Ее собственная комната! У нее никогда не было собственной комнаты. Она всегда спала с мисс Гелиотроп, и любя ее, не возражала против этого, но все же, особенно в последнее время, ей казалось, что неплохо бы иметь свою собственную комнату.
Винтовая лестница кончалась дверью такой маленькой, что крупный взрослый не смог бы туда войти. Но она была как раз для худенькой девочки тринадцати лет. Мария остановилась и с бьющимся сердцем поглядела на маленькую, низкую, узкую дверь, которая, казалось, была сделана специально для нее, хоть ей и было, наверно, много сотен лет. Если бы она выбирала себе дверь, она выбрала бы именно такую. Это была скорее дверь дома, чем дверь спальни, дверь дома, который принадлежал только ей. Она была сделана из серебристо-серого дуба с серебряными гвоздями, и к ней была прибита самая маленькая и изящная подкова, которую только видела Мария, отполированная до блеска, так что она сияла, как серебро. Глядя на нее, Мария внезапно подумала о прелестной маленькой белой лошадке, которую, как ей показалось, она видела в парке. Она тогда сказала о ней мисс Гелиотроп… только та ее так и не увидела… Дверь открывалась серебряной ручкой, которая, когда Мария ее повернула, скрипнула так по-дружески, как будто приглашала войти.
Она вошла, закрыла за собой дверь, осторожно поставила свечу прямо на пол, повернулась спиной к двери и смотрела, смотрела, пока губы ее не раскрылись, обычно бледное личико не порозовело, а глаза не засияли, как звезды.
Перо не может полностью описать восхитительное очарование и красоту ее комнаты. Она помещалась на верхушке башни, а башня была круглая, поэтому и комната была круглая, не слишком большая и не маленькая, самого подходящего размера для тринадцатилетней девочки. В ней было три окна, два узких сводчатых и одно широкое, с широким же подоконником в толще стены. Занавески не были задернуты, и в окна она видела звезды. На всех подоконниках стояли прекрасные серебряные подсвечники, в каждом горело по три свечи.
Мария сообразила, что именно их свет она и видела, подъезжая, сквозь ветви кедра. На стенах не было деревянных панелей, как в комнате у мисс Гелиотроп, они были так любовно сделаны из серебристо- серого камня, что это еще больше обрадовало Марию. Потолок был сводчатый, и чудесные каменные арки закруглялись над головой у Марии, как ветви дерева, и встречались в самой высокой части потолка, сплетаясь в узор, изображающий полумесяц, окруженный звездами.
На серебристом дубовом полу не было ковра, но белая овечья шкура лежала подле кровати так, чтобы когда Мария будет вставать по утрам, ее босые ножки могли бы сразу почувствовать что-то теплое и мягкое. Кровать была маленькая, с четырьмя столбиками, на которых висел бледно-голубой полог, украшенный серебряными звездами, из того же материала, что и оконные занавески, а покрывало ее лоскутное одеяло, сделанное из отдельных квадратиков бархата и шелка всех цветов радуги, веселое и милое.
Мебели в комнате было очень мало, пара комодиков из серебристого дуба для одежды, маленькое круглое зеркало, висящее над одним из них, и табурет с серебряным кувшином и тазиком для умывания. Но Марии показалось, что больше и не нужно. Тяжелая мебель, такая, как в комнате мисс Гелиотроп, разрушила бы прелесть этой маленькой комнатки. Она не возражала, что и камин был маленький, самый маленький из всех, что она видала, глубоко упрятанный в стене. Он был достаточно велик для того, чтобы горящие в нем сосновые и яблоневые поленья наполняли комнату теплом.
Но когда Мария начала осматривать комнату более пристально, она обнаружила, что та не лишена роскоши. Над камином была полка, а на ней стояла голубая деревянная коробочка, наполненная легкими бисквитами, украшенными сахарными цветами, на случай, если ей вдруг захочется есть. У камина стояла корзина, полная поленьев и сосновых шишек – чтобы их хватило на всю ночь.
Все было замечательно. Если бы Мария сама была мастером, она бы сделала себе именно такую комнату. Сколько нужно знаний и умения, чтобы сделать такую красоту, она понимала. Отличные ремесленники создавали месяц и звезды, выделывали мебель, а замечательные швеи шили лоскутное одеяло и расшивали занавеси.
