а также евангелистов и представителей других реформаторских религиозных течений. Почтенные люди разных сословий принимали чаще всего арианство и кальвинизм. Например, князья литовского происхождения Радзивиллы — один из самых богатых и знатных родов Польши — тоже делились на протестантов и католиков, однако вовсе не ссорились между собой и великолепно ладили друг с другом в вопросах веры. Но как только речь заходила о православных, от польской терпимости не оставалось и следа.
Русское дворянство с занятых поляками земель было лишено всех прав на чины, а значит, и всякой возможности делать карьеру; русское купечество и городское ремесленное население было начисто вытеснено из торговли евреями, пользовавшимися покровительством католической церкви и польских панов. Механизм их взаимоотношений был крайне прост. Польские магнаты, получив в захваченных ими русских землях большие поместья, совсем не хотели заниматься хозяйством, они предпочитали ездить по блестящим столицам Западной Европы. Да и в самой Польше — в Варшаве, Кракове — тоже было не скучно: шли представления в театрах, давались балы, собирались застолья. Поскольку такой отдых был дорог, отнимал массу сил и времени, паны нуждались в посредниках, способных обеспечивать постоянный приток денежных средств. Таких посредников они нашли в лице евреев, которых пригласил в Польшу еще в XIV в. король Казимир Великий. Евреи неплохо устроились в этой стране, арендовали корчмы и лавки, занимались ростовщичеством и меной денег. В поместьях они становились доверенными лицами польских панов — факторами — и выжимали деньги из русских крестьян-арендаторов.
Короче говоря, перед русским населением Речи Посполитой стоял выбор не столько тяжелый, сколько аморальный сам по себе: или переходить в католицизм и становиться поляками, или терпеть всевозможные унижения. Русские, украинцы и белорусы, жившие на захваченных Польшей территориях, пошли на огромные жертвы ради сохранения даже не свободы совести (этой свободы у них не было), а самой православной веры. Очень немногие переходили в католичество и униатство; в большинстве своем православное население отказалось менять веру греческую на веру латинскую. И ведь нельзя сказать, что безграмотные украинские казаки или белорусские крестьяне понимали теологические различия между православием и католичеством. Никому из них и в голову не приходило интересоваться таковыми различиями, ибо для множества людей определенное вероисповедание выступало прежде всего индикатором принадлежности к вполне определенному коллективу — «своим». Те, кому по стереотипу поведения, мироощущению были ближе католики, — примыкали к католикам; те, кому были более симпатичны православные, — пополняли их ряды.
Но, может быть, поляки, вошедшие в круг западноевропейских народов, были осознанно убеждены в правоте догматов, принятых римской церковью? Ничуть не бывало. Двумя самыми массовыми сословиями у поляков была безграмотная шляхта и крестьяне — «хлопы». Сословную границу между ними проще всего определить так: «хлопы» — это люди, освобожденные от военной службы и обложенные налогами; шляхта, напротив, — подданные, освобожденные от налогов и обязанные короне военной службой. Разница между «хлопами» и шляхтой была, по сути, невелика: подавляющее большинство шляхты составляла так называемая застенковая шляхта, аналог русских однодворцев. Ее представители обитали в крошечных хуторах («застенках»), сами пахали землю вместе с крестьянами, поскольку все их дворянское достояние зачастую заключалось в дедовской сабле да «польском гоноре». Мелкая польская шляхта составляла то же военное сословие, что и казачество польской Украины, то есть окраины, ничем от него не отличаясь по существу. И потому у нас нет никаких причин думать, будто польские шляхтичи разбирались в теологических тонкостях лучше украинских казаков. Следовательно, причины кровавой борьбы, вспыхнувшей на Украине в XVII в., лежат за пределами конфессиональных разногласий.
К середине XVII в., когда Москва отбилась и оправилась от польско-шведской интервенции и надежда на объединение двух государств под скипетром польского короля рухнула, в Польше появились представители католического ордена иезуитов.
