принесли именно те вещи, что мы выбрали!
Хозяин, воздев руки к небу, заверил, что он самый честный торговец, что в Риме это подтвердит любой, но Аким, тем не менее, вытряхнул стрелы из мешка, пересчитал (их оказалось всего одиннадцать) и осмотрел каждую. После чего, предоставив возможность Афинодору объясниться с торговцем, мы вышли из лавки.
– Плут! – весело сказал Аким, когда мы оказались на улице, и я понял, что это он о торговце. – Но лук у него действительно хорош. Трофей… Купил у какого- то легионера за сестерций. Можно было поторговаться, но Юний платит…
Только сейчас я сообразил, что горячо сражался за чужие деньги. Почувствовал досаду. Но радость тут же охватила меня: замечательный лук достался мне даром. Руки мои еще помнили удобную для хвата рукоять, страшную силу вощеной тетивы, и я весело зашагал рядом с Акимом.
Утром следующего дня Аким вновь разбудил меня. В этот раз я проснулся сразу: накануне вечером мы ужинали без танцовщиц и музыкантов, и я был осторожен с вином.
– У нас говорят, что завтрак нужно заработать! – весело сказал Аким, подавая мне щит и деревянный меч. – Согласен?
Я молча накинул тунику. Мы вышли в перистиль и изготовились. Аким держал меч странно – у головы, направив тупое острие деревянного клинка прямо мне в лицо. Я заслонился щитом и сделал выпад снизу. Аким легко отбил удар – и так сильно, что я едва не выронил меч.
С первых же мгновений я понял, что имею дело с умелым противником. Аким порхал вокруг меня как танцор, молниеносно нанося удары и легко уклоняясь от моих выпадов. Это было непривычно, в легионе учат по-другому. Римский воин носит большой щит-скутум, которым и заслоняется от ударов, поэтому бьет мечом из-за него – в лицо, ногу или живот врага. Тяжелая лорика, обитый металлом скутум, шлем, калиги, подкованные железными гвоздями – в таком вооружении не потанцуешь. Отбивать удары мечом и вовсе глупо – лезвие может сломаться, или же острие врага скользнет по твоим пальцам… Аким же словно играл мечом – то колол им, то рубил, то останавливал мои выпады. Будь на моем месте простой легионер, Аким победил бы сразу, но отец не зря учил меня. Я быстро освоился с манерой противника, и стал уверенно теснить его. Аким отчаянно закрывался щитом, я уже предчувствовал победу, как вдруг мой удар провалился в пустоту. Я невольно сделал шаг вперед и сразу почувствовал прикосновение тяжелого дерева – Аким держал лезвие у моей шеи.
– Нет больше в Риме центуриона Марка Корнелия! – сказал он, улыбаясь.
Я едва не заплакал от досады – Аким перехитрил меня, притворившись побежденным.
– Аве! – послышалось от дома. Я оглянулся: отец стоял на ступеньках, наблюдая за нами. Я насупился.
– Ты сражаешься, как гладиатор! – сказал отец, подойдя к Акиму. – Римские воины так не дерутся. Приходилось выступать на арене?
– Нет, сенатор!
– Попробуй со мной! – отец забрал у меня меч и щит.
Я поднялся по ступенькам дома – сверху было лучше видно. Я сразу понял, что отец достаточно долго наблюдал за нами и сделал выводы: он не ринулся на врага, чтобы подавить его мощью атаки, а осторожно, словно играя, закружил вокруг противника, прощупывая его оборону быстрыми легкими выпадами. Аким тоже прекратил свои танцы, да и мечом действовал редко, больше отбиваясь щитом. Скоро стало ясно, что префект превосходит в мастерстве гостя – щит Акима едва поспевал встретить меч отца, о том, чтобы напасть самому, Аким уже не думал. Я с замиранием сердца ждал решающего удара, как вдруг гость резко выбросил вперед руку со щитом. Он предугадал удар – лезвие отцовского меча пробило сплетение ивовых прутьев; в то же мгновение Аким дернул щит вверх, и рукоять выскочила из отцовских рук. Но нанести решающий удар Аким не успел. Отец присел и подъемом стопы зацепил его за лодыжку. Аким свалился навзничь, отец вскочил и вытащил меч из щита. Аким тоже вскочил; противники, как ни в чем ни бывало, вновь стояли напротив один одного.
– Ты неплохо сражаешься! – улыбнулся отец, опуская щит. – Не ожидал.
– У меня были хорошие учителя.
– В этом бою я тебя победил. С настоящим щитом у тебя бы не вышло.
– Я видел, как мечом пробивают железный щит.
– Где это было?
– В Иудее.
– Опять Иудея! Скоро я поверю, что там центр мироздания! Кто был этот силач?
– Он не казался силачом. Но у него был меч из лучшей в мире стали, и он мастерски владел им.
– Ты сражался против него?
– Вместе с ним! Иначе не стоял бы здесь.
– В нашем бою ты схитрил.
– Без хитрости на войне нельзя.
– Признай: я лучше!
– Ты замечательно сражаешься, префект, но я три месяца не держал в руках меч.
– А я вдвое старше.
– Воин, о котором я рассказал, был тоже не молод.
– Язык у тебя острее меча!
– Попробуем еще! – предложил Аким. – До первого укола.
– Лучше с Марком! Тебе есть чему его поучить. Ты правильно сделал, что купил оружие. Воин должен упражняться ежедневно.
