- Нет, Тэдди. Нет.
- Тогда расскажи. Сейчас же.
- Я не могу. Не имею права. Только, если Гур разрешит. Если Джейк разрешит. Когда он разрешит.
- Я князь или не князь? – тихо, спросил Тэдди, и в его голосе Рэйчел вдруг услышала какую-то новую ноту. – Я хочу, чтобы ты немедленно связалась с ним. Я должен знать. Мне надоели эти средневековые тайны.
- Это уже не средневековье, дорогой, – покачала головой Рэйчел. – Это современность. Ужасная, страшная эпоха, доставшаяся нам – одна на всех.
- Я еду к полковнику Уайтлингу, – Тэдди поднялся. – Немедленно.
- Зачем?!
- Попрошу отпуск по семейным обстоятельствам. Мы едем в Москву. Как только будут готовы визы.
- Тэдди. Это мальчишество. Во-первых. Во-вторых, ты не можешь подвергать риску многолетний труд сотен, тысяч людей. Слишком многое поставлено на карту. Слишком многое – если не всё.
- Тебе придётся рассказать мне это самое 'всё', Рэйчел, – прищурился – так знакомо – Тэдди. Господи Боже, подумала она, да что же это такое?! Столько лет я не могу избавиться от чувства, что Тэдди – не мой брат, а… его сын. Немыслимо. – Я слушаю тебя – очень внимательно.
В конце концов, подумала Рэйчел, я всё равно должна сказать. И Гитлер всё равно нападёт на Россию – возможно, даже в этом году. И тогда… Нет. Всё уже изменилось. Уже.
- Хорошо. Пожалуйста, сядь. Это не слишком короткая история.
Она ожидала, что Тэдди как-нибудь отреагирует на её рассказ. А вместо этого – он сидел и, как завороженный, смотрел на фотографию этой чудесной, чудесной русской девочки.
- Тэдди?! Ты слышишь меня?
- Конечно, слышу, Рэйчел, – Тэдди оторвал взгляд от фото. – Я всё слышал – и всё понял. И я понял ещё одну очень важную вещь, Рэйчел. Теперь я решаю, что правильно. И я решаю, что время пришло. Вызови, пожалуйста, Вадима Викентьевича и объясни, что случилось. И что я хочу поговорить с Гуром – по телеграфу, или как там ещё это происходит. Немедленно, как только я вернусь от полковника Уайтлинга.
'Мой любезный друг, дорогой брат и кузен,
Надеюсь, ваша сестра уже объяснила вам, почему я обращаюсь к вам именно так, а не иначе, а если нет – полагаю, она сделает это в самое ближайшее время. Мне доложили – по моему приказу докладывать тотчас же обо всём, что с вами происходит, – о вашей просьбе предоставить вам отпуск по семейным обстоятельствам. Разумеется, вы его уже получили, и не две недели, а столько, сколько вам необходимо для того, чтобы исполнить ваше предназначение. Я всей душой молюсь нашему Господу за вас и успех вашей миссии в Москве. Я верю, что удача будет сопутствовать вам во всём так же, как сопутствовала вам в бою. Мне радостно думать, что и тогда, когда всё свершится в соответствии с Его волей, я по-прежнему смогу назвать себя вашим преданным другом, кузеном и братом.
Все эти годы для меня было огромной честью знать, что вы считаете меня своим монархом. Я верю, что за все эти годы мне удавалось соответствовать этому высокому званию, которого я всеми силами стремлюсь быть достойным – быть настоящим монархом для всех британцев и всех, кто нуждается в моём покровительстве и защите. Я думаю, что и поэтому тоже могу обратиться к вам, мой любезный друг, мой дорогой брат и кузен, с единственной, но очень важной просьбой. Она такова. Когда вы будете беседовать с господином Иосифом Сталиным, передайте ему, пожалуйста, что Британская Империя как никогда прежде желает прочного и вечного союза с великой державой – Россией, которую господину Сталину удалось создать, воскресить из небытия, и что я преклоняюсь перед волей и целеустремлённостью этого человека – без сомнения, одного из величайших людей нашей эпохи.
