поцеловал ее.
Финли Кэмпбелл, вновь одетый по последней моде, двигался сквозь толпу, словно плывущая по течению акула, наслаждающаяся своим пребыванием среди добычи. На нем был превосходного покроя сюртук ярко-синего цвета, сидевший благодаря великолепному покрою на Финли как влитой. На ногах кожаные, выше колен сапоги, надетые поверх лимонно-желтых гетр. Длинные волосы неким причудливым образом заплетены в косу. На шее Финли носил шарф цвета алой розы, повязанный достаточно небрежно, чтобы было заметно, что он сделал это сам. Подобным деталям туалета придавалось особое значение. Другим важным атрибутом было пенсне, которое не несло в себе никакого практического смысла. В свое время Финли Кэмпбелл слыл законодателем моды, и щегольская манера одеваться сыскала ему восхищение всех и каждого.
Когда он проходил мимо, люди награждали его одобрительными взглядами, а порой даже разражались аплодисментами. Но все это было давно, еще в прошлой жизни.
За годы Восстания Финли сильно изменился. Некогда свежее, юношеское лицо вытянулось и истощало, вокруг глаз и рта обозначились глубокие морщинки. Цвет волос значительно поблек и стал почти белым. Хотя Финли было всего около тридцати, выглядел он на добрый десяток лет больше. И, сколько он ни старался, в его походке ощущалось больше солдатской выправки, чем непринужденности светского человека. Холодные, как лед, глаза могли вселить ужас в кого угодно. Положение не могло спасти даже изысканное одеяние, которое выглядело на Финли, словно шутовской костюм на наемном убийце. Завидев его, люди поспешно расступались, опасаясь, что он ненароком может с ними заговорить. Хотя он отрекся от Кэмпбеллов и больше не был главой Клана, во многом Финли стал походить на своего отца в последние годы жизни — страшного и опасного человека. Эта мысль не переставала его беспокоить.
Волновало его и то, что он никак не мог вписаться в свой бывший образ. Он думал, что стоит ему вновь облачиться в одежду денди, как восхищение и одобрение толпы будет обеспечено. Но все вышло иначе. Финли был уже далеко не тот, что прежде. Пройдя через огонь террористических актов, которые ему поручало осуществить Подполье, он потерял очарование и невинность молодости и вернуться к прошлому при всем желании не мог. Помимо того, что изображать собой прежнего франта ему стоило больших усилий, теперешнее его существование среди жалких политиков и их прихлебателей не шло ни в какое сравнение со смертельными схватками во время Восстания. Тогда все, что он делал, действительно имело огромное значение. Теперь же Финли превратился во второстепенного отставного вояку, ничем не отличающегося от тысячи других.
Обыкновенный убийца, слишком рано оказавшийся на пенсии.
Будучи Железным Гладиатором, Финли мог утолить жажду крови и возбуждения на Арене, где не знал себе равных. Но когда он покинул общество и, следуя за своей возлюбленной Евангелиной, примкнул к Подполью клонов и эсперов, ему пришлось поставить крест на прошлой жизни. Место гладиатора занял его наставник и бывший Железный Гладиатор, который обычно выступал в этой роли в отсутствие Финли. Однако во время Восстания Железный Гладиатор погиб, приняв зверскую смерть от эспера Джулиана Ская, отомстившего за своего брата Аурика. Этот кровавый факт запечатлела камера Флина. На самом деле Аурик умер от руки Финли, который сражался в маске. В этом истинный убийца никогда не признавался Джулиану, опасаясь навсегда потерять друга.
Итак, путь на Арену для Финли был навсегда закрыт. Он не мог даже позволить себе сражаться в маске — зрители сразу же узнают его стиль, секрет выплывет наружу. Слухи дойдут до Джулиана, и тот поймет, что убил невиновного человека. Поэтому Финли ничего не оставалось, как, поддавшись уговорам Евангелины, облачиться в щегольской костюм и стать дипломатом и полномочным представителем клонов и эсперов. Хотя у Финли подчас появлялись сомнения: не воспользовалась ли Евангелика своим влиянием в Подполье, чтобы хоть чем-то его занять? Возможно, она заботилась только о том, чтобы он чувствовал себя при деле? Но прямо спросить ее об этом Финли не решался. Она боролась за то, чтобы клоны из Подполья могли занять достойное место на новой политической арене. Это была важная и необходимая миссия. Порой он не видел Евангелину по несколько дней. Очень часто, когда ему крайне необходимо было ощутить тепло и поддержку, ее не оказывалось рядом.
