используют наркотики при допросах. Во-вторых, именно они конфискуют все контрабандное зелье, которое люди протащили на корабль. Не может быть, чтобы ни у кого ничего такого не было. В личном деле Стелмаха нет никаких упоминаний о наркотиках, но ведь он как офицер безопасности имеет доступ ко всем файлам. А я не могу сказать, что хорошо с ним знакома. И не думаю, что кто-нибудь может. Его работа не способствует сближению с людьми.
— Но его по крайней мере уважают?
— Думаю, да. За это говорит хотя бы тот факт, что никто еще не подкинул ему в каюту осколочную гранату. Значит, люди считаются с авторитетом Стелмаха, а его подчиненные не дремлют.
Оба они осторожно подошли к открытой двери каюты и по сигналу Сайленса прижались спинами к перегородке рядом с дверным проемом. Теоретически Сайленс должен был всего лишь показаться Стелмаху и потребовать, чтобы тот успокоился и объяснил, в чем дело. Офицер безопасности должен немедленно подчиниться приказу своего капитана — иначе его ждет полевой суд за нарушение субординации. Но Сайленс подозревал, что на практике ему придется скорее уворачиваться, чем говорить. Особенно если Стелмах действительно вооружен. Конечно, согласно уставу ношение лучевого оружия на борту корабля строго запрещено. С другой стороны, Стелмах — офицер безопасности крейсера, и никто, кроме самого капитана, не может запретить ему носить дисраптер, если он этого захочет. Сам Сайленс всегда был вооружен — но им с разведчицей, наоборот, предписывалось носить оружие, отчасти как раз для подобных случаев. Правда, капитан еще ни разу не применял его против команды и не собирался этого делать. К черту устав.
В каюте Стелмаха было тихо. Сайленс набрал в грудь побольше воздуха и крикнул, стараясь, чтобы голос звучал четко и уверенно:
— Стелмах, это капитан. Со мной разведчица. Нам надо с вами поговорить.
Ответа не последовало. Сайленс напряженно вслушивался в тишину. В какой-то момент ему показалось, что из каюты доносится хриплое, тяжелое дыхание. Возможно, Стелмах потерял сознание от усталости или наркотического опьянения. А может, просто ждет, когда какой-нибудь идиот просунет голову в дверь и можно будет попрактиковаться в стрельбе. Сайленс облизал пересохшие губы и сделал вторую попытку:
— Стелмах, это капитан. Вы меня слышите?
— Да, капитан. Я вас слышу, — ответил вдруг Стелмах тихим, каким-то дребезжащим голосом. Похоже, он сорвал его, когда кричал, и теперь мог разговаривать только хриплым шепотом. — Уходите, Сайленс. Я не хочу с вами разговаривать. Я вообще ни с кем не хочу разговаривать.
— Это мы уже заметили, — сказал Сайленс. — Но вы же понимаете, что рано или поздно нам все равно придется поговорить. Ну что, вы собираетесь меня впускать? Или, может, лучше мне послать к вам разведчицу? По-моему, первый способ гораздо безболезненнее. Не знаю пока, в чем состоит ваша проблема, но отсюда я вам в любом случае помочь не смогу. А вам ведь нужна помощь, верно, Стелмах?
Стелмах надолго замолчал, а когда заговорил снова, голос его был голосом бесконечно усталого, сломленного человека. Похоже было, что ярость вымотала из него всю душу.
Возможно, Стелмах просто неудачно выбрал слова, но реплика его прозвучала как-то зловеще. И тем не менее Сайленс намеревался воспользоваться его приглашением. По сути дела, у него не было выбора. Он повернулся к Фрост и сказал, понизив голос:
— Я войду первым, а вы — сразу за мной. И держите руки подальше от кобуры. Я не хочу его пугать.
— Первой стоит войти мне, — возразила Фрост. — Кораблю лучше потерять меня, чем вас.
— Только без обид, разведчица, но вы производите на людей слишком… сильное впечатление. Он сейчас в таком состоянии, что, увидев вас, может открыть огонь. Кроме того, я для него — в большей степени начальство. Раньше он с уважением относился к начальству. И еще одно, пока вы сами не спросили. Нет, я не собираюсь включать силовой щит — и вы тоже. Он может подумать, что мы ему не доверяем.
