сотворением человека и его искуплением, причем падший ангел телесен, хотя тело его «менее физическое, нежели человеческое тело»500.
Легко заметить, что версия Иринея Лионского восходит не к Евангелию, а к «Откровению Еноха», датируемому 165 г. до н.э. Это возврат к ветхозаветной традиции, претерпевшей в эпоху Маккавеев существенные изменения. В кумранских текстах изложено учение о том, что бог знаний сотворил духов Правды и Кривды, или света и тьмы, которые борются между собой «в сердце мужа» (человека). Бог Израиля помогает сынам Правды, которые в конце концов одержат решительную победу501.
Это учение расходится с библейским монотеизмом, по которому добро и зло равным образом происходят от Яхве. Так, автор главы 45-й Исайи восклицает: «Создающий свет и творящий тьму, делающий мир и творящий зло – Я, Яхве, делающий это» (45.7 и 44.6-7)502. И.Д. Амусин полагает, что на мысли кумранцев повлияла персидская философия зерванизма – учения о Зрване – «бесконечном времени», породившем и Ормузда и Аримана. Но если так, то «Откровение Еноха» – протест против дуализма и оправдание дьявола, обозленного слишком жестоким наказанием.
Почему версию Еноха приняли Ириней и Ориген – понятно. В их время главным врагом церкви был гностицизм. Ища аргументы против Маркиона, христианские полемисты взяли на вооружение древние идеи, которые потом повисли на них как тяжкий груз. Оригену пришлись выдвинуть идею прощения дьявола богом, разумеется, после Страшного суда, хотя дьявол отнюдь не желает быть прощенным. Церковь не приняла версию Оригена, но и не отвергла интерпретацию Иринея, точнее Еноха. Поэтому вопрос о сатаногенезе остался открытым.
Иринею же принадлежит объединение двух проблем: природы дьявола и природы демонов, по сути разделенных, даже если признать дьявола (сатану) за одного из демонов, под которыми древние разумели существ нашего мира, но более совершенных, чем люди.
'По убеждению богослова II века Татиана, тело дьявола и демонов состоит из воздуха или огня. Будучи «почти телесным», дьявол и его помощники нуждаются в пище, и Ориген утверждает, что они «жадно глотают» жертвенный дым. Они умственно и физически богаче одарены, нежели обыкновенный смертный, и ошибочно предполагать, учит Татиан, что они – души умерших. На основании расположения и движения звезд они предвидят будущее и обладают также потаенными знаниями, которые они охотно открывают женщинам503. Это учение было актуально во II-III вв.. когда христиан казнили императоры, почитавшие именно демонов, называвшихся богами. Тогда духи покойников, эмпузы, были объектом деятельности колдунов, тоже преследуемых римскими законами. Но для германцев, обратившихся в христианство, эльфы, феи и гномы были «маленьким народом», а отнюдь не врагами. Зато души умерших, но не успокоившихся людей (вампиры) внушали непреоборимый страх, а реальное существование дьявола как источника зла не возбуждало сомнений. И вдруг великий ученый проповедует, что страшные призраки угодны богу, который людей знать не хочет, а сам он не податель света, а «божественный мрак».
Как могли монахи обители Мальмесбери, где Эригена был настоятелем, молиться Мраку, который их и услышать-то не может? Они не могли не усмотреть в учении своего игумена кощунство и в 890 г. убили его же собственной чернильницей. Но и после этого больные вопросы не были сняты.
Судьба учения Эригены тоже заслуживает внимания. В бурный Х век богословские проблемы не дебатировались, но с конца XI в. интерес к его идеям пробудился, и выяснилось, что он был виновником появления в западной церкви многих лжеучений и целых сект. В XIII в. книга Эригены «О разделений природы» была подвергнута осуждению на поместном соборе в Сансе. Осуждение подтвердил папа Гонорий III в 1225 г. С этого времени мысли Эригены были приняты и развиты' не теологами, а философами- идеалистами: Декартом, Иданозой, Кантом, Фихте и Гегелем'504. Но эта проблема выходит за рамки нашего хронологического периода и аспекта нашей темы. Нам гораздо важнее разобраться в том, за счет каких воздействий возникла эклектическая концепция Эригены, т.е. каким образом органическое мировоззрение сменилось химерным.
