старой столицы подтверждают это полностью. В них говорится о толпах людей, галдящих на перекрестках и совершенно растерянных. У них еще есть небольшой запас продовольствия. Они страшатся самого худшего, но при этом надеются, что, если они будут вести себя смирно, император не уничтожит их всех сразу. Именно такое состояние умов изобразил вчера Боху в полной уверенности, что город был уничтожен две недели назад! Вот ярчайший пример способности поэта к интуитивному постижению действительности.
В этом месте верховный наставник по общественному спокойствию напомнит мне, что задача стихотворения — не описать действительность, а поднять боевой дух наших друзей, устрашить врагов и примирить колеблющихся с разрушением старой столицы. Верховный наставник по моральной философии, в свою очередь, напомнит мне наш вывод о том, что люди лучше всего воспримут весть об уничтожении города, если мы обвиним его жителей в мятеже. Безусловно, наш первоначальный замысел подразумевал именно это, но коллегия помнит, как нам пришлось поступить с поэтом, послушно исполнившим повеление. Тоху дал нам в точности то, чего мы от него хотели. Его стихи изображают императора мудрым, остроумным, почтенным, терпеливым, любящим и всесильным правителем. Жителей старой столицы они изображают глупыми, инфантильными, жадными и безрассудными людьми, которых поразила вспышка массового безумия, угрожавшая спокойствию империи. Тоху сочинил вирши в духе балаганного действа, которые не смогли бы убедить ни единого думающего человека и лишь взбудоражили бы глупцов, готовых восхищаться сумасбродными преступниками и врагами существующего строя.
Проблема вот в чем. Если изобразить людей, которых мы уничтожаем, опасными мятежниками, они обретут ореол борцов; если изобразить их глупыми и слабыми, в наших действиях увидят несправедливость. Тоху не смог справиться с этой проблемой. Боху решил ее с поразительной простотой.
Разрушение города предстает у него как простое, ошеломляющее и неизбежное событие. Дитя, мать и все горожане в стихотворении совершенно пассивны, они только плачут, обмениваются слухами и ждут. Все активные элементы — копыто, сабля и (в расширительном смысле) вороны — действуют на стороне императора, который возникает в конце средней строфы (Император нас всех пристроит — там, под землей) и в конце последней строфы (Нежные матери, кряжистые отцы… вороватые слуги, I Все вы — почетные гости у императора I Там, под землей).
Подумайте, каким весом наделяет это стихотворение нашего бессмертного императора! Он не описывается и не анализируется, он предстает окончательной, неодолимой, всеобъемлющей силой, столь же бесспорной, как погода, столь же неизбежной, как смерть. Именно так должна подавать себя народу всякая власть.
Подвожу итог. «Императорская несправедливость» приведет в восторг наших друзей, повергнет в уныние врагов и наполнит колеблющихся благоговейным ужасом. Нужно сделать лишь одно изменение: убрать первый слог во втором слове названия. Я предлагаю сегодня же разослать стихотворение по всем городам и селам страны. Одновременно отдать приказ фельдмаршалу Ко уничтожить старую столицу. Когда стихотворение будет вывешено над дверьми общественных зданий, люди прочтут в нем о событии, совершающемся в ту самую минуту. Таким образом, литературный и военный удар, соединившись, обретут необычайную силу. Фельдмаршал Ко должен принять специальные меры к тому, чтобы родители поэта не избежали общей участи, поскольку иначе слух об их спасении ослабит эффект официальной биографии, которую я завершу в наступающем году.
