фаталь, а если в моем присутствии кто-то и падал, то только из-за перебора с крепкими напитками. Зато мой бывший муж – гарвардский стипендиат, который однажды на приеме в Нью-Йорке разговаривал с самой Умой Турман. Что мне стоит заинтересовать тривиального представителя пляжного пантеона.
Подкравшись к нему, я придала своей позе флер немного нарочитой сексуальности. Когда-то знакомый психолог сказал мне, что девяносто девять процентов мужчин теряют голову от самых банальных блядских замашек – выпяченная нижняя губа, взгляд исподлобья, крутой изгиб бедра, чулки в сеточку, красная помада, кружевное белье.
Я уже собиралась изобразить заинтересованность и спросить что-то о его огромном мокром парусе, безвольным крылом разложенном на траве. Но не успела. Божество само повернулось ко мне, и на его лице было написано, что плевать оно хотело и на мою красную помаду, и на волнующий изгиб моего бедра. Взглянув на меня безо всякого интереса, оно произнесло фразу, с которой и началось мое путешествие в мир диет с конечной остановкой «Анорексия, просьба освободить вагоны».
Пляжное Божество сказало:
– Я сейчас буду набивать парус. Отойди, толстожопенькая.
В ту секунду, кажется, рухнул мой мир.
Толстожопенькая.
Повернувшись к зеркалу задом и зачем-то слегка приподнявшись на цыпочки, я посмотрела на себя через плечо. Искаженная себялюбием фигура казалась гитарообразной, дженниферлопесовской такой. Узкие джинсы едва не трещали на спелых бедрах, и выглядело это весьма сексуально. Искренне собой любуясь, я возмущенно подумала: «Идиот какой-то!», и отправилась на кухню пить чай.
В последнее время я пристрастилась к сладкому. Примитивный способ латания выжженных депрессией дыр – три глазированных сырка со вкусом пирожного «Картошка» плюс пакет маковых сушек плюс большая шоколадка с изюмом и дроблеными орехами.
Меня можно было оправдать – много стрессов. Развод – это сплошная нервотрепка. Даже если он происходит по взаимному согласию. Даже если ты считаешь дни до момента, когда двое подвыпивших работяг в синих рабочих комбинезонах будут выносить из его квартиры тюки с твоими вещами. Даже если бывший муж надоел тебе хуже рекламы «Тайда». Даже если по ночам тебе уже полгода снился сосед из квартиры напротив.
Сказать – я развелась – легко. На самом деле эта эпопея длилась почти полгода. Мне звонили его родственники. Его мамаша, которая вообще в России не жила, бросила семью ради какого-то техасского магната и была такова, назвала меня пираньей. Шапочная Знакомая, когда-то нас друг другу представившая, приходила, чтобы проследить за упаковкой моих вещей – а вдруг чего лишнего прихвачу? Даже безупречный Громович – и тот пару раз умудрился напиться, а что взять с меня, бесхарактерной?
Я нашла успокоение в баночке с вареной сгущенкой. В коробочке зефира крем-брюле. В чизкейках от шеф-повара соседнего ресторана. В щедро посыпанных сыром макарончиках. В свиных котлетках из отдела замороженных продуктов. В молочных коктейлях, сладком чае, булочках с изюмом, мармеладных загогулинках, орешках кешью в белой глазури, блинчиках с ветчиной и грибами, глазированных сырках…
Я не замечала, как постепенно контуры моего тела теряют былую четкость. Я была вполне довольна своим зеркальным отражением. И даже наоборот – мне казалось, что выгляжу я на редкость хорошо, ведь когда полнеешь, увеличивается и грудь.
Кроме того, я никогда не была поклонницей эксгибиционизма – мои любимые джинсы имели мешковатый силуэт, из-под них никогда не выглядывали ниточки ярких стрингов (эта мода всегда казалась мне апофеозом пошлости), у моих платьев были неизменно пышные юбки, мои футболки не обнажали живот.
В общем, сама того не заметив, я умудрилась превратиться в создание, которому нечего делать на московской любовной шахматной доске.
