лицее, у меня обнаружился настоящий талант подделывать отметки в дневниках. Мастерство мое было так велико, что даже одноклассники не раз обращались ко мне с просьбой подделать отметки, чтобы родители их не ругали.
Когда я это сделаю, отправлюсь в свой полицейский участок, чтобы получить на мать справку с места жительства. Вместо удостоверения личности представлю метрику и квитанции об оплате жилья, выписанные на имя матери... Справку дадут без разговоров. Останется написать заявление с просьбой выдать паспорт, а к нему приложить свидетельство о рождении и справку с места жительства. Ну и фотографии Марианны. Сам пойду в префектуру. Конечно, это может показаться подозрительным, но тут я воспользуюсь Туринг-клубом. Ведь это же мой клуб... В общем, за четыре-пять дней получу все бумаги. А тем временем выхлопочу себе новую испанскую визу. У меня будет два паспорта с одинаковой фамилией – все пройдет, как по маслу. Сейчас лето, и в консульстве настоящая запарка.
Если хоть немножко повезет, удастся получить въездную визу, и тоща выезд тоже оформят без сучка, без задоринки. Особенно меня привлекало в этом плане то, что Марианна никак тут не замешана. В случае неудачи пострадаю я один, да и мне тоже не станут отрубать голову за подделку документов.
В Орлеане я понял: если сейчас же не заторможу, то врежусь в столб. На городских часах пробило два. Я заметил полицейских, делавших обход, и попросил показать мне, где гостиница. Спустя десять минут я уже укладывался на скрипящую кровать, с которой, казалось, никогда уже не поднимусь.
13
Дольше всего пришлось ждать свидетельства о рождении. Мать родилась в Сент-Омере, и на то, чтобы написать письмо к секретарю мэрии, а потом получить от него ответ, ушло три дня.
Чтобы убить время и немного отвлечься, я решил зайти к нескольким друзьям-художникам, но солнце выгнало всех из мастерских, и везде я находил только запертые двери. Тогда я перекинулся на Брютена, директора картинной галереи. Он приветствовал меня, как встречают победителя «Тур де Франс», пригласил поужинать и за десертом передал чек, проливший живительную струю на мой порядком усохший банковский счет.
Он расспрашивал меня об Испании, о моем творчестве, о том, как там живут... Я отвечал в основном односложно.
– Похоже, у вас что-то не ладится, Мерме. Со здоровьем нелады?
– Нет...
– Что-то вы похудели.
– Да это из-за испанской еды, никак к ней не привыкну.
– А вы уверены, что не влюблены?
Брютен был толстяком, с голым, как яйцо, черепом. Он носил квадратные очки без оправы и считал своим долгом одеваться во все черное, чтобы выглядеть посолиднее, хотя и так смотрелся, как памятник солидности.
– Смотрите, сейчас без глупостей! У вас в руках хорошая наживка! Вас начинают узнавать, а слава, знаете, как эпидемия... Скоро станете получать приглашения отовсюду...
– Лучше бы получать чеки, господин Брютен.
– Фи! Как может художник говорить такие вещи?
– Миф о голодном артисте уходит в прошлое. Мне кажется, люди наконец поняли, что и гению невредно набивать свой желудок, и хорошо сшитые костюмы идут ему не меньше, чем другим, что он умеет при случае и машину поводить. И вообще, совсем не обязательно жить в дерьме, чтобы делать красивые вещи!
Это развеселило его. Он посмеялся.
– Вы мне нравитесь. Не напрасно я стал разыгрывать вашу карту. Хотя пока только перья летели, но сейчас чувствую: ветер переменился. Так организую вам американскую кампанию, что закачаетесь мой мальчик!
– Что-то мне пока не хочется ехать в Штаты, господин Брютен!
Он опешил. Даже снял свои квадратные очки. Без них Брютен стал похож на диковинную рыбу.
– Что вы сказали?
– Сказал, что не хочу пока ехать в Америку. У меня полно работы, я в самом расцвете сил. Не хочу рисковать, прерывать творческий порыв ради рекламной поездки.
Он покачал головой.
– Да-да, понимаю. Ладно, потом поговорим. Вы еще побудете в Париже?
– Нет, надо возвращаться в Испанию.
– Когда?
– На этой неделе.
– О, Господи! Тогда зачем же вы сюда приехали?
– За деньгами.
– Могли бы просто позвонить. У меня агент в Барселоне. Он бы дал вам денег столько, сколько понадобится.
– Да, обидно, конечно. Ну уж ладно, раз я здесь...
Вечер уже был скомкан. Я ужасно скучал. Все думал о Марианне – как она там одна у себя в комнате в «Каса Патрисио»?
Море, наверное, было все в солнечных дорожках. К вечеру начинали мигать огоньки рыбачьих катеров. Я знал, что она плакала! Я это чувствовал. Она так же тосковала, как и я. Тоска точила ее, как скрытая болезнь. Никто, кроме меня, не мог ничего для нее сделать, и никто другой не значил для меня так много, как она. Мы стали одним целым, разделенным на время.
Сославшись на усталость после долгого пути, я ушел от Брютена.
Но ложиться спать что-то не хотелось. На улице было тепло и пыльно. Такие вечера летом бывают только в Париже. Небо сделалось совсем белым – день никак не хотел уходить.
Я решил покататься на машине, прежде чем вернуться в свою мастерскую на улице Фальгьер.
По Елисейским полям доехал до Булонского леса. Пересек его по диагонали и выехал к Сене со стороны Сен-Клу. Под деревьями обнимались влюбленные парочки, а по аллеям, открытым для движения, медленно скользили автомобили. Булонский лес весь наполнился летом и любовью. Сквозь зеленую листву я, казалось, различал страстные объятия. Эта чужая любовь раздражала меня. В мире существовала только одна – моя...
Хоть бы ОНА дождалась меня в «Каса»! Хоть бы, пока меня нет, испанская полиция не нашла никаких следов! Хоть бы они ее не вызывали! Я предусмотрел все, но об этом совсем забыл... Оставил ей тысячу советов на все случаи жизни, кроме того случая, если ее вызовут в полицию! Что она будет делать одна в Барселоне? Я дрожал при мысли о том, что она может потеряться, что может случиться новый шок, и тогда...
Струя прохладного воздуха напомнила мне, что Сена уже близко. Я выехал на эспланаду Лоншам и сквозь деревья увидел белый кораблик с возлежащими в шезлонгах пассажирами. И на минуту остановился полюбоваться вечерним покоем. В Кастельдефельсе все было кричаще ярко: и зори, и сумерки, и знойные дни... Там живешь, словно на картине Ван Гога. А в этом уголке Парижа вдруг открылась мне тихая безмятежность.
Я так хотел бы быть в эту минуту рядом с ней, показать ей все то, о чем она забыла.
Я медленно тронулся с места. Проститутки в летних нарядах бросали на меня изучающие взгляды. Поехал вдоль реки к мосту Сен-Клу, и вдруг в глаза мне бросился указатель: «Западное шоссе. Версаль. Сен-Жермен». Сен-Жермен!
Я оказался совсем рядом от того места, где Марианна покупала платья, где она, может быть, жила... Я свернул вправо, пересек по мосту Сену, проехал внизу к боковому ответвлению, ведущему в туннель Западного шоссе...
