Я решила эту проблему по-своему и теперь, оглядываясь назад, понимаю, что это был способ типичный для меня. Папа сказал, что мне нельзя умываться, пока кровь сама не сотрется. Я размышляла над этим несколько часов, пока кровь сохла, воняла и стягивала мою кожу, а затем отправилась к песчанику за нашими конюшнями, села там и терла лицо песком до тех пор, пока кожа не стала чистой.
— Ты умывалась, Беатрис? — строго спросил папа, когда мы встретились за завтраком на следующий день.
— Нет, папа, я просто стерла ее, — ответила я. — Можно, я теперь умоюсь?
Раскат ласкового смеха потряс зазвеневшие окна и серебряный кофейник.
— Стерла ее? Ах ты, моя любимая малышка! — стонал он от смеха, промокая глаза салфеткой. — Да, да, теперь можешь умыться. Ты не нарушила традицию, все в порядке. И сделала это совершенно по- своему, вот что смешно.
И сейчас, принимая окровавленный хвост от Гарри, я мыслями унеслась к той сцене. Запах свежей крови напомнил мне все так живо, будто это случилось вчера. Но папы уже нет со мной, и все теперь совсем не так.
— Хороший гон, мисс Лейси, — обратился ко мне один из молодых Хаверингов, сводный брат Селии, Джордж.
— Да, очень, — улыбаясь отозвалась я.
— А как вы замечательно скакали, — в его глазах светилось почтение. — Я даже не мог уследить за вами. Когда вы взяли то последнее препятствие, я закрыл глаза, боясь, что нижний сук сбросит вас с лошади.
Я рассмеялась, вспомнив это.
— Представь, я тоже закрыла глаза, — призналась я. — Я так увлеклась, что забыла о всякой осторожности и бросила Тобермори на препятствие, даже не видя дерева. Когда я заметила, что между его ветвями и изгородью совсем нет места, было уже поздно. Я едва успела пригнуться, в надежде, что мне удастся остаться невредимой. Так и произошло, но я даже почувствовала, как ветка оцарапала мне спину.
— Я слышал, что вы тоже принимали участие в скачке, — сказал Джордж, обратившись к Джону Мак Эндрю, подскакавшему к нам. Солнце вдруг засветило ярче, и мы улыбнулись друг другу.
— Это была просто мимолетная фантазия, — ответила я. — Доктор участвует в скачках лишь при очень высоких призах.
Яркие глаза Джорджа оглядели нас по очереди.
— Надеюсь, Тобермори не проиграл? — поинтересовался он.
— Нет, — и я улыбнулась Джону. — Но впредь я буду осторожнее.
Джордж рассмеялся, сделав на прощанье комплимент Гарри, и мы остались вдвоем. Но сейчас на меня смотрел опытный врач, а не влюбленный.
— Вы бледны, — сказал он. — Вы нехорошо себя чувствуете?
— Уверяю вас, все в порядке, — я улыбнулась, чтобы придать уверенности своим словам. Даже произнося эти слова, я ощущала слабость и тошноту.
— Я вижу, что нет, — кратко ответил доктор. Он спешился и требовательно протянул мне руки. Я пожала плечами и, соскользнув с седла, позволила ему подвести меня к упавшему дереву. Когда я села, мне стало немного получше и я почувствовала острый, холодный запах опавших листьев, идущий от земли.
— Что случилось? — спросил доктор. Он не отпускал моей руки, осторожно нащупывая мой пульс.
— Оставьте, — я отобрала руку. — Доктор, я не могу себе позволить еженедельные консультации. Мне несколько нездоровится, потому что как раз прошлой ночью мы снимали пробу с вина из первого урожая Гарри. Это, надо сказать, настоящий уксус и понадобится весь сахар Западной Индии, чтобы хоть немного подсластить его. Это вино обошлось нам в целое состояние, и, конечно, у меня теперь подлейшая головная боль — как из-за наших расходов, так и потому, что побаливает печень.
Доктор рассмеялся, совершенно не обиженный. Затем тактично оставил меня одну, отправившись поболтать со знакомыми. Теперь я могла спокойно прислониться к дереву и передохнуть.
Я, конечно, бессовестно лгала. Накануне мы действительно пили кислое вино нашего первого урожая. Я опять была беременна. И мне стоило много сил болтать и шутить с Гарри, Джорджем и Джоном Мак Эндрю, в то время как внутри меня росло и зрело это подлое семя.