— Ужас какой! — ответила Фрост. — Ну конечно, мы не можем допустить, чтобы он так подумал. Но одно подозрительное движение — и я размажу его по всем переборкам!
— Постарайтесь не слишком беспокоиться на этот счет, разведчица. Я не хочу, чтобы вы его убивали. Да, он совершенно несносный тип, но работу свою выполняет прекрасно. Хорошие офицеры безопасности на дороге не валяются. Кроме того, он один из тех немногих, кто сумел взять под контроль гренделианское чудовище. Так что без моего разрешения — никакого насилия. А теперь улыбнитесь. Мы же не хотим его напугать.
Фрост оскалила зубы, и Сайленс поморщился. Разведчица выглядела так, будто собиралась его укусить.
— Ладно, можете не улыбаться. Вам не идет. Просто предоставьте мне вести беседу и не раздражайтесь по поводу того, что услышите. Я должен узнать, что довело Стелмаха до такого состояния.
Фрост пожала плечами, но руку с кобуры убрала. Сайленс решил этим удовлетвориться. Он оторвал спину от переборки и шагнул в открытую дверь каюты. Фрост держалась за ним так близко, что капитан чувствовал ее дыхание на своем затылке. Сайленс улыбнулся и дружелюбно кивнул Стелмаху, сидевшему с опущенной головой на краешке кровати. Плечи Стелмаха были опущены, как будто он был убит горем или безумно устал. Дисраптер лежал на полу в другом конце каюты. Увидев это, Сайленс вздохнул с облегчением и огляделся.
Каюта была разгромлена. Стелмах расколотил об стену все, что не было закреплено. Уцелели только стол, стул и прикрепленная к стене койка. Но стол и стул валялись на полу кверху ножками. Все более хрупкие вещи были разбиты вдребезги, а пол усыпан обрывками постельного белья. Стелмах, опустив голову, сидел на голой постели. Он вовсе не выглядел опасным, но Сайленс все же решил не торопиться. Фрост дышала ему в спину. Капитан шагнул вперед, и Стелмах наконец-то поднял голову. Лицо его было усталым и изможденным. За несколько часов Стелмах постарел лет на десять.
— Проходите, капитан. Здравствуйте, разведчица. Извините, у меня тут не прибрано. Как раз сегодня у уборщика выходной.
— Ничего, видал я каюты и похуже, — ответил Сайленс. — Я вижу, вы… изрядно потрудились, Стелмах. Может, объясните почему?
— Какая вам разница? — ответил Стелмах. — По уставу меня положено отвести на гауптвахту. Вот и ведите. Я — человек конченый.
— Я не люблю, когда людей осуждают, даже не выслушав, — осторожно начал Сайленс. — Объяснитесь, Стелмах. Что все-таки произошло?
— Это касается только меня, капитан. Семейное дело. Я не хочу об этом рассказывать.
— А вы все же расскажите. Арестовав вас, я лишусь лучшего офицера безопасности, какой у меня когда-либо был. И я хочу по крайней мере знать почему.
Стелмах перевел взгляд на Фрост, стоявшую прямо за спиной капитана:
— А ее присутствие обязательно?
— Разведчица отвечает за мою безопасность, — ответил Сайленс. — Но если хотите, она может выйти в коридор.
— Не надо, — сказал Стелмах устало. — Не думаю, что это имеет значение… — Он откинулся назад и оперся спиной на переборку. — Утром я получил сообщение от родных. Мы всегда были очень близки, особенно с тех пор, как погиб отец. Я тогда был совсем еще ребенком. Была какая-то политическая демонстрация, что-то пошло не так, кто-то что-то швырнул, кто-то еще начал стрелять и попал в моего отца. Он был младшим полицейским офицером. Отец умер мгновенно. Вырастила нас мама. Она делала все, чтобы у нас была крыша над головой, чтобы мы были одеты, обуты и не голодали. Я был младшим. Ни разу не надевал новых вещей, пока не попал на военную службу. Мы все верили, что отец был святым, и не желали иметь ничего общего с политикой. Так воспитала нас мать. Она постаралась, чтобы все мы стали военными. Здесь по крайней мере принято заботиться о безопасности служащих.