Я назначила свидание бывшему любовнику, Олежке.
Циник и выпивоха из артистических кругов, он презирал кокетливое отрицание физических недостатков и мог шутя швырнуть вам в лицо ваш же затаенный комплекс. Однажды он довел мою приятельницу Аллу сначала до истерики, а потом и до кабинета пластического хирурга, сказав, что из-за огромного носа она похожа на Мумий Тролля. Олежка не из тех малодушных тварей, которые будут лукаво уверять: «Да нет же, ты совсем не поправилась!», когда на самом деле твоя одежда трещит по швам.
Собственно, из-за этой милой особенности его характера мы когда-то и расстались. Мне надоело выслушивать, что по утрам я похожа на похмельного филина, надоела констатация явления на свет каждого прыща, надоели сомнительные комплименты вроде «Как же ты похожа на Элизабет Тейлор!.. Ну просто ухудшенный вариант Лиз. Китайская подделка, ха-ха-ха!»
В защиту Олежки могу сказать, что с такой же маниакальностью он подмечал и красивые черты. Ни новый цвет помады, ни впервые надетые хорошенькие туфельки не ускользали от его болезненно обостренного внимания.
И пусть при расставании он назвал меня «двинутой фригидной кретинкой с зачатками стародевических манер», сейчас я звонила ему с улыбкой на лице.
Олежка долго переспрашивал, кто это, – то ли и в самом деле не узнавал мой голос, то ли делал вид. Расстались мы пять лет назад, и за это время из регулярно закладывающего за воротник актеришки-эпизодника с комплексом неприкаянности он превратился в сериальную звезду. Время от времени его лицо со знакомым брезгливым выражением попадалось мне на страницах газет. Нет, он вовсе не был movie-star с центрального разворота «Каравана историй». Но иногда в рубрике «Сплетни» какого-нибудь заштатного издания упоминалось, что «актер Дрыкин нарисовал на дверце своего „Ford Focus“ Чужого и Хищника – что бы это значило?»
– Да я это, я, Вера. Которая похожа на ухудшенную версию Элизабет Тейлор.
– А, – сразу оживился он, – ну и зачем ты мне звонишь?
– Да так. Хотела узнать, как твои дела.
– Должен сразу предупредить, что я несвободен, – на полном серьезе встрепенулся этот кретин, – я встречаюсь с…
И он назвал имя довольно известной попсовой девочки-припевочки, прославившейся главным образом пристрастием к публичному стриптизу. Ни одна вечеринка не обходилась без того, чтобы с торжествующим «А это видали?!» она не обнажала бы свой силиконовый бюст.
– Поздравляю. Не волнуйся, я ни на что не претендую. Просто хотела пригласить тебя в «Марракеш», чайку выпить, поболтать.
– О чем? – не сдавалась оборона.
– Вот встретимся – и узнаешь.
– Вер, если хочешь сообщить, что беременна, учти, мы не виделись пять лет.
– Какой же ты зануда, – выдохнула я. – Расслабься, мне просто срочно надо с тобой посоветоваться! Именно с тобой.
Зная его пристрастие к халяве и восточным сладостям, я пришла на двадцать минут раньше, заказала огромное блюдо пахлавы home-made и сразу же оплатила счет, чтобы над столиком не висело кокетливого знака вопроса.
Он явился минута в минуту. Загорелый, худой, в свободном джемпере Etro, с новой стрижкой – удлиненные пряди обманчиво хаотично ниспадали на лицо. Едва найдя меня взглядом, Олежка улыбнулся и оценивающе посмотрел сначала на выглядывающую из-под стола туфельку, потом на лежащую на скатерти руку с коралловыми ногтями, и только уже потом мне в лицо, я запоздало подумала, что встреча с невозможно похорошевшим бывшим любовником – удовольствие ниже среднего. За те пять лет, что мы не виделись, он снялся в десяти фильмах (у него были роли второго плана, ну и что?), получил две незначительные кинонаграды, сменил семь girlfriend, две из которых были манекенщицами, накупил дизайнерских вещей. А я?
