Понаблюдав за этой довольно бездарно разыгранной пантомимой, я ткнула ее локтем в бок:
– Хватит паясничать. Ладно, я готова рискнуть. Ты со мной?
Нинон пожала плечами:
– Глупо, наверное, возвращаться, когда я уже столько прошла и уничтожила новые туфли.
Я надавила на металлическую кнопку звонка. Какое-то время мы стояли, прислушиваясь, но из-за забора не доносилось ни звука. Я уже готова была поверить в глупый розыгрыш, когда дверь вдруг распахнулась – резко и широко.
Перед нами стояла молодая женщина в черном, по-старушечьи повязанном платке, длинной цветастой юбке и белой льняной рубахе. Ее лицо было изможденным, под глазами залегли серые тени. В первый момент мне показалось, что ей никак не может быть меньше сорока, но, приглядевшись, я поняла, что мы ровесницы. Смотрела она на нас молча и неприветливо.
– Здравствуйте… – улыбнулась я.
Ни один мускул не дрогнул на ее лице.
– Меня зовут Вера… А это Нина, моя подруга. Мы пришли побеседовать с матушкой Серафимой, мы договаривались.
Она еще какое-то время смотрела на нас испытующе, у меня возникло желание поводить перед ее лицом ладонью, чтобы понять, не слепая ли она.
– Я знакомая Людочки, – сделала я еще один заход, – меня зовут Вера, а это…
– Я не глухая и понимаю с первого раза, – она надменно вздернула острый подбородок, – матушка Серафима на дневной медитации. Вы можете подождать ее в трапезной. Идите за мной.
Не дождавшись ответа и не оборачиваясь, она зашуршала многослойными юбками в сторону замка. Переглянувшись (Нинон сложила губки наподобие утиной гузки, раздраженно причмокнула и возвела глаза к небу), мы последовали за ней. Слово «трапезная» звучало обнадеживающе, ведь мой завтрак свелся к чашке обжигающего бергамотового чая и наспех проглоченному бутерброду с сыром. С другой стороны, как могут трапезничать люди, которым запрещено принимать пищу? Может быть, у них есть мини-кухонька для заглянувших на огонек усталых путников?
Внутри храм дыханцев оказался еще более роскошным, чем снаружи. Проповедующие кулинарную аскезу, они зачем-то окружили себя пышной роскошью в быту. Золоченые колонны, разветвленная мраморная лестница, просторный холл с витражными окнами, старинный восточный ковер, картины в витиеватых бронзовых рамах…
– Невероятно… – прошептала Нинон, – их что, Дональд Трамп спонсирует?
Шедшая на несколько шагов впереди нелюдимая «монахиня» обернулась и недовольно нахмурилась. Казалось, ее коробило, что две неизвестно откуда взявшиеся девицы с нарумяненными щеками и брильянтовыми сережками смеют вот так по-свойски обсуждать святое для нее место:
– Наши желудки не знают наслаждения, но никто не запрещает нам ублажать глаза. Без искусства жизнь теряет смысл.
Я подавила смешок. Не могу назвать себя искусствоведом, но изобилующая здесь кричащая лубочная роскошь едва ли тянула на изысканное искусство. Единственным предметом интерьера, заслуживающим внимания, был ковер – чувствовалось в нем облагораживающее дыхание времени. Все остальное – бюджетная пародия на пышный версальский шик. Судя по презрительному выражению лица Нинон, она думала то же самое.
– Вам налево, – ценительница «высокого искусства» отворила перед нами тяжелую дверь с позолоченной инкрустацией, – я доложу о вас матушке Серафиме. Садитесь на дальнюю лавку и сидите тихо, не вздумайте никому мешать. Ну, идите же! – Она слегка подтолкнула меня в спину, и я удивилась мужицкой силе, живущей в на вид таких хрупких бледных руках.
Трапезная была оформлена скромнее, чем холл. Большое светлое помещение, чем-то напоминающее школьный спортзал – белые стены, высокие потолки, огромные окна, впускающие солнечные водопады – казалось, здесь было намного светлее, чем на улице. И никакой мебели – ни столов, ни скамеек.
Для человека, который питается солнечным светом, матушка Серафима выглядела подозрительно упитанной. Про таких говорят – кровь с молоком. Она давно разменяла пятый десяток, но определить это можно было, лишь как следует приглядевшись. У нее была гладкая ухоженная кожа человека, который, большую часть жизни проведя на свежем воздухе, не пренебрегал и косметологическими новинками. Морозный румянец на круглых щеках, сочные молодые губы, блестящие умные глаза. У нее был кустодиевский тип красоты. Была она не полной, скорее монументально статной. Подчеркивала царскую осанку длинным алым нарядом балахонистого типа, не пренебрегала яркими украшениями – вокруг ее шеи в несколько рядов вились бусы из крупного янтаря, в ушах поблескивали по-цыгански массивные золотые кольца. Ее красота противоречила канонам времени, но как ни странно, от нее захватывало дух. А может быть, такое впечатление складывалось из-за ее взгляда – внимательного, немного снисходительного, глубокого, словно привораживающего.
Какое-то время мы молча рассматривали друг друга. Даже боевито настроенная Нинон притихла. Матушка Серафима нарушила молчание первой.
– Ну здравствуйте, красавицы, – а какой у нее был голос, глубокий, грудной, музыкальный! – Людочка о вас предупредила. Правда, я представляла вас другими.
– Какими? – подбоченилась пришедшая в себя Нинон.
– Менее современными, – усмехнулась настоятельница. – Обычно девушки вроде вас интересуются нами только по одной причине. Когда хотят написать горячую статейку. Вы ведь журналистки, я угадала?