Отец отдал мне меч и щит. Мы с Акимом еще немного покружили по двору, но уже без прежнего рвения. Аким показал мне несколько своих приемов, я ему – свои. В терме я с удовольствием увидел на бедре гостя продолговатый синяк, оставленный моим мечом, Аким в ответ улыбнулся и выразительно посмотрел на меня. Я опустил взор – от плеча до локтя мои руки украшала россыпь синяков разной величины.
– Завтра наденем доспехи! – предложил Аким. – Мечи хоть и деревянные, но бьют больно.
Я согласно кивнул. Мы опять позавтракали вдвоем. Отец ушел в канцелярию к Юнию – знакомиться с донесениями из Иудеи (префект Луций Корнелий не изменял своей привычки к любому делу относиться ответственно), мы в сопровождении Афинодора отправились бродить по Риму. В художественной мастерской Аким к моему удивлению отверг цветные и красивые картины с видами лучших зданий Рима и долго объяснял хозяину, что ему нужно. Тот, наконец, улыбнулся, и достал из глиняного сосуда толстый пергаментный свиток. На нем оказались подробные чертежи храмов и самых красивых римских зданий.
– Эти свитки обычно покупают архитекторы из провинций – для образца, – пояснил грек. – Не думал, что чертежи заинтересуют воина. Это ты ищешь?
– Именно! – радостно ответил Аким, разглядывая свиток…
Из художественной мастерской мы отправились в театр – Аким вчера внимательно читал объявления на стенах, и провели в нем почти день. Аким восхищенно наблюдал за представлением, я с интересом разглядывал зрителей, вернее зрительниц. К сожалению, многие из них пришли в театр закутанными с головы до ног – разглядеть что-либо под эти покрывалами было невозможно. Аким заметил мои усилия.
– Ищешь Мариам?
Я смутился.
– Зря – входная плата для девочек высока. Хочешь ее увидеть?
Я кивнул.
– Вели Афинодору, и он позовет. Пообещай, что вкусно накормишь и будешь щедр. Не забудь добавить, что с тех пор, как увидел ее, сердце твое не знает покоя. Что не спишь ночами, вновь и вновь повторяя имя, звук которого слаще меда и нежнее мелодии лиры…
Я потупился, не зная, что ответить.
– Ладно! – махнул рукой Аким. – Я сам. Напишем письмо, а Афинодор отнесет. Ты не против, если я приглашу Лейлу?
Я не возражал, и на обратном пути мы зашли в магазин, торговавший готовыми книгами и писчими принадлежностями. Старый скриба, сидевший в углу за столиком и зарабатывавший на жизнь такими делами, ловко настрочил на папирусе послание, которое Аким ему продиктовал. При этом скриба цокал языком и крутил головой, выражая одобрение. Послание было адресовано Мариам, только в самом конце одной строчкой Аким сообщал, что друг центуриона, воин из дальней страны, не может забыть прекрасную Лейлу и жаждет ее видеть. Скриба хотел уже свернуть папирус, как вдруг я вспомнил, что танцовщицы приехали из Сирии и могут не знать латыни. С Мариам я говорил по-гречески.
– Не беда, господин! – успокоил меня скриба. – Добавьте асс, и я мигом переведу письмо, будет на двух языках. А если позволите скопировать его, совсем не возьму платы.
– Будешь продавать текст заказчикам? – сощурился Аким.
– Ко мне приходят воины и торговцы, – степенно пояснил скриба. – Речь их груба и неграмотна, редко кто так медоречив, как ты господин. Это бедные люди, у них нет рабов, обученных сочинять письма. Что делать? Женщины Рима ждут сладких признаний.
– Не будем лишать их счастья! – махнул рукой Аким.
Я запечатал письмо перстнем с гордым профилем императора Августа (подарок отца), и Афинодор убежал исполнять поручение. По пути домой я мучительно размышлял, как объяснить отцу появление за нашим столом двух сирийских танцовщиц, но все разрешилось само собой. Мы вернулись поздно, встретивший нас Ахилл сообщил, что отец поужинал, и сейчас читает свитки у себя в комнате. Дверь ее выходила в триклиний, и Аким, дабы не беспокоить префекта, предложил накрыть стол для пиршества у него в комнате. Я с радостью согласился. Пока рабы носили обстановку и блюда, пришел Афинодор – с Мариам и рыженькой Лейлой…
Назавтра, увидев за завтраком сириек, отец поднял бровь, но промолчал. Затем отозвал в сторонку Акима, о чем-то коротко переговорил с ним и вручил кошелек. Аким в свою очередь поговорил с Лейлой и кликнул Афинодора. Тот убежал, но вскоре вернулся с третьей танцовщицей (ее звали Зухра). К вечеру рабы принесли вещи сириек, и наш дом наполнился женскими голосами. Все сразу повеселели – даже рабы.
Очень скоро мы узнали настоящую причину появления сириек в Риме. Они были в свите вождя племени, явившегося в столицу искать покровительства и защиты. Неизвестно, кто дал вождю такой совет, вполне возможно, что недруги. В Риме вождя немедленно обвинили в организации набегов на римские селения (такой грех водился за предводителями всех племен) и казнили по приговору сената. Двор разбежался, танцовщицы оказались одни в чужом городе. Для возвращения домой не было денег, да и возвращаться было некуда: сириек забрали из семей совсем маленькими, росли они и при дворе, и ничего кроме
