троса. Еще вопрос: брать ли перочинные ножи? Чинить карандаши мы будем, и даже часто. Но не обязательно ножом. Чинить можно старыми бритвенными лезвиями.
Лева задумчиво трет щеку – он еще не бреется.
– А у меня есть универсальный ножик, в нем восемнадцать предметов, – говорит он.
– Оставьте дома! – резко отвечает Маринов. – У вас будет дорогая и ненужная игрушка. Из восемнадцати предметов семнадцать ненужных. Лучше берите один большой, универсальный, на все пригодный нож. Это будет и кухонный нож, и охотничий, и перочинный. Этим ножом мы будем щепки колоть, он же у нас сойдет за шило, только наточите как следует.
– Шило все-таки лучше, – замечает Глеб.
Маринов возражает:
– Есть хорошее правило – в походе должно быть мало вещей не только по весу, но и по количеству. Шило нам понадобится один раз в месяц. Где вы будете его искать, в каком чемодане? Это напрасная трата времени. А нож у вас всегда на поясе, в чехле. Вынул – проткнул дырку. Пускай эта дырка будет больше, не такая аккуратная, как у столичного сапожника. Но вы ведь коллекторы, а не сапожники. Для вас главное – починить обувь и не тратить много времени, отрываясь от основной геологической работы. Мы выдвинули девиз: «Мало людей и много километров!» Добавим второй: «Мало вещей, много работы у каждой!»
Начальник нравился мне все больше и больше. Я ловил себя на том, что, как студенты, улыбаясь, смотрю ему в рот, и твердил: «Не увлекайся, Григорий. Маринов опытный практик, тебе говорили это с самого начала. Он умеет продумывать мелочи; правильно, мелочи решают успех в походе. Но успех в науке зависит не от ножей и каблуков».
– А какую записывать обувь? – спрашивал Глеб.
Маринов задумался.
– Вопрос серьезный, – ответил он. – Обычно мы берем горные ботинки, но в этом году на нашем пути нет гор. Ботинки хороши для сухой, твердой почвы, в тайге надо ступать мягко. Но и сапоги там не очень удобны. Они тяжелы, в болотах черпают воду, а когда намокнут, сушить их сложно. Пожалуй, мы возьмем резиновые сапоги. Но лучше всего, это я знаю на практике, достать местную одежду и обувь. Ведь в каждой местности свои условия. И люди, живущие там, столетиями вырабатывают самую удобную форму. Я знаю, эвенки в сибирской тайге носят «лакомей», нечто вроде кожаных чулок из лосиной кожи. Для тамошних мест это идеальная обувь. Если на Югорском кряже выделывают такие чулки, ничего лучше не придумаешь.
– Можно ли их там достать? – усомнилась Ирина.
– Если есть такой вопрос, постараемся получить ответ, – продолжал Маринов. – Мы же едем не в чужую страну и не в пустыню, а в район, где живут наши советские люди – люди, которые кровно заинтересованы в успехе экспедиции. Если они могут помочь, они помогут, конечно. Поэтому, не откладывая в долгий ящик, садитесь за стол, Ирина, и напишите письмо секретарю районного комитета партии в Усть-Лосьву. Напишите ему коротко и ясно, что в его район едет геологическая экспедиция Академии наук, что у нас большие задачи и короткие сроки, что с местными условиями мы незнакомы, не знаем, можно ли там достать лодку, продовольствие, проводников, и просим, если у них есть возможность, заказать нам обувь.
Письмо было написано и отправлено в тот же день. При мне Глеб опустил его в почтовый ящик, но сам он был настроен скептически.
– Не ответит нам секретарь, – сказал он. – Мало ли дел в районе? Есть у него время думать о нашей обуви.
Ровно через две недели на имя Маринова пришло лаконичное письмо:
«Телеграфируйте сроки приезда, количество людей и номер ботинок каждого. Закажем бахилы. (Очевидно, так называлась местная обувь.) Деньги переводите в районный банк на текущий счет Промкомбината».
4
Список мы составили. Но еще надо было достать все, что в нем значилось. Кое-что мы покупали, кое-что одалживали, карты получали в Геодезическом управлении, выверенные приборы – в Бюро проката, основное – на нашем складе.
Огромный склад занимал чуть ли не весь подвал института. Здесь хранилось снаряжение для экспедиций высокогорных, арктических, морских и сухопутных, для путешествий в пустыню, тундру, тайгу… Но, увы, и в нашем складе было не все, что хотелось. И много раз мы уходили с пустыми руками: в списке значится, а на полках нет.
Мы просили палатки с полом, которые более или менее спасают от комаров. На складе таких не нашлось. Пришлось выписать брезент и пол пришить самостоятельно. Мы просили легкие прорезиненные плащи – нам давали тяжелые брезентовые дождевики. Просили маленькие сапожки для Ирины, а Иван Антипович уговаривал нас взять 46-й размер.
Иван Антипович, заведующий складом, был знаменитостью в институте. Он работал здесь шестнадцать лет, наизусть знал каждую полку и десятки тысяч предметов, лежащих там.
Он хранил имущество бережно и любовно, даже слишком любовно. Хорошие вещи он не любил выпускать со склада, справедливо считая, что на складе вещь лежит в сохранности, а в дороге она портится.
– Новые спальные мешки? – ворчал он. – К чему? Я вам дам старые, совсем хорошие.
– Но в наряде написано «новые», – мягко возражала Ирина.
– В наряде напишут! Написать легко. А в старых кто будет спать? Я вам дам два новых, а четыре – бывших в употреблении.
– Нам обязательно нужно, у нас особо трудные условия.
– Не спорьте, девушка. Два новых я вам дам. А больше нет у меня. И рад бы, а нет. Хоть обыщите весь склад…
Тогда вмешивался я:
– Идемте, я покажу вам, Иван Антипович. Вероятно, вы забыли, где у вас лежат новые.
Обычно на склад мы ходили втроем: Ирина, я и кто-либо из студентов. Ребята носили вещи, Ирина отбирала и проверяла, а я производил разведку, угощая папиросами кладовщиков, грузчиков или шоферов, привозящих имущество, чтобы в нужный момент сказать: «Идемте, я покажу вам, Иван Антипович…»
Здесь, на складе, на моих глазах произошла любопытная встреча.
Ирина была в это время на складе, получала рыболовные снасти или фотопринадлежности, не помню, что именно, а мы с очередным шофером курили у бочки с песком.
Кто-то окликнул меня. Я обернулся и увидел Анатолия Тихонова, моего однокурсника, того, который учил Маринова морали.
– Здравствуй, Гордеев. Ты не видал здесь Ирину, помощницу Маринова?
Я сказал, что Ирина на складе, но Толя не пошел внутрь, а остался у дверей. Я понял все. Только влюбленный может спросить, где девушка, и ждать ее у дверей. Было время, я сам проделывал нечто подобное в скверике на Большой Полянке, надеясь поговорить с Ириной без свидетелей, откровенно. Напрасная надежда! Ни при свидетелях, ни наедине Ирина не сказала откровенно, что не любит меня.
Я не жаловал Толю Тихонова, но сейчас смотрел на него почти с сочувствием. Ох, уж эта Ирина! И Толя из-за нее страдает.
Наконец Ирина показалась у входа. Толя шагнул навстречу с протянутой рукой.
– Здравствуй, Анатолий, – ответила она и обошла его, как тумбу, стоящую на дороге.
Толя догнал ее:
– Слушай, Ира, нам нужно поговорить серьезно. Я не понимаю, в чем дело. Неужели ты обиделась за мое выступление? Но против Маринова выступил директор, мне нельзя ему противоречить.