Вышла замуж за Гениального Громовича и немного раздалась вширь.
Олежка тепло поздоровался, похвалил мой шейный платок и темные очки, и я уже было расслабилась, как вдруг он воскликнул:
– Ну, мать, ты и разжире-ела! Сидишь на диете из ватрушек и пончиков?
Я уныло улыбнулась, подавила рвущееся наружу: «Сам дурак!» В конце концов Олежка не был ни в чем виноват, сама напросилась. Осторожно уточнила:
– Значит, ты и правда считаешь, что я поправилась?
– Как будто бы ты сама не видишь, – фыркнул он. – Постой, ты что, меня для этого позвала?
Этот гад всегда был проницательным.
– В этом вся ты, – фыркнул Олежка, отправляя в рот горсть засахаренных фисташек. – Позвонить через столько лет не для того, чтобы узнать о моей жизни… А чтобы я подтвердил, что твоя задница похожа на духовую печь.
– Спасибо, – я призвала на помощь все запасы своего спокойствия. Пусть видит, что я больше не та истеричка, которая однажды в ответ на его очередной «комплимент» запустила в него фарфоровым блюдом. Кажется, у него до сих пор на переносице шрам. – Я рада, что ты совсем не изменился. Ладно, рассказывай. Читала, собираешься жениться.
– Вот еще, – самодовольно хмыкнул он. – Я пришел к выводу, что женщин надо держать в тонусе. Тогда они ведут себя как шелковые. Честно говоря, в данный момент я встречаюсь с тремя.
– Да ты что? И кто эти несчастные?
– Между прочим, они своей участью вполне довольны. Одна из них поет в группе, пока не очень известной. Другая учится в МГИМО, но я обратил на нее внимание, потому что она похожа на Шакиру. А у третьей ноги длиннее, чем у Адрианы Скленариковой. Представляешь, что это значит? Я сплю с девчонкой, у которой самые длинные ноги в мире!
Олег говорил что-то еще – я слушала рассеянно. Хвастовство всегда было его любимым жанром. А тут еще и комплекс брошенного мужчины сыграл свою роль. Это закон природы: брошенный любовник всегда негласно соперничает с бросившей и никогда не упустит возможности доказать последней, что та отвергла воистину лакомый кусок. Я отвернулась к окну. Куда катится этот мир? Олег не урод, не фрик, не сноб, не жлоб и даже, если не принимать во внимание его невероятную бестактность, не полный придурок. Но и не подарок судьбы. Он пишет с ошибками, не знает, где находится Гондурас, иногда уходит в запой, у него дряблое брюшко и завышенное самомнение. Но раз девушка с самыми длинными в мире ногами остановила свой выбор именно на нем… Раз эта девушка каждую ночь обнимает своими самыми длинными в мире ногами именно его бледноватый торс… Значит, Нинон права, и таким, как я, милым, но не ослепительно красивым, остроумным, но без оксфордского диплома, немного закомплексованным одиночкам придется опустить планку еще ниже… Ниже моего бывшего любовника Олега, который только что выразительной отрыжкой заявил всему ресторану о том, что его трапеза окончена?!
Моя подруга Нинон считает так: женщины, как яблочки на рынке. Есть неестественно гладкие, нарядные, с восковой пленкой, самые дорогие – это пафосные красотки с силиконовым тюнингом и ботоксом во лбу. Есть попроще, с ржаными веснушками и медовым запахом солнечного августа – это чаровницы middle-class с голодноватым блеском в подведенных карандашиком очах. Они вроде бы и свежи, и спелы, хоть в варенье, хоть в компот, хоть просто так с аппетитным хрустом впивайся зубами, но все же чувствуется в их плоти с подрумянившимся бочком еле слышное дыхание приближающейся осени. Есть унылые плоды тенистой северной дачки, крепкие, но с навязчивой кислинкой – это городские умницы, перфекционистки, активистки, слишком сильные, чтобы