Орден иезуитов был основан испанским офицером Игнатием Лойолой в 1534 г. Официально объявленной целью деятельности нового братства стало противодействие Реформации — борьба с ересью и расширение сферы влияния католицизма. Но стереотипы поведения, закрепленные в уставе этого ордена, свидетельствовали о том, что иезуиты являются реформаторами католицизма ничуть не в меньшей степени, чем последователи Лютера или Кальвина. Ограничимся одним красноречивым примером. По христианским догматам, высшим судьей каждого человеческого поступка является сам Христос, и его оценка обнаруживается в нашей совести. Иначе говоря, каждый, кто искренне считает себя христианином, обязан ради спасения души соотносить свои деяния со своей совестью, а не оправдывать их доводами разума. Иезуиты же приняли тезис об абсолютном послушании младших старшим и считали обучение методом формирования веры. Именно поэтому в деятельности иезуитов «к вящей славе Божией» такое большое место занимала педагогика. Братья трудились по всему миру, открывая коллегии и академии, подготавливая войны, занимаясь шпионажем и подкупом с единственной целью — вернуть как можно больше еретиков в лоно католической церкви.
С теми же целями развернули ученики Лойолы свою деятельность и в Польше. На территории Белоруссии была открыта иезуитская коллегия, которая активно вела католическую пропаганду. Прежде всего было объявлено, что соглашение восточной и западной церквей уже достигнуто и закреплено Флорентийской унией 1439 г., хотя к тому времени об этой унии успели забыть и сами католики. На этом весьма зыбком фактологическом основании всем православным предлагалось принять католическую веру как более совершенную. Разумеется, в доказательство «превосходства» католической веры ее проповедники приводили свои доводы. Так, католик Петр Скарга — автор книги о преимуществе католической веры — говорил об универсальности латинского языка в богослужении и общении католиков, о превосходстве латыни над славянскими языками. В некотором отношении он был прав: латинский язык наряду с греческим давно стал одним из основных богослужебных языков, и действительно именно на латыни существовала огромная богословская литература.
У Петра Скарги нашлись весьма толковые оппоненты из числа православных белорусов. Правда, имена многих из них неизвестны, поскольку возражения католикам в то время могли обойтись человеку дорого, но смысл аргументации вполне ясен. Они указывали прежде всего на наличие своей, свято- отеческой традиции славянского богослужения, на наличие практически всех необходимых переводов религиозной литературы на церковнославянский язык. На этом основании они отрицали необходимость изучения чужого языка, практически им не нужного. И нельзя не признать, что правда здесь была целиком на стороне православных.
Владение любым языком в полной мере подразумевает прежде всего возможность довести до своих собеседников сложные мысли с соответствующими деталями и нюансами. А такое знание языка возможно лишь при знакомстве с поведением того этноса, который на этом языке говорит и думает, при жизни в соответствующей этнической среде. В противном случае собеседники вынуждены ограничиваться примитивными штампами. Следовательно, навязываемая католиками замена церковнославянского языка на латинский могла привести только к упрощению форм духовной практики. Таким образом, католики, по существу, боролись за снижение интеллектуального уровня населения Восточной Европы, в чем их и упрекали, кстати сказать, не только православные, но и протестанты.
Второй предмет споров католиков с православными породила проблема церковных авторитетов. Латиняне утверждали, и, на первый взгляд, весьма убедительно, что мнение церковных иерархов, как людей грамотных и знающих, предпочтительнее общего мнения простых прихожан. (Логическим завершением вышеприведенного утверждения, естественно, стал тезис о безусловном авторитете папы римского.) Оппоненты Петра Скарги, возражая католикам, ссылались на целый ряд примеров из истории церкви, когда крупные иерархи — Несторий, Евтихий, Македоний — оказывались основоположниками ересей, осужденных церковными соборами. Православные отвергали латинское понимание церковного авторитета и, руководствуясь принципом соборности, требовали оставить за ними право на определение истины, исходя из чувства совести всех и каждого.
Анализируя эти противоречия православных и католиков, можно сделать вывод, что в данном случае под религиозными идеологическими оболочками скрывались два разных мироощущения. Понятно, что при возникших коллизиях жизнь русского населения в Польше стала тяжела [17]. Конечно, существовавшие проблемы могли быть решены, но только при наличии доброй воли обеих сторон, а ее-то как раз и не хватало.
