кожаном кресле, о чем-то увлеченно ворковали. Ходили сплетни, что они специально съездили в Амстердам, чтобы зарегистрировать брак. Даже непонятно, зачем этой сладкой парочке вообще нужна тусовка, все равно ни с кем, кроме друг друга, не общаются.
Давид болезненно поморщился – голова ощущалась как гудящий огненный шар.
Его квартира напоминала гостиничный номер после посещения рок-звезды старого образца: все разгромлено, на стенах какие-то коричневые потеки, венецианское старинное зеркало треснуло, буковый паркет затоптан, кого-то стошнило на туркменский ковер, на люстре болтается чей-то не первой свежести бюстгальтер.
Как он мог все это допустить? А начиналось все так невинно. Он отмокал в джакузи и просматривал записную книжку в своем MACbook. Хотел пригласить кого-нибудь из многочисленных и безликих, как пластиковые тарелки, подружек. Посмотреть какой-нибудь фильм, заказать суши, заняться любовью. Такой вот одноразовый полусемейный вечер, тихий кайф. И вдруг позвонил Артем. «Я здесь с такой конфеткой у твоего подъезда стою! Можно? Она сейчас обзванивает подруг». Давид вяло согласился, про себя отметив, что в последнее время от Артема одни неприятности.
«Конфетка» оказалась громогласной фальшивой блондинкой хорошо за тридцать, обладательницей всех атрибутов неустроенной горожанки: голодный блеск в глазах, под которыми уже собралась сеточка тщательно замазанных морщин, смартфон за тысячу долларов и сумка за три рубля, французский педикюр, стойкая привычка говорить «на хуя?» вместо «почему?» и смотреть при этом на собеседника с хитрым ленинским прищуром – вот, мол, какая я свободная и лишенная комплексов смелая особа! Давида от таких дамочек всегда подташнивало. Артем же то ли был всеяден, то ли, как герой второго плана, привык к уцененному товару, то ли еще не вышел из возраста оглушающего спермотоксикоза.
– А может быть, обойдемся без конфеткиных подруг? – со вздохом попросил он.
– Да ты что, мы уже всех обзвонили! – запротестовал Артем. – Такая компашка собирается!
– Компашка? Сколько человек вы пригласили?
– Расслабься, всего немного. Не больше десяти. Ну, может быть, пятнадцати. Приедет джаз-бэнд, сыграют нам что-нибудь.
– Ненавижу джаз, – пробормотал Давид.
– Твоя любимая Сонечка тоже будет. Отведешь душу наконец.
– Уже отвел. На прошлой неделе.
– То-то я думал, что она так быстро лыжи к тебе смазала! Ну ничего, отвяжемся от нее как-нибудь. Кому-нибудь ее подсунем… Я травы привез. И четыре бутылки бургундского из папиного подвала спер.
Так все и началось. Давид решил плыть по течению. Пара косячков, бокал терпкого, пахнущего временем и солнцем вина – и вот уже многочисленные гости начали казаться ему самыми приятными на свете людьми. Он и сам не заметил, как отключился.
А теперь… Теперь в его квартире какой-то вертеп. А у него, между прочим, сосед – депутат Госдумы и папин хороший друг. Наверняка теперь настучит.
Он поплелся в ванную. Хотелось сунуть голову под струю ледяной воды и постоять так минут пять-десять. Давид толкнул дубовую дверь и остолбенел.
Золотистый итальянский кафель был залит кровью, как будто бы в его ванной резали свинью. В уголке, скрючившись и подтянув ноги к груди, лежала девушка. Ее джинсы и трусы спущены до колен, рубашка расстегнута, белые волосы свалялись и пропитаны кровью, голубые глаза широко распахнуты и невидяще смотрят в потолок. Похоже, кто-то разбил ей голову. Или она сама разбила ее о край раковины, не удержавшись на шатких каблуках. Разноцветные вспышки заплясали перед глазами Давида, в пространстве вокруг него будто бы разом кончился кислород. Сердце трепыхалось, как пойманный голубь, в голове кто-то колотил в звонкие литавры. Пошатнувшись, он упал на колени, поскользнулся на крови. Тугой ком подступил к горлу, и его вывернуло наизнанку.
Мгновенно протрезвев, Давид вскочил на ноги и захлопнул дверь в ванную. Нельзя допустить, чтобы это кто-то увидел. Ни в коем случае нельзя. Надо срочно выгнать всех этих так называемых гостей. Выпить крепкого кофе и спокойно подумать, что с этим делать. Позвонить в папину службу безопасности, наконец. Они что-нибудь придумают. Они уже дважды его отмазывали. Правда, оба раза речь шла всего лишь о наркотиках.
Сосредоточиться.
Успокоиться и сосредоточиться.
– Эй, ты что здесь делаешь? Тебе плохо? – прямо перед ним стоял успевший одеться Артем. – На тебе же лица нет!
– Все нормально, – выдавил Давид. – Немного перебрал.
– Мне надо в ванную.
– Сходи наверх. Меня сейчас стошнит.
– Да уж, ты словно вышел из клипа Майкла Джексона «Triller». Не надо было текилу с шампусиком мешать. Хочешь, провожу тебя на балкон?
– Не надо… Слушай, а ты видел здесь такую девушку… Высокая, блондинка, в джинсах и белой рубашке? – осмелился спросить он.
– Рубашка с драконом на спине? – уточнил Артем.
– Да, вроде бы. Кто она?
– Ты что, разыгрываешь меня?
– О чем ты? – похолодел Давид. С детства у него была великолепная интуиция.
– Ты правда ее не помнишь? Это же Лиза! Еще два часа назад ты называл ее своей girlfriend, – рассмеялся Артем. – А что ты так напрягаешься?