Тому, что Джордж не мог уследить за моей головокружительной скачкой, не приходилось удивляться. Я скакала для того, чтобы упасть. Хороший, сокрушительный удар освободил бы меня от этого бремени, но Тобермори был слишком хорошо натренирован, а я была слишком опытным наездником. Я совершала головокружительные прыжки, но оставалась все той же очаровательной наездницей, на вид невинной, как Диана-охотница, но на первом месяце беременности. Сегодня мне не повезло так же, как не повезло неделю назад, когда я обратилась к знахарке.
Ее поиски потребовали некоторых усилий, так как со времени исчезновения Мэг ни одна старая колдунья не пробовала свои силы в этом опасном искусстве. Я обратилась к Мери, хорошенькой дочери миссис Ход-жетт, уверив ее, что мне требуется приворотное зелье. Она непонимающе взглянула на меня, как на человека, которому никогда не может понадобиться нечто подобное. Но, как я и предвидела, она знала имя одной старой дамы, живущей на общинных землях Хаверингов.
Будучи прекрасно знакомой с условиями жизни бедноты в моей стране, я ожидала увидеть нищую лачугу, но дом, в котором жила старая колдунья, был хуже, чем хлев, в котором мы держали свиней. Грязный глиняный пол, стены сложены из торфа и обрубленного кустарника, для потолка использовались те же материалы, и он был таким же грязным. Едва открыв дверь, я поняла, что мне не следовало приходить сюда. Но мне больше некуда было обратиться, и я осталась. Я прошла через это. Омерзительная ведьма протянула мне глиняную бутылочку, заткнутую грязной тряпкой, и быстро припрятала брошенные мной серебряные шиллинги. Я унесла снадобье домой и вечером выпила большую его часть.
Мне было так плохо, что я даже испугалась. Всю ночь и целый день меня рвало, слабило, но я чувствовала, что ребенку это не причиняет ни малейшего вреда. Мы были с ним нерасторжимы. Несмотря на предельную слабость, мне пришлось скакать к грязной лачуге этой ведьмы опять и вновь просить о помощи.
Она ничего не могла мне предложить, кроме еще одной порции лекарства. Однако, нагнувшись к самому моему уху, знахарка прошамкала, что тупой нож быстро избавит меня от плода и что она берется это сделать. Но с меня было довольно. Я подозревала, и думаю, что справедливо, что она готова продолжать свои хорошо оплачиваемые попытки, пока не уморит ребенка или меня. Я не доверяла ее грязной комнате, где она варила свои сорняки, почтительно называя их травами. И, когда я почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы иметь возможность трезво размышлять, я обратилась к другим вариантам.
Конечно, я подумала о Селии. Милая маленькая Селия, такая любящая и добрая. Я помнила ее безоговорочную поддержку в прошлый раз и ее трепетное отношение к Джулии. Мое сердце воспряло, и тень улыбки мелькнула на моем лице. Кроме того, у меня появляется еще один шанс положить моего ребенка в колыбель наследника. Если бы я могла избежать беременности, я бы так и сделала. Но уж раз он есть и обречен на существование, то пусть уж он наследует нашу землю или, по крайней мере, ее лучшую часть.
Ждать больше нечего. Забеременела я в сентябре, а сейчас уже середина октября. Нужно все рассказать Селии и затем спланировать наш отъезд и как можно скорее. Я подозвала одного из грумов и велела передать хозяину, что я устала и уезжаю домой. Он помог мне сесть в седло, и я уехала, не попрощавшись.
Но я не учла присутствия Джона. Он не ждал от меня ни прощаний, ни объяснений, но когда я оглянулась назад, то увидела, что Си Ферн стоит в стороне от толпы, а доктор смотрит на меня не ослепленным любовью взором, а трезвым взглядом врача. Я постаралась по возможности выпрямить спину и подумала опять, что нам с Селией надо поторопиться. Будет довольно сложно объяснить необходимость этого путешествия и еще сложнее его организовать. Но Вайдекр и трезвые глаза доктора Мак Эндрю небезопасны для меня.
Дождавшись наиболее удобного времени, я попросила Селию зайти ко мне после обеда, сказав, что хочу посоветоваться с ней о занавесках. Служанка накрыла чай на моем рабочем столе, и Селия улыбнулась
