю эту хреновину и все никак не могу привыкнуть, – пробормотал чуть слышно тюремный врач, поправив вечно съезжающие на кончик носа круглые очки. – Такое чувство, что сейчас откроют кингстоны и пустят воду.
Жуть!
– Странно у вас работает воображение, – ответил я, наблюдая, как из металлической двери в стене выпрыгивают четверо охранников с автоматами. – Почему вдруг именно такая ассоциация?
– Не знаю... – Один из уголков губ доктора нервно дернулся. – Возможно, это осталось еще с детства. Однажды мы в Одессе с мальчишками катались на баркасе по морю и перевернулись. Если бы не пограничный катер, то я бы с вами здесь не сидел...
Впустившие нас ворота закрылись, и в салон автобуса тотчас вошел один из «кедровцев». Он мельком бросил взгляд на нас с доктором, на сидящего за рулем автобуса водителя, после чего кивнул и вышел, закрыв за собой дверь. И почти сразу же стали подниматься наружные ворота «шлюза».
– А вам, отец Павел, приходилось когда-нибудь находиться на волосок от смерти? – неожиданно спросил доктор, видимо в продолжение прерванного разговора.
Я внимательно посмотрел на него и неопределенна пожал плечами. Неужели доктор не в курсе того, что произошло полчаса назад в камере номер семьдесят два?..
– Думаю, мало найдется людей, которые могли бы похвастать тем, что не стояли на волосок от гибели. Жизнь хрупка. На все воля Божья.
– И вы стояли? – не унимался Семен Аронович.
– И я тоже. Возможно, чаще, чем кто-либо другой...
– Вот никогда бы не подумал, – недоверчиво покачал головой врач, доставая из кейса трубку и зеленый кожаный мешочек с табаком. – Да, как говорят ваши же коллеги, пути Господни неисповедимы! А я вот, отец Павел, не верю ни в Бога, ни в черта. Я – врач. Я резал сотни людей и ничего, кроме обычного мяса и костей, в них не обнаружил. На своем веку мне пришлось перевидать столько крови, что вам, извините меня, и не снилось! Почему никто из хирургов ни разу не видел внутри человека эту вашу пресловутую душу?
Я отвернулся к окну, чтобы доктор случайно не заметил моей усмешки после его слов «вам и не снилось».
Съехав с деревянного моста на лесную грунтовку, автобус покатил быстрее.
По салону стал расползаться ароматный голубой дым от хорошего кубинского табака, забитого доктором в свою старенькую трубку. Несколько раз затянувшись, Семен Аронович блаженно прикрыл глаза и опустил голову на мягкий подголовник сиденья.
– Скажите, отец Павел, что, по-вашему, заставляет людей начинать верить в Бога и ходить в церковь? – поинтересовался он, не поднимая век. – Я лично думаю – страх и отчаяние. Ведь уже давно доказано, что люди гораздо чаще обращаются к вере, а также ко всякого рода гадалкам и ясновидящим именно в минуты общественной смуты, когда отчаиваются в своих силах. Ведь недаром говорится: религия – опиум для народа!
– Вы задали очень сложный вопрос, доктор. Боюсь, я не смогу на него ответить Сколько людей, столько и судеб, и каждый человек, открывший в своем сердце Господа, открывает его по-разному.
– А вы сами? Как было у вас?
– Это нельзя объяснить словами. Вот когда сами почувствуете потребность в вере, тогда и поймете.
– О, в таком случае могу вас огорчить, батюшка, такой потребности я не почувствую никогда! – и, по-прежнему не открывая глаз, Семен Аронович улыбнулся и с нескрываемым удовольствием снова пыхнул на весь салон своей трубкой.
Когда микроавтобус проехал стоящую на обочине дороги табличку с надписью «Вологда», я уже успел порядком подустать от путешествия, продлившегося более двух часов. Хотя, вполне возможно, моя усталость была вызвана утренним разговором со Скопцовым и весьма оригинальной «исповедью» Маховского.
Водитель запарковал автобус в центре города и предупредил меня, что в моем распоряжении три часа. Доктора это не касалось, поскольку он планировал вернуться на остров лишь завтра. Ему предстояло позаботиться о пополнении запасов своей медицинской кладовой, посетив для этой цели госпиталь МВД. Мы попрощались, и я двинулся в направлении церкви, золотые купола которой успел заметить еще во время своей первой поездки.
Храм Святого архангела Михаила, судя по виду, совсем недавно заботливо привели в надлежащий вид, покрасив желтой краской деревянные стены и даже позолотив купола. Перекрестившись, я вошел в храм и сразу же ощутил душевное умиротворение. Подойдя к прилавку, где продавались свечи, иконы и православная литература, я купил пятьдесят восковых свечей и несколько экземпляров Нового Завета, а потом спросил пожилую женщину в черном платке, где мне найти настоятеля.
– А вы пройдите, батюшка, дальше и там, в самом конце, за иконой Казанской Божьей Матери, увидите дверцу. Отец Михаил, наш настоятель, сейчас у себя. А вы сами-то издалека? Чай, не местный. Наших-то священников я всех в лицо знаю.
– Я из Спасского монастыря, что на острове Каменный, – сообщил я пожилой женщине.
Она мигом изменилась в лице и стала истово креститься.
– Да как же... Да там же... тюрьма!
– Вы правы, матушка, я именно оттуда и приехал. – Вежливо поклонившись провожающей меня испуганным взглядом женщине, я пошел туда, куда она меня направила – в глубину молитвенного зала. Там я нашел нужную дверь и постучал.
– Да-да. – Сначала я услышал тихий, видимо заглушаемый ладонью, кашель, после которого раздался высокий, очень смахивающий на женский, голос:
– Входите.
Я открыл дверь и вошел.
Помещение, в котором я оказался, гак же как и вся церковь, хранило на себе неизгладимую печать времени. Обшитое темным деревом, с большим окном, низким закопченным потолком и тяжелыми шторами, оно, несмотря на крохотные размеры, каким-то чудом умудрилось вместить в себя четыре стула, двухтумбовый письменный стол темного дерева, шкаф со старинными книгами и большую икону Спасителя, висящую на стене слева от входной двери.
За столом, разложив газету, сидел маленький толстенький священник лет семидесяти, с совершенно седой бородкой и просвечивающей сквозь редкую шевелюру розовой лысиной. Он поднял на меня строгий и вместе с тем любопытствующий взгляд, какое-то время внимательно изучал мое лицо, одежду и даже обувь, после чего тем же самым высоким и непривычным для моего слуха голосом пропел:
– Да-а-а? Чем могу быть полезен?