– Называл своей girlfreind? Но я правда вообще ничего не помню… У меня с ней что-то было?
– Она модель. Кажется, из «Point». Не помню, кто ее привел. Но ты сразу положил на нее глаз, – терпеливо объяснил Артем. – Ты весь вечер с ней провел. Кажется, пригласил ее с собой в Ниццу. Но сначала позвал в ванную… Нет, ты все-таки бледный какой-то. А что эта Лиза натворила-то? Сперла что-то? Как та филлипинская домработница, которая прихватила твои часы? За этими модельками – глаз да глаз!
Давид посмотрел на него, прикидывая. Ненадежный. Раздолбай. Эгоцентрист. Завистлив, у него хватает ума это скрывать, но не хватает таланта скрывать правдоподобно. С другой стороны – лучший друг. Они знакомы с восьми лет. Вместе учились в Швейцарии. Вместе попробовали курить, когда им было по одиннадцать. Вместе впервые в жизни купили гашиш, в Лондоне, у темнокожего уличного дилера на Picadilly Circus. Им было по тринадцать, когда они впервые изведали сладость секса. Купили проститутку, одну на двоих.
– Почему ты так странно на меня смотришь? – напрягся Артем. – Хочешь, я выгоню всех гостей? Сварю тебе кофе, и ты спокойно расскажешь, что случилось.
И тогда Давид решился.
– Гостей надо выгонять по-любому. Случилось вот что, – и приоткрыл дверь в ванную.
Артем решительно подался вперед, потом отшатнулся, издав странный звук – нечто среднее между шумным вдохом и утробным воплем. Чуть не сбил Давида с ног. Краски схлынули с его лица, скулы заострились, как у покойника. Даже губы побелели, а в уголках глаз собрались две невольные слезинки.
– Господи… – прошептал он. – Что же это?.. Как же это так?
Давид захлопнул дверь.
– Не знаю. Я ничего не помню. Вообще не помню эту Лизу. Наверное, я был совсем хорош, когда она пришла… Ты так и будешь тут стоять или поможешь мне?
Артем судорожно хватал воздух широко распахнутым ртом, как выброшенная на берег беспомощная пучеглазая рыба.
– Я… Да, конечно… А что надо сделать…
– Выгнать всех к чертовой матери! – закричал Давид.
Вот странно, но животный ужас Артема вдруг придал ему сил. Давид сам отправился в гостиную, не без труда разыскал под грудой чьей-то мятой одежды пульт, выключил музыку. Заорал:
– Внимание! Сейчас сюда приедет Госнаркоконтроль! У вас есть десять минут, чтобы спасти свои никчемные жопы!
Гости засуетились. У него было такое выражение лица, что все сразу ему поверили. Дом ожил. Хаотичное движение хмельных физиономий. Все носились по комнате, собирая свою одежду, сумки, зажигалки. Дебелая стриптизерка надела платье наоборот, в глубочайшем вырезе, предназначенном спине, просверкивали ее соски. Интересно, куда она в таком виде направится, подумал Давид. Кто-то торопливо с ним прощался, кто-то подскакивал, чтобы поцеловать его в щеку, кто-то вежливо спрашивал, не нужна ли помощь, однозначно рассчитывая на отрицательный ответ. Краем глаза он заметил, как его бывшая любовница – телеведущая с сакурой на животе – смахнула в сумку остатки кокаина. Наконец за последним гостем захлопнулась входная дверь, и Артем с Давидом остались одни.
На Артеме по-прежнему не было лица. Бледный как простыня, губы трясутся. Давид засыпал в кофемашину кенийскую арабику.
– Хватит, – строго сказал он. – Сосредоточься. Ты обещал мне помочь. Рассказать, что помнишь.
Артем схватил со стола бутылку минералки, залпом выпил.
– А что рассказывать… Господи, кто же ее так? Неужели ты?
– С ума сошел? Зачем она мне сдалась? Наверняка сама поскользнулась… Она была пьяна?
– Теперь уж разве разберешь?.. Я даже не помню, с кем она пришла. Вообще в первый раз ее вижу. Она была… очень красивая.
– Черт, и зачем я все тебе рассказал? – Давид поставил перед ним большую чашку с ароматным крепким кофе. – Пей вот.
– Ты сразу на нее запал… Принес откуда-то фотоальбомы, показывал ей папину яхту… Вы договорились вместе съездить в Ниццу в апреле и, может быть, покататься на лыжах в январе. Она сказала, что будет на новогодней обложке французского «Vogue», все девки тут же зашептались, что наверняка врет… Вы целовались. Вон там, – он кивнул в сторону двухместного кожаного диванчика. – А потом… Потом ты повел ее в ванную.
– Откуда ты знаешь, что именно в ванную? Где был ты сам?
– Здесь, в гостиной, – нахмурился Артем. – Не знаю точно куда, но в ту сторону – это факт… Больше я ничего не знаю… Что же нам теперь делать? Что делать-то?!
– Заткнись и не паникуй. Я звоню отцу.
А у Насти новый цвет волос и модная стрижка. Теперь она блондинка с градуированным каре – совсем как Джессика Симпсон, но не такая литая и белозубая.
Очередной свой выходной день она потратила на салон красоты – записалась на восемь утра, просидела до девяти вечера, устала больше, чем на работе. И ведь вроде бы с ее внешностью не сделали ничего особенного – никаких кардинальных изменений. Но в то же время она стала выглядеть совершенно по-другому – появилось в ней какое-то благородство, изюминка, особенная стать. Был бы повод продемонстрировать все это широкой общественности.
И повод нашелся.
