– Просыпается.
Глагол этот поверг меня в отчаяние. Я не хотел туда, в явь. Там было слишком страшно, чтобы я мог это выдержать. Там жил ужас.
И все же я неумолимо вываливался туда. Цеплялся, напрягая все силы, боролся, – но соскальзывал.
Открыл глаза – все как в тумане. Ни людей, ни предметов – одни силуэты, да и те нерезкие, вроде как сквозь мутное стекло и вдобавок не в фокусе. Руки-ноги бесчувственные и неподъемные, словно деревянные протезы. Пошевелиться – проблема. И голова тупая-тупая…
Наверное, тоже протез. Притом дефектный: с головокружением и мигренью.
– Гена, с тобой все олл райт? Как ты себя чувствуешь?
Это был Ерема Шеклтон. А с ним и вся наша гоп-ко-манда: Кацуки, Чаттопадхъяйя, Коган…
Обрадовался я лишь на один миг. А потом, припомнив все, что со мной было, впал в такое отчаяние, что хоть вой, хоть стреляйся.
– Все в порядке, Гена. Все теперь будет хорошо
Хорошо?.. Они что, издеваются надо мною? Вряд ли. Жалеют, наверное. Не понимают, что это для меня еще хуже.
– Где я?
– В Альпах, Гена. Уютный домик в долине. Да ты уже бывал в нем…
Что-то не припоминаю. Когда? Зачем? А, ну да, верно. Бывал. Беседовал с гейдельбергским человеком, как бишь его… Стар Трек? Ван Стар? Нет, ван Трек, точно.
– Ван Трек тоже здесь?
– Никого тут нет, одни мы, Гена, – заворковал Моисей Соломонович. – Был доктор, сделал вам укол и уехал. Сказал, что с вами таки все будет в ажуре…
– А почему я здесь? Меня укололи, я заснул…
– Вас собирались тайно вывезти в Италию на военную базу США. Мы таки очень даже не собирались смотреть на это сложа руки.
– Пришлось привлечь э-э… платных статистов, – неизвестно над чем засмеялся Шеклтон.
Им всем было весело. Одному мне было гадко, потому что я все вспомнил. Ужас. Позор. И тоска такая, что самые необходимые предметы – веревка, мыло и табурет.
– Моисей Соломонович, – сказал я, отведя взгляд, чтобы никого не видеть. – Ребята… Я им все сказал…
– Об чем? Об Антарктиде?
– Да.
– И о секретном геофизическом оружии?
– Да. – Я с трудом сдерживался, чтобы не зарыдать в голос.
Все замолчали, а Коган сразу засуетился, захлопотал вокруг меня, дружески похлопывая по плечу ладошкой и приговаривая:
– Вы себе успокойтесь, успокойтесь, Гена. Мы все знаем. Все хорошо, все так и должно быть…
– Как еще – так?
– Разве мы похожи на идиотов? Разве мы не понимаем, что такое форсированные методы допроса? – Когана аж передернуло. – Разве ничего не слыхали о «наркотиках правды»? Вы себе зря волнуетесь, Гена. Мы знали, что из вас таки вытрясут все, что им надо. А вы не знали и знать не могли, что они заставляют вас говорить то, что НАМ надо…
Факт остается фактом: мой протез головы соображал настолько плохо, что я еще долго не мог понять, как меня подставили. Потом заподозрил, но не поверил. Мне не довелось служить ни в разведке, ни в тайной полиции, и, наверное, я к тому же плохой политик, ибо оказался не готов поверить, что цель ВСЕГДА оправдывает средства.
– Вы помните человека, с которым я вас знакомил у себя в номере? – поинтересовался Моисей Соломонович.
–Да.
– Так вы вспомните, какую вы с ним вели беседу.
– Это когда вы вышли?
– Вот именно. Я попытался.
– Не помню. Какая-то болтовня шла несущественная…
– Очень даже себе существенная. Борис Гершевич – один из лучших гипнотизеров в мире. Между прочим, его содействие и его лояльность таки обошлись нам в изрядную сумму. Гена, мне очень неприятно говорить вам об этом, но Борис Гершевич незаметно для вас внушил вам полное доверие к моим словам о геофизическом оружии, которого у нас никогда не было и нет…
– Что, совсем нет? – тупо спросил я.
– Я вас умоляю, откуда ему взяться?
Но ведь Антарктида таки прыгнула! Возможно, мы когда-нибудь узнаем почему, но согласитесь, не сыграть на этом прямо сейчас было бы полным идиотизмом…
И тут я все понял и во все поверил.
Не стану описывать то, что со мной творилось. Да и что могло твориться хорошего? Обида и ярость – не те эмоции, что доводят до добра. Скажу одно: хорошо, что я в тот момент еще слабо владел своим телом. Кое-кому могло бы не поздоровиться.
А потом я их всех выгнал из комнаты (это оказалась спальня) и зарыдал в подушку.
Не знаю, как долго это продолжалось. Уж простите меня за упоминание о моей слезливой истерике – уверяю вас, с вами может случиться то же самое, если вы вдруг окажетесь слабее грудного младенца. Прошло время, прежде чем ярость взяла верх.
Для начала я попытался встать. Кровать-то я покинул, а вот служившие вешалкой оленьи рога со своей одеждой оборвал и загремел на пол вместе с ними. Нашумел и моментально распростился с одиночеством – все четверо снова были тут как тут.
Я молча позволил им вернуть меня на постель и отказался с ними разговаривать. Слушал – и только.
Они пытались увещевать меня, пока не выбились из сил. А я узнал много нового.
Идею выдвинул Шимашевич. Через ван Трека он предложил мне сделку с AnSO, не особенно надеясь на положительный результат. Так и вышло. Ван Трека я не провел – он тут же донес своему боссу, что на план распродажи Антарктиды рассчитывать не приходится. Без нас Шимашевич оставался влиятельным, но неофициальным лицом, и доставшийся ему с таким трудом проект сделки летел в тартарары. План номер один рухнул. Но в запасе у набоба оставался план номер два… Запасной. Рискованный. Игра ва-банк.
По нескольким каналам – тут торговцу информацией все карты в руки – подсунуть противнику хорошо сработанную «дезу». Напугать агрессора. Возможно, не до такой степени, чтобы тот в панике отозвал свои войска, но достаточно чувствительно для того, чтобы вернуть «побежденную» Свободную Антарктиду на игровое поле в качестве полноправного игрока. Сам Шимашевич, вероятно, исполнял бы небезвыгодную роль неофициального посредника. И с хорошим прицелом на будущее.
Подло? Еще как. Разумно? Вынужден признать: да. Как, очевидно, признал это Коган, раз пошел к набобу в подручные. Опасный план – но сулящий в перспективе единственный шанс не проиграть.
Но почему за мой счет? ?!
Целые сутки я то проваливался в сон, то просыпался и изобретал планы мести. Приходил эскулап, жалил шприцем задницу. А мои коллеги, мои спасители, мои бывшие друзья, покрывшие предательство, изо всех сил старались растопить мою ледяную злобу.
Они перетащили обеденный стол и превратили спальню в столовую. Мне выдали чашку куриного бульона с тостом, и я принял. Голодовка не входила в мои планы. С какой стати мне наказывать себя, если гады – они?
– Нет, я таки не могу! – потешался Ерема, размахивая руками и расплескивая джин-тоник. – Как они с удочками!.. Несокрушимая фаланга! Да если бы у Александра Филипповича были такие наемники, как те рыболовы, он бы точно до Янцзы дошел, зуб даю!..