Она обошла всю комнату, положила пелеринку, шляпку и муфту в один из комодиков, пригладила волосы перед зеркалом, вымыла руки в воде, которую налила из серебряного кувшина в серебряный тазик, погладила все эти прекрасные вещи кончиками пальцев, как будто лаская их, говоря от всего сердца спасибо тем людям, которые их сделали, и тем – кто бы они ни были – кто принес их сюда. Был ли это сэр Бенджамин? Не похоже, ведь он бы не мог пройти в эту дверь.
Стук в дверь и встревоженный голос мисс Гелиотроп напомнили ей о гувернантке, которая с ее комплекцией и кринолином не могла пройти в дверь, и несмотря на всю любовь к мисс Гелиотроп ей внезапно стало очень весело… Эта комната будет ее собственной… Когда она открыла дверь, на ее щеке появилась озорная ямочка, которой там раньше не было.
– О, моя дорогая! – причитала мисс Гелиотроп, снявшая свое уличное одеяние и нацепившая чепец и черную шаль, связанную концами на груди, – Какая ужасно маленькая дверь. Я не могу попасть в твою комнату!
– Ага! – хихикнула Мария.
– Но что же мы будем делать, когда ты заболеешь? – спросила бедная мисс Гелиотроп.
– Я ни за что не заболею, – ответила Мария, – особенно здесь.
– Да, мне тоже кажется, что воздух здесь здоровый, – согласилась мисс Гелиотроп, а потом заглянув внутрь комнаты, пришла в ужас: – Какая маленькая комнатка! И до чего странная! Моя бедняжка! Как же ты будешь спать в таком месте? Это похоже на склеп!
– А мне нравится, – заявила Мария.
Мисс Гелиотроп, глядя на порозовевшие щечки Марии, ее сияющие глаза и совершенно новую ямочку, могла не сомневаться, что та говорит правду. Более внимательно оглядев эту странную маленькую комнату, она поняла, как та подходит Марии. Когда Мария стояла посреди комнаты в своем великолепном и строгом сером наряде, то сама комната казалась цветочным венчиком вокруг сердцевинки, так они дополняли друг друга.
– Ну, хорошо, – сказала мисс Гелиотроп. – Пока тебе тут нравится, оставайся. А теперь, я думаю, пора спуститься к ужину.
Неся свои свечи и сопровождаемые Виггинсом, они сошли вниз по винтовой лестнице.
– Не понимаю, – сказала мисс Гелиотроп, – кто работает в этом доме? Нет никаких признаков наличия служанки, а вместе с тем все тщательно вымыто и вычищено. Как ты без сомненья могла заметить, везде нужна иголка с ниткой, но кроме этого, я ни в чем не могу придраться к здешней домашней прислуге… Только вот где они все?
– Может быть, они ждут нас с ужином? – сказала Мария.
Но прислуги не оказалось и ждал их только роскошный ужин. Хлеб домашней выпечки, горячий луковый суп, прекрасное жаркое из кролика, печеные яблоки на серебряном блюде, мед, масло густого желтого цвета, большой голубой кувшин подогретого кларета, горячие жареные каштаны, накрытые салфеткой.
Мисс Гелиотроп разрешила себе съесть хлеба с маслом и выпить капельку кларета, но с удивлением обнаружила, что у нее проснулся аппетит. Мария съела все, что можно было съесть, очень изящно, как всегда, но с отменным аппетитом, удивительным для такого эфирного создания. Ее дядюшка с одобрительным смешком отметил ее аппетит. – Переварит ржавые гвозди, как все Мерривезеры, – одобрил он ее. – Да и собачка, как я вижу, едок неплохой.
Виггинс управился с целой миской жаркого, и был этим полностью удовлетворен. Он улегся перед камином вместе с Рольвом, который, хоть и не выказывал особенной приязни, но и вражды к нему не проявлял. И он, и Рольв, казалось, решили просто не замечать друг друга… У огромного очага хватало места для обоих.
– Я всегда слышала, что на западном побережье женщины – прекрасные кухарки, – с оттенком вопроса в голосе сказала мисс Гелиотроп.
– Вы и Мария – первые особы женского пола, переступившие порог этого дома за последние тридцать лет, – объявил ей сэр Бенджамин.
– Но почему, сэр? – спросила Мария, не донеся до рта серебряную ложку. – Вы не любите женщин?