Начнем с того, что учение Эригены не только не христианское, но и не религиозное. «Божественный мрак» не личность, а стихия, похожая на Плерому гностиков. Однако отмеченные черты сходства с атеистическими воззрениями индийской философии указывают, что мысли свои Эригена почерпнул от арабов. Так как правоверные мусульмане не исповедовали атеизма, даже мистического, то, значит, это были африканские карматы, жившие повсюду под маской шиитов.
С их идеями Эригена мог ознакомиться при посредстве испанских и провансальских евреев, которые, сами не разделяя карматских идей, были рады передать их христианам в своей интерпретации. В пользу этого говорит описание «сотворенного и творящего», т.е. людей, эманированных «божественным мраком». Они слишком похожи на имамов, да'и и тому подобных «благодетелей» человечества. Совпадает и жестокое отношение к окружающей среде, где живые существа лишены духовности и потому не заслуживают сострадания. Короче говоря, в учении Эригены можно видеть попытку создать на Западе антисистему, подобную той, которая в IX в. бурно развивалась на Востоке. Значит, эригенизм – метастаз исмаилизма. Однако этнические ситуации обоих регионов были различны. На Востоке всюду наблюдаются контакты на суперэтническом уровне, а на Западе при всей этнической пестроте был один суперэтнос, и противоестественные мировоззрения могли лишь ютиться по его окраинам. Поэтому учение Эригены не принесло особенно большого вреда, хотя вред все-таки был, так как учение это сыграло не последнюю роль в споре о божественном предопределении и соответственно свободе воли. В этот спор включились потомки бывших единоверцев Блаженного Августина, точнее – люди того склада, который толкал их идейных предков в манихейские общины. Это были люди, далекие от мистической экстатичности, но весьма склонные к спекулятивным фантасмагориям, которые, с их точки зрения, объясняли все противоречия и отвечали на все вопросы. Тезис их был крайне прост и исчерпывающ – дуализм.
Местом деятельности этих мыслителей стали Италия и Южная Франция, где смыкались греческие, арабские, еврейские и местные евреи, и прирейнские города Германии, фактически не зависимые и от феодалов, и от короны. По Рейну вплоть до Фландрии текли вместе с тогда еще чистыми водами изрядно мутные мысли, тем не менее отвечающие на больной вопрос средневековья. Дуалисты предлагали непротиворечивое решение проблемы ответственности людей за свои грехи505. Они безусловно и четко отрицали свободу человеческой воли и делили людей на сотворенных добрыми и злыми богами. Люди могут сделать зло лишь против воли, и, следовательно, грех не вменяется им в вину, а может только отсрочить их возвращение «домой». При этом они постулировали предсуществование душ и метампсихозис. Этим «возвращением» они смыкаются с космологией Эригены, с той лишь разницей, что последний отрицал злое начало; зато он называл бога «божественный мрак», так что неясно, кому он поклонялся: богу или сатане? С точки зрения его учеников монахов, логичнее было второе решение, так как «божественный мрак» (несотворенное и творящее) принимал в себя обратно не свою эманацию, т.е. идеи (сотворенное и творящее) и невидимые вещи, наполняющие мир (сотворенное и нетворящее), а неупокоенные души мертвецов (несотворенное и нетворящее), т.е. попросту «нежить», вампиров, которых люди боятся и «удел» которых – псевдосуществование при злой (по отношению к людям) активности.
Переводя эту дилемму на язык современных понятий, можно сказать, что в возникшей системе представлений роль дьявола играл вакуум, который, как известно, при столкновении с материей весьма активен, хотя без нее лишен существования. Но поскольку живое воображение людей того времени требовало персонификации и доброго и злого начала, то Сатана и воинство демонов– Вельзевул, Астарот, Астарта, Молох и хромой бесенок Асмодей – были приняты как рабочая гипотеза. В таком виде они дожили до эпохи Возрождения, дав начало теоретическому обоснованию Второй инквизиции.
Это направление философской мысли, несмотря на его очевидную противоестественность, постепенно укрепляло позиции и популярность и фигурировало в схоластике наряду с реализмом и номинализмом. Несмотря на очевидные канонические расхождения последователей Блаженного Августина с церковной позицией, августинианцы не только не подвергались гонениям (за одним лишь исключением – осуждение монаха Готшалька епископом Кельна Рабаном Мавром), но, наоборот, с Х в. пользовались поддержкой власти, ибо автором оправдания гонений на еретиков был именно Блаженный Августин506. Его манихейская нетерпимость опередила историческое время на 1000 лет: и только Жан Кальвин сумел использовать его полностью, но вряд ли на благо своим последователям.
