очень глубокий вдох. И пошел к Милдред, умоляюще протянув руки. Но тут с ним что-то произошло, и он свернул к столику, где сидели Шили с Дорис. Как раз в этот момент рядом со столиком проходил Ланди, оказавшийся на дороге у Хейни. Они слегка столкнулись.
Хейни схватил Ланди и отшвырнул в сторону. Ланди наткнулся на столик, упал на пол. Сидя на полу, он повизгивал, точно маленькое животное, а потом его визг утонул в громком ворчании, исходившем от других столов.
Кэссиди видел, как мужчины медленно поднимаются. Увидел, как ласково Спан улыбается длинному лезвию, мелькавшему в его руке, как язык муравьеда. Увидел, как Хейни поворачивается к мужчинам лицом и в его глазах вспыхивает неприкрытый ужас.
Потом он увидел, как Шили жестом усаживает мужчин. В тот же миг Хейни стрельнул взглядом в Шили, разглядел этот жест, и ужас исчез, уступив место наглой и вызывающей толстогубой гримасе. Хейни подошел ближе к Шили и заявил:
— Не надо мне одолжений. Если хотят на меня наброситься, пусть попробуют. Я с любым здесь могу справиться. — Собственная речь показалась ему храброй и очень понравилась. Он оглядел всех мужчин. — Если кто хочет попробовать, вот он я. Стою на месте.
— Успокойся, — сказал Шили. — Все это можно уладить спокойно.
Хейни нахмурился. Адресовал Шили беззвучные вопросы, Шили давал беззвучные ответы. Кэссиди наблюдал за безмолвной беседой. Она продолжалась и продолжалась, и взгляд Кэссиди постепенно переместился с Хейни и Шили подальше. Он смотрел на Дорис и видел, как она держит в руке пустой стакан. Все в комнате смотрели на Хейни, только Дорис смотрела в пустой стакан, ожидая, когда кто-нибудь его наполнит. Единственной в мире вещью, с которой она поддерживала контакт, оставался стакан. Кэссиди, который стоял в переулке и смотрел в окно, внезапно это осознал.
Момент истины был почти ощутимым, подобным странице правдивой книги. Теперь он сумел понять абсолютную тщетность попытки спасти Дорис. Возможности для спасения не было. Она не хотела спасаться. Его усилия оторвать ее от спиртного основывались на ошибочных рассуждениях, а мотивы, которые он теперь мог оценить объективно, были скорее эгоистичными, чем благородными. Жалость к Дорис была отражением жалости к самому себе. Стремление к Дорис было стремлением отыскать в себе что-то достойное и высокое.
Теперь он понял, что направлял свои чувства в неверное русло. Едва не навязал Дорис суровую сделку. Она такая, какая есть, и никогда не станет другой. Она вступила в идеальный и нерушимый брак со своим возлюбленным — с виски.
Миг прошел, и для Кэссиди это значило, что Дорис исчезла. На очереди стояло другое открытие, но прежде, чем он успел на нем сосредоточиться, его внимание привлек Хейни Кенрик.
Он увидел, как Хейни отворачивается от стола и с полной уверенностью, даже триумфально выходит на середину комнаты.
Но теперь она смахивала на зал суда, ибо Шили церемониально поднялся, склонился над столом, указал на Хейни пальцем и объявил:
— Ты солгал полиции. Нам не солжешь.
Хейни застыл на месте, не в силах пошевелиться. Стоя спиной к Шили, пробормотал:
— Не понимаю, о чем ты.
— Опять лжешь.
Сигара ворочалась в зубах Хейни, он с силой ее пережевывал.
Немного набрался сил, наглости и спросил:
— Почему это ты называешь меня лжецом?
Милдред вновь встала:
— Мы знаем правду.
— Да? — умудрился ухмыльнуться Хейни. — Расскажи-ка и мне.
Милдред опять стиснула кулаки, шагнула к Хейни, но на сей раз сумела сдержаться.
— Вон телефон. — И она указала на аппарат на стене комнаты. — Видишь, Хейни?
Хейни уставился на телефон, потом взглянул на Милдред, потом опять посмотрел на аппарат.