Финли было очень горько думать об этом, поэтому он всеми силами старался отгонять от себя подобные мысли.
Если б он знал, сколько пришлось Евангелине постараться ради него! Всякий раз, глядя ему в глаза, она читала в них все большее отчаяние и боялась, что рано или поздно оно может достичь опасной отметки. Боялась, что, если Финли не найдет себе применения в новой жизни, не обретет смысла существования, он может покончить с собой. Но и Евангелина не знала, о чем продолжает грезить Финли. А грезил он о том славном времечке, когда в его жилах кипела кровь, когда он мог вонзить во врага острие ножа или хотя бы вздернуть кого-нибудь на виселицу при свете луны. Как просто его душе обрести мир! Достаточно всего лишь вернуться к прошлой жизни.
Взгляд Финли упал на Оуэна Дезсталкера именно тогда, когда тот стоял один. При этом бывшего Железного Гладиатора обуял прежний гнев. Не только любовь заставляла его ходить по земле; сердце столь же сильно горело неистребимой ненавистью. Финли подошел к Дезсталкеру, и Оуэн, обернувшись, приветствовал его легким поклоном. Финли, в свою очередь, также отвесил ему официальный поклон. Подобные формальности необходимо соблюдать всем и каждому. Несмотря на то что Финли и Оуэн сражались по одну сторону баррикад, в общечеловеческом смысле у них было очень мало общего. Оуэн считал Финли бешеным псом, который в любую минуту способен сорваться с цепи и вцепиться в глотку не только врагу, но даже другу. Финли же видел в Оуэне опасного дилетанта, который слишком много воображает. Однако при свидетелях они, как правило, вели себя подчеркнуто вежливо.
— У меня к тебе есть одно дело, — начал Финли.
— Что ж, тогда занимай очередь, — спокойно ответил Оуэн. — В чем дело, Кэмпбелл?
— Дело в Валентине Вольфе. Мне только что стало известно, что ты знал, где он прячется, а мне не сказал. Черт, он уничтожил всю мою Семью!
— Валентин уничтожил очень много Семей. Именно поэтому Парламент послал за ним меня. Тебе это надлежало бы знать, будь ты действительно так хорошо осведомлен. Если последнее время ты был несколько… занят, я тебе помочь ничем не могу.
— Не выводи меня из себя, Дезсталкер!
— А ты, Кэмпбелл, прекрати говорить со мной в таком тоне. Если на то пошло, то у меня к Валентину Вольфу куда больше претензий, чем у тебя. Он уничтожил мою планету.
— Я убью его, — сказал Финли, — а также всех, кто попытается меня остановить. Будь то даже всемогущий Оуэн Дезсталкер.
— Попробуй, — улыбнувшись, спокойно произнес тот.
С этими словами Оуэн развернулся и пошел прочь. Провожая его взглядом, Финли крепко стиснул кулаки. Вдруг кто-то прикоснулся к его руке, и он, пылая яростью, резко обернулся. Перед ним, улыбаясь, стояла Евангелина Шрек. В один миг от его гнева не осталось и следа, и Финли расплылся в счастливой улыбке.
— Я вернулась раньше, — произнесла Евангелина, взяв его за руки, — хотела сделать тебе сюрприз. Но, судя по твоему взгляду, я немного опоздала. Кто на этот раз тебя огорчил?
— О, всего лишь Дезсталкер, — спокойно, словно ни в чем не бывало, ответил он.
Едва Финли осветила ее улыбка и огонек ее глаз, как от прежнего мрачного настроения осталось одно лишь воспоминание. Он заключил Евангелику в свои объятия, прижал к себе, и, казалось, все, что стояло между ними, в этот момент утонуло в море бездонной любви. Возможно, именно так и было. Спустя некоторое время они освободились из объятий и посмотрели друг другу в глаза.
— Господи, как ты прекрасно выглядишь! — воскликнул Финли
На Евангелине было длинное серебряное платье с асимметричным, обнажавшем одно плечо декольте, предоставляющем некоторую возможность полюбоваться ее изящным телосложением. Волосы, не в угоду моде, были коротко острижены. На точеном личике выделялись большие глаза, взгляд которых свидетельствовал о ранимости и в то же время непреклонности. Чем больше Финли на них глядел, тем больше наполнялся решимостью защищать свою возлюбленную от всех опасностей и жестокостей мира. В ней был весь смысл его жизни. Исключительно ради нее текла кровь в его жилах и билось в груди его