– Я и правда журналистка, – подала голос я. – Нет смысла скрывать. Но приехала сюда не поэтому. Меня впечатлил Людочкин рассказ. Она сказала, что я, возможно, не подойду, но мне… Хотелось бы попробовать.
– Ясно, – Серафима сверлила меня взглядом, – но вы ведь понимаете, что это не клуб любителей йоги? Здесь все гораздо сложнее. Питаться воздухом – это прежде всего тяжелый труд. Придется стараться, работать – ежедневно, много часов подряд. Вы к этому готовы?
Я неуверенно кивнула. Нинон осталась стоять соляным столбом.
– Что ж, – улыбнулась матушка Серафима, – в таком случае я готова побеседовать с вами подробнее. Прошу идти за мною. Мы отправимся в мой кабинет.
Ее походка была такой же плавной и томной, как и она сама. Я заметила, что под длинным балахоном она носит семисотдолларовые туфельки от Кристиана Лабутена. Может быть, она свихнувшаяся на эзотерике наследница миллионного состояния? Или у нее муж из олигархов? Вся эта самоварная роскошь, пусть и выглядела пошловато, но наверняка стоила целое состояние. Опять же ее холеный вид – в условиях московской экологии такой можно лишь купить за большие деньги, в особенности, если тебе хорошо за сорок…
Чудеса какие-то.
Первой на «собеседование» отправилась Нинон. Меня оставили ждать в приемной. Глубокое, обитое бархатом кресло было таким мягким и удобным, что хотелось остаться в нем навеки. Чтобы не уснуть, я схватила с журнального столика распечатанную на принтере брошюру, которая называлась «Дыхание жизни». В ней развивалась теория о том, что человечество развратила возможность выбора. Первобытные люди питались от случая к случаю. Если охота шла удачно – добро пожаловать к столу. Ну а на нет и суда нет. Древний человек мог не есть неделями, и это считалось нормой. Современный же житель мегаполиса, загрязненный и физически, и энергетически, набивает желудок в среднем каждые три часа. Все больше вокруг людей, для которых естественный прием пищи превратился во что-то вроде наркомании. Кто-то жить не может без сладкого, кто-то килограммами заглатывает жирное мясо, кто-то, наоборот, помешан на здоровом питании – но это, если разобраться, другая сторона той же монеты. Мы не даем организму отдыхать, поэтому он быстро изнашивается. Дальше приводилась сотня аргументов в пользу полного отказа от пищи. «В пятьдесят-шестьдесят лет дыханец выглядит на тридцать, он полон сил и готов наслаждаться жизнью… Дыханцам нет нужды имитировать оргазм, сексуальная жизнь становится яркой… Организм начинает молодеть, время включает обратный отсчет… Разглаживаются морщины, очищается кровь… Супруги почти всех дыханцев моложе их на десять-двадцать лет…»
Нинон недолго пробыла наедине с матушкой Серафимой – не больше пятнадцати минут. В какой-то момент дверь распахнулась, и она выскочила, как черт из табакерки, – раскрасневшаяся, взволнованная, злая.
– Эта Серафима или как ее там – шарлатанка, – подбегая ко мне, прошипела подруга. – Сматываемся отсюда, пока не поздно!
– Подожди, что она тебе сказала? – удивилась я.
– Да мне с ней с самого начала все было понятно!
– Она сказала, что ты не подходишь? – догадалась я.
Бедная, тщеславная Нинон. Она не успела ничего ответить, из открытой двери меня позвал ласковый голос матушки Серафимы.
– С твоего позволения я все-таки туда схожу, – твердо сказала я. – Посиди здесь, журнальчики почитай. Кстати, вот в этой брошюре много интересных фактов о дыханцах.
– Вот еще! – фыркнула Нинон. – Буду я читать о каких-то фокусниках. У меня есть с собой свежий Glamour.
Кабинет матушки Серафимы был выдержан в том же стиле, что и весь особняк. Бархатные итальянские обои, массивный письменный стол с позолоченными резными ножками, тяжелые портьеры, огромная хрустальная люстра. Единственным предметом, не вписывающимся в интерьер, оказался навороченный компьютер – когда я вошла, унизанные перстнями полные пальцы матушки Серафимы бодро порхали над подсвеченной клавиатурой.
– Садитесь, Вера. Ваша подруга оказалась девушкой нервной. Надеюсь, вы слеплены из другого теста.
– Моя подруга не выносит поражений, такой уж у нее характер, – извинилась я за Нинон.
– Возможно, – почти весело согласилась настоятельница.
Ее круглое лицо теперь украшали очки, которые, как ни странно, делали ее моложе.
– Что ж, Вера. Людочка мне рассказала о вашей ситуации. Она почему-то считает, что у вас получится стать дыханцем. Людочка с нами давно, а я обычно доверяю интуиции своих учеников. Вы, видимо, еще не знаете, что отказ от пищи благотворно влияет на интеллект и творческие способности? Обостряется интуиция, а у некоторых даже открывается способность к ясновидению.
– Звучит заманчиво.
– А сейчас я должна задать вам несколько вопросов. Вера, у вас есть постоянная работа?
– Я фрилансер. Сотрудничаю с несколькими изданиями, пишу обо всем подряд.
– Чтобы приезжать сюда, понадобится время.
– Оно у меня есть.
– Ну хорошо, – ласково улыбнулась она, – если вы работаете от случая к случаю, на что же вы живете?
– Да мне много не надо, – пожала плечами я, – и потом, я была замужем. Четыре года… В свободном полете совсем недавно.
– Да, Людочка что-то упоминала… Кстати, она говорила вам о вступительном взносе?
– Нет, – растерялась я.
