Потом вернёшься, у меня есть к тебе один серьёзный разговор.
Дмитрич убедился, что я все понял, и вышел на плац, оставив меня наедине с обеспечивающим офицером и трубкой.
— Алло, алло, Глеб! Это папа Ирочки!.. Господи… Приезжай скорее в госпиталь!
— Какой адрес?! — Слышимость была просто на удивление хреновой, словно я разговаривал не с Питером, а с Петропавловском-Камчатским. — Я не разобрал, что высказали…
— Госпиталь на Рижском проспекте! Я буду ждать тебя на проходной!.. Алло?!
— Все понял, еду! — Я кинул трубку на аппарат и выскочил из домика контрольно-пропускного пункта.
Часть находилась отнюдь не в центре, так что поймать среди ночи такси было делом весьма непростым, но, как всегда, на помощь пришёл Дмитрич, наш с Хаммером ангел-хранитель. Не успели мои ботинки коснуться асфальта плаца, как из-за угла выскочил, освещая дальним светом красные металлические ворота, «уазик» командира. Водительская дверца приоткрылась, и из неё выглянула физиономия старшего матроса Белкина, личного шофёра кап-три Рогожина.
— Садись давай! — крикнул он, махая мне рукой. — Батя приказал тебя отвезти туда и обратно!
Я обежал машину и прыгнул на сиденье рядом с Белкиным.
— Гони в госпиталь, на Рижский проспект! — выпалил я, переводя дух. — Это возле Фонтанки…
— Знаю, знаю, — с готовностью кивнул водила, наблюдая, как дежурный по части открывает ворота. — Как у тебя дела-то?.. Я слышал, с Хаммером случилась какая-то неприятность?
— Откуда слышал? — Фары «уазика» вырвались за пределы части и распугали прогуливающихся по тротуару котов, которые как ошалелые бросились врассыпную. — Кто болтает?
Я посмотрел на Белкина, видимо, чересчур пристально, так как он мгновенно смутился и пожал плечами.
— Так, пацаны… Серёга ведь в лазарете, да? — В его глазах снова промелькнуло любопытство.
— Да. Только не лезь ты лучше в это дело. Слишком все серьёзно. И не болтай лишнего, иначе…
— Да я что? Я ничего.
И потеряв желание задавать вопросы, личный шофёр командира полностью обратился во внимание, стараясь держать максимально возможную скорость.
Глава пятьдесят девятая
ПОСЕЩЕНИЕ ГОСПИТАЛЯ
Улицы были практически пустынны, если не считать попавшихся нам по дороге нарядов милиции, но у них не было привычки тормозить военные машины ни днём ни ночью. Если что — пусть ВАИ занимается.
Так что до госпиталя мы доехали очень быстро, и я сразу же заметил стоящего с сигаретой возле проходной отца Иры. Видимо, он не ждал, что я приеду на военном «уазике», поэтому обернулся как-то опасливо, когда услышал мой оклик.
— Жди здесь, — я хлопнул по плечу Белкина и выпрыгнул на асфальт.
Кандидат наук щелчком выбросил окурок и быстрым шагом пошёл мне навстречу.
Когда свет тусклого уличного фонаря упал ему на лицо, я в первый момент ужаснулся — так сильно отразилось на пожилом учёном пережитое им за последнее время. Вероятно, мысленно он уже расстался навсегда со своей дочерью, и лишь слабая надежда поддерживала в нем и его жене желание жить.
Меня нисколько не смутило, когда практически полностью поседевший за последние двое суток мужчина обнял меня, как родного, и стал плакать.
Я терпеливо дождался, пока он не ослабит объятия, а потом принялся задавать идущему впереди меня к реанимационному отделению Владиславу Антоновичу все интересующие меня вопросы.
Он молча выслушал их, а потом неожиданно спросил меня самого:
— Глеб, а тебе не кажется, что ты тоже должен рассказать мне кое-что?
— Да, вы правы.
Мне ничего не оставалось, как начать с самого начала, с того весеннего вечера, когда мы с Хаммером неожиданно наткнулись на огромное богатство.
Когда я закончил, Владислав Антонович некоторое время молчал, но потом положил мне на плечо руку и произнёс:
— Мне трудно вас судить, ведь я её отец. Но ты должен со мной согласиться — Ира пострадала ни за что, просто потому, что любила и — я надеюсь — до сих пор любит Сергея и хочет выйти за него замуж.
Когда мы свернули за угол и я увидел сидящую на выставленном в коридор диване Елену Викторовну — Ирину мать, Владислав Антонович наклонился к моему уху и прошептал:
— Прошу тебя, не рассказывай матери то, что ты рассказал мне. Если спросит — ответь, что Сергей разбился на своей машине… Придёт время, боль поутихнет, и я сам поговорю с ней. Хорошо?
Мы уже подошли к дивану, и я не стал отвечать вслух, а лишь едва заметно кивнул. Мне снова предстояло вынести слезы, но на сей раз уже женские, что было куда труднее.
Когда Елена Викторовна прекратила плакать, я поинтересовался состоянием здоровья Иры и спросил, можно ли её навестить.
— Доктор сказал, что она уже вне опасности. Только… — на покрасневшие от недосыпания и нервного напряжения глаза женщины опять накатились слезы, — только у неё на теле все равно останутся шрамы от порезов. Надо не меньше десяти тысяч долларов, чтобы пластический хирург мог вернуть Ирочке хотя бы часть того, что было раньше. А где найти такие деньги?.. Мы простые люди, у нас почти ничего нет! — И она снова разразилась рыданиями.
Владислав Антонович достал платок и, успокаивая жену как ребёнка, стал аккуратно вытирать с её щёк солёные ручейки.
— Мы найдём деньги, — с трудом выдавил я, глядя несчастной женщине прямо в заплаканные, усталые от перенесённых волнений глаза. — Ира снова сможет загорать на пляже и носить открытый купальник. Я обещаю!..
И мне в голову вдруг пришла шальная мысль насчёт неизвестно куда исчезнувшего со дна Невы золота.
Я вспомнил о Дмитриче, у которого был для меня «серьёзный разговор». Я вспомнил о том, что именно к нему поехал Хаммер за деньгами, и о том, что, находясь в катере вместе с двумя бандитами, не обнаружил в спортивной сумке Сергея индикатор для поиска оставленного нами на буксире радиомаячка. Он не мог исчезнуть, его мог взять и отдать кому-то только Павлов!..
И я ощутил, как закололо кончики пальцев, а в висках колокольным звоном застучал пульс.
Появившийся в коридоре госпиталя врач, полковник медицинской службы, сказал, что до утра не сможет пропустить к Ире посетителей. Он предложил всем нам ехать домой, окончательно убедив родителей девушки, что нет никаких причин опасаться за её здоровье.
— Я думаю, что уже завтра мы переведём её в обычную больницу, где она сможет продолжить курс лечения. — Заметив слезы на глазах Елены Викторовны, доктор нашёл в себе силы улыбнуться и сказал: — Ничего, я уверен, что ваша очаровательная дочь ещё сможет выступать на конкурсах красоты! Она — потрясающая девушка, такой и останется, это я вам говорю! И ещё — будущий ребёнок также вне опасности. — И, пожав на прощание руку топтавшемуся в нерешительности Владиславу Антоновичу, полковник быстрым шагом направился вперёд по коридору.
Отец Иры повернулся ко мне и тоже протянул широкую, кряжистую ладонь.