Желаю вам, мой друг и брат, счастья и удачи. Да хранит Господь и Пресвятая Дева вас и вашу сестру, которую я искренне и горячо люблю и которую всегда, как и вас, буду рад видеть и числить среди своих друзей.
Ваш преданный друг, брат и кузен,
Дэвид Виндзор'.
Тэдди сложил письмо короля и кивнул. Значит, всё правильно. Так – правильно.
Сталиноморск. Март 1941 г.
Гурьев, наклонив голову к левому плечу, смотрел на Дашу. И улыбался.
- Что?
- Дивушко ты, – он вздохнул. Такое ощущение, что я нахожусь прямо на острие бойка, который вот- вот врежется в капсюль, подумал Гурьев. Такое ощущение, что мне это даже нравится. – Настоящее дивушко. Высочайшей, чистейшей пробы. И как же тебя угораздило?
- Что? – краснея, спросила девушка. – Что-нибудь случилось?
- Ага, – кивнул Гурьев. – Дашенька, а ты такие слова знаешь: политика, стратегия, равновесие сил, баланс интересов? Международные отношения? Война?
- Да.
- Считаешь, что это всё выеденного яйца не стоит – лишь бы миленький Гур мог обнимать свою ненаглядную Рэйчел?
- Да. Считаю. – Даша уже поняла: он знает. Сейчас начнётся… Ну и пусть. Ну и пусть! Я за него тоже отвечаю, – значит, имею право!
- Надо же, – снова вздохнул Гурьев. И положил перед ней на стол узкий, длинный конверт: – А ведь может оказаться, что ты, как это ни странно, права. Читай. Я не знаю, что там написано, и мне самому просто до ужаса любопытно.
Даша, быстро моргая, чтобы не позволить слезам брызнуть из глаз, схватила конверт, вынула и развернула письмо.
'Здравствуй, Даша!
Я не смею обратиться к тебе 'дорогая', хотя в Англии такое обращение в письме ни к чему не обязывает. Но я пишу это письмо по-русски и знаю, что по-русски это звучит совсем иначе. Я очень хотел бы назвать тебя своей дорогой Дашей, но пока ты сама не разрешишь мне так обратиться к тебе, я не стану этого делать.
Боюсь, мне не под силу выразить на бумаге те чувства, которые я испытал, получив и прочитав твоё письмо. Когда я дочитал его до половины, я понял, что очень хочу познакомиться с тобой. Прочтя в нём последнее слово, я понял, что хочу этого больше всего на свете. Обещаю тебе: я сделаю всё, что могу и что должен, чтобы Рэйчел и Гур смогли соединиться.
К сожалению, я пока не могу послать тебе свою фотографию – да это и не обязательно: я совершенно обыкновенный, внешне ничем не примечательный человек. Когда-то я хотел быть таким же большим и красивым, как Гур, но сейчас понимаю, насколько это неважно. Хочу только сказать тебе, что никогда в жизни не только не встречал, но даже не видел такой красивой девушки, как ты, и ни одна девушка никогда не писала и не говорила мне таких слов. И за них, за эти слова, за то, что они адресованы мне, я бесконечно тебе благодарен. Пусть это и случилось не из-за меня, а из-за Гура, – всё равно, это случилось, и это замечательно. Я надеюсь и верю, что когда-нибудь стану их достоин.
Признаться честно, я не умею писать длинные письма. Хочу сказать тебе только, что многое, очень многое в нашей жизни изменилось после твоего письма, – и в моей жизни, и в жизни Рэйчел, и, вероятно, изменится вскоре ещё сильнее. Больше я пока ничего не могу сказать тебе – я догадываюсь, ты хорошо понимаешь, что такое военная тайна. Я с радостью, гордостью и восхищением принимаю твоё предложение – и ты, конечно, права: когда бы это не произошло, война непременно закончится нашей
