саквояжа большой шприц.
Полисмен с сержантскими нашивками шагнул к нему и пробормотал:
— Не стоит здесь это делать.
— Я сделаю это здесь, — сказал доктор. — Возьму пробу прямо сейчас.
Он взял Кэссиди за руку, закатал рукав, с силой вогнал иглу шприца в предплечье. Кэссиди смотрел на стеклянную тубу шприца и видел, как она наполняется его кровью. Видел удовлетворение на лице доктора. Толпа приближалась. В ней были женщины, которые тихо плакали. Были дети с широко открытыми глазами, словно впервые видевшие нечто подобное.
Кэссиди хотелось выпить. Сейчас ему хотелось выпить сильней, чем когда-либо прежде. Он увидел, как тронулись “скорые”. Они двигались медленно, точно у них не было особых причин для спешки. Он смотрел, как “скорые” едут вниз по дороге. “Скорых” было много, и ни одна не включила сирену. Кэссиди очень старался не плакать.
Доктор взглянул в напряженное лицо Кэссиди и сказал:
— Давай признавайся. Раньше или позже признаешься, так вполне можешь сделать это сейчас.
Высоко подняв шприц, как бы демонстрируя его толпе, он вынул из кожаного саквояжа маленькую стеклянную пробирку, перелил туда кровь Кэссиди, заткнул пробирку пробкой и передал полицейскому сержанту.
— Вот, — сказал он. — Вещественное доказательство.
Сержант полиции опустил пробирку в карман куртки, шагнул вперед и взял Кэссиди под руку:
— Пошли, парень.
Подошел другой полисмен, сержант кивнул, и они вдвоем повели Кэссиди к патрульной машине, стоявшей на дороге возле камней. Сержант сел за руль, сделав Кэссиди знак сесть позади него. Машина поехала вниз по дороге. Кэссиди открыл рот, чтобы что-то сказать, зная, что в действительности сказать нечего, зная, что говорить бессмысленно.
Его провезли двадцать миль по дороге к маленькому кирпичному строению с большой вывеской на фасаде, извещавшей, что это местное отделение дорожной полиции штата. Сержант прошел к столу и заговорил с лейтенантом. Другой полисмен завел Кэссиди в маленькую комнату, пододвинул стул.
Кэссиди сел, ероша пальцами волосы, глядя в пол, видя черные кожаные ботинки полисменов. Ботинки сильно блестели и, судя по виду, дорого стоили. Может быть, полисмены любят дорогие ботинки и предпочитают платить за них из своего кармана, вместо того чтобы брать дешевые, которые носят другие полисмены на мотоциклах. Кэссиди велел себе сосредоточиться на ботинках, думать о ботинках. Начал думать о разбитом автобусе и умолял себя вернуться к ботинкам.
Наконец он не смог выносить молчание, поднял голову, посмотрел на полисмена и спросил:
— Что случилось? Просто скажите мне, что случилось.
Полисмен закуривал сигарету. Он был молодой и высокий, снял кепку, прямые черные волосы были аккуратно причесаны. Он долго затягивался сигаретой, потом вынул ее изо рта, посмотрел на горящий кончик.
— Ты влип в чудовищные неприятности.
— Откуда вы знаете? — Кэссиди страстно хотел оправдаться.
— Ты был пьян. Мы взяли для проверки пробирку с твоей кровью. В пробирке больше виски, чем крови.
Полисмен прошел к стоявшему у окна стулу, сел и посмотрел в окно.
— Когда я вел автобус, я не был пьян, — сказал Кэссиди.
— В самом деле? — Полисмен по-прежнему смотрел в окно.
— Я пил виски после аварии.
— В самом деле?
— До аварии я не пил ни капли. — Кэссиди встал со стула, направился к полисмену. — У меня есть свидетель.
— Правда? — Полисмен медленно повернулся и посмотрел на Кэссиди. — Какой свидетель? Здоровый толстый тип в коричневом костюме?
Кэссиди кивнул:
— Он самый.
— Он не твой свидетель, — объявил полисмен. — Он наш. Он сказал, что ты пил всю дорогу от Филадельфии. Сказал, что ты даже его напоил.
— Ох. — Голос Кэссиди превратился почти в шепот. — А другие?
— Другие? — Полисмен приподнял брови. — Других нет.
Кэссиди медленно поднял руки и сильно прижал их к груди. Полисмен наблюдал за ним, изучал его. Кэссиди позабыл о необходимости защищаться и по-прежнему прижимал к груди руки.
— Ладно. Скажите, — попросил он.
— Все мертвы.
Кэссиди повернулся, пошел назад к стулу, упал на него.
— Все, — сказал полисмен. — До единого. Мужчины, женщины, дети. Двадцать шесть человек.
Кэссиди очень низко опустил голову. Закрыл глаза руками.
— Не смогли выбраться из автобуса, — сказал полисмен. — Сгорели насмерть.
Кэссиди крепко зажмурил глаза, но веки превратились в нечто вроде экрана, на котором он видел, как это происходило. Видел, как автобус катился по склону, переворачивался и переворачивался, летя вниз на камни. Видел, как распахнулась дверца, как его с Хейни Кенриком выбросило через дверцу в мягкую траву, отбросило от автобуса к камням. Он, должно быть, летел по воздуху, кувыркаясь в траве, и приземлился среди камней, а Хейни, наверно, упал поблизости. Автобус лежал на боку, заблокировав выходы, взорвался бензобак, вспыхнуло пламя, и никто не выбрался, ни один не сумел выбраться.
— Ты понимаешь, что сделал? — тихо спросил полисмен. — Ты убил их.
— Можно мне где-нибудь лечь?
— Сиди где сидишь.
Кэссиди полез в карман пиджака, нашел сигареты. Взял в рот сигарету, полез за спичками, не нашел и сказал:
— Можно прикурить?
— Конечно. — Полисмен подошел, чиркнул спичкой, дал ей разгореться как следует, держа у Кэссиди перед глазами. — Смотри. Смотри, как горит.
Кэссиди поднес сигарету к огню, втянул дым в легкие. Полисмен стоял и держал спичку перед глазами Кэссиди, пока она не догорела.
— Не сказал бы, что это справедливо, — заметил он. — Огонь их прикончил. А для тебя зажег сигарету.
— Что за детские шутки?
— Они тяжело умерли, мистер.
— Заткнись. — Кэссиди вцепился в сиденье стула. — Если б я был виноват, разрешил бы избить себя в кашу и не возражал бы. Но это не моя вина. Говорю тебе, не моя.
— Ты мне не говори. Себе скажи. Повторяй про себя, может, поверишь.
Дверь открылась, стоявший в ней сержант подал знак. Полисмен взял Кэссиди под руку, и они вышли из маленькой комнаты в главный офис, где лейтенант беседовал с группой полисменов, людей в штатском и с Хейни Кенриком. На щеке Хейни была полоска пластыря, один рукав костюма был оторван. Кэссиди кинулся к Хейни, схватил одной рукой за горло и начал душить. Хейни завопил, полисмены сомкнулись вокруг Кэссиди. Им пришлось разжимать ему пальцы, чтобы он выпустил горло Хейни.
— Держите его, — приказал лейтенант. — Если еще шевельнется, прибейте. — Он встал, обошел вокруг стола, подошел к Кэссиди. — Может, я его сам прибью.
Кэссиди не смотрел на лейтенанта. Он сверлил глазами лицо Хейни:
— Скажи правду, Хейни.
Лейтенант ткнул пальцем в грудь Кэссиди:
— Он сказал нам правду.