— Вот чего мы от тебя хотим, — сказала Милдред. — Хотим, чтобы ты подошел к телефону. И бросил монетку... — Говоря, она медленно отступала к столу, за которым сидели Полин и Спан. — Бросил монетку и позвонил в полицию.
— Что? — пробормотал Хейни, по-прежнему не отрывая глаз от телефона. — Зачем?
— В полицию, — повторила Милдред, стоя теперь перед Спаном и отводя правую руку за спину так, чтобы Хейни ее не видел.
Кэссиди, глядя во все глаза, заметил, как зашевелились ее пальцы, понял, что она делает — молча просит Спана дать нож.
А потом Спан сунул ей в руку лезвие, и ее пальцы сомкнулись на рукоятке.
— Позвони в полицию, — сказала Милдред, — и расскажи правду.
Хейни взглянул на нее и усмехнулся. Усмешка вышла странная, кривая, а глаза Хейни странно сверкнули.
— Ты как будто бы умоляешь меня.
— Ладно, — согласилась Милдред. — Умоляю тебя это сделать.
— Так не умоляют. — Хейни тяжело дышал сквозь зубы. — Ты же знаешь, как я умоляю. — Задышал еще тяжелее, со свистом, и смотрел на Милдред, словно был с ней вдвоем в комнате. — Когда я умоляю, то падаю на колени. Помнишь, Милдред? Помнишь, как я стоял на коленях?
Кэссиди видел, как Милдред вертит нож, чтобы чувствовать его у себя за спиной. Он вцепился в оконную раму и сказал себе, что сейчас должен туда ворваться и отобрать нож у Милдред.
— Давай-ка посмотрим, как ты это сделаешь, — предложил Хейни. — Посмотрим, как ты упадешь на колени и будешь меня умолять. — Он с бульканьем засмеялся. — Падай на колени...
— Упала бы, — сказала Милдред, — если б знала, что это поможет.
Хейни резко оборвал смешок:
— Ничего не поможет. — Он шагнул к ней. — Что ж, я в конце концов это сделал. По-настоящему расплатился с тобой. Правда? — В этот миг он потерял контроль над собой и его голос сорвался. — Теперь ты получила как следует, по заслугам, и это действительно сделал я.
Смешок вновь сорвался с губ Хейни, но на сей раз он им подавился. Милдред протянула вперед руку, показав ему нож, нацеленный острием в живот.
— Я серьезно, — сказала она. — Ты пошел и поймал на крючок моего мужа. Теперь снимешь его с крючка, или я тебя убью.
Хейни Кенрик стоял неподвижно, глядя, как Милдред идет на него с ножом. На мгновение он превратился в застывшую глыбу страха, но потом задрожал, вскипел, преисполнился слепой ярости. Это было уж слишком. Это было уже чересчур. Оказалось, что Кэссиди был единственным в жизни для Милдред, а Хейни Кенрик — всего-навсего большой жирный слизняк, беспомощная мишень для ее ножа.
Ярость вскипела в полную силу, и Хейни ухватился за безумный шанс. Он бросился на Милдред, взмахнув руками, схватил ее за запястье, вывернул, и нож упал на пол. Другую, сжатую в кулак, руку Хейни занес, собираясь разбить ей лицо, собираясь уничтожить гордое, обожаемое им лицо. Мгновение он смаковал удовольствие видеть ее погубленное лицо.
В это мгновение Кэссиди вломился в распахнутое окно... прыгнул, метнулся, обрушив обе руки на голову Хейни. Тот отшатнулся назад, Кэссиди снова ударил, свалил его на пол, поднял рывком, снова сшиб. Хейни старался остаться на полу, но Кэссиди схватил его обеими руками за горло, поднял и поволок по комнате к висевшему на стене телефону.
Шили уже стоял у телефона, бросив монету, и просил телефонистку соединить его с полицией.
— Нет, — прохрипел Хейни.
— Нет? — Кэссиди крепче сжал горло.
Хейни опять захрипел, с трудом выдавил:
— Ладно.
И теперь он держал телефонную трубку. Сержант полиции на другом конце велел говорить поразборчивей. Хейни было очень трудно говорить поразборчивей, он все всхлипывал и захлебывался.
