— Ладно, — сказал Джерри, — только сперва я должен написать Фону и предупредить его. Сегодня же напишу и завтра отправлю письмо с рейсовой машиной.
Что он и сделал, приложив к письму две бутылки виски. Оставалось надеяться на скорый ответ.
Дворец Фона, Бафут, Баменда
Мой дорогой друг!
Твое письмо от 23-го получил с большой радостью. Я был счастлив, когда прочел его и узнал, что ты снова в Камеруне.
Я буду ждать тебя, приезжай в любое время. Оставайся у нас, сколько захочешь, никаких возражений.
Мой рестхауз всегда открыт для тебя, когда бы ты ни приехал. Пожалуйста, передай мой искренний привет своей жене и скажи ей, что у нас найдется о чем поболтать, когда она приедет.
Преданный тебе Фон Бафута
Милая Софи любезно вызвалась задержаться в Мамфе на несколько дней и привезти в Бафут остающуюся часть нашего снаряжения и животных, а мы поклялись, что при первой же возможности организуем ее переезд.
Дорога на Бафут была ужасная — сплошные ямы, выбоины и камни, но местность кругом дивная. Поначалу мы ехали через густой лес в речной долине, нас окружали окутанные лианами высоченные деревья, и на этот раз мы увидели кое-каких птиц — турако, птиц-носорогов и ярко окрашенных карликовых зимородков. Наш путь пересекали сотни речушек, через которые мы переезжали по шатким деревянным мостам; в воде резвились, галдя и махая нам вслед, африканские ребятишки, над сырыми берегами тучами кружили красивейшие разноцветные бабочки. Постепенно, почти незаметно дорога стала подниматься вверх, потом лес вдруг расступился, и перед нами до самого горизонта простерлась побеленная солнцем саванна. Теперь, вырвавшись из зеленых щупальцев леса, я могла, оглядываясь назад, любоваться им, но и здесь кругом клубилась красная пыль, проникая сквозь все щели в кузове грузовика, и когда мы уже вечером подъехали к обители Фона, нас вполне можно было принять за краснокожих индейцев.
После липкой духоты Мамфе и жары на лесной дороге так легко дышалось в прохладном воздухе Бафута… В тусклом вечернем свете можно было рассмотреть просторный двор и скопление хижин, составляющих усадьбу Фона, а справа от нас, на макушке некоего подобия ступенчатой пирамиды, высился внушительный рестхауз Фона, чем-то похожий на итальянскую виллу, с широкой верандой и аккуратной черепичной крышей. Впрочем, сейчас нам некогда было изучать окрестности.
— Ну-ка, давайте выгрузим животных, разместим их на веранде и покормим, пока совсем не стемнело! — распорядился Даррелл.
Бои засуетились, разбирая наше снаряжение, мы с Джерри перенесли клетки на наиболее прохладную часть веранды, а отвечающий за кухню Пий принес мне теплого молока, чтобы развести детское питание. Зажгли керосиновые лампы, приготовили себе еду, кое-как умылись и повалились в изнеможении на раскладушки.
Утром явился нарочный с письмом от Фона:
Мой добрый друг!
Я рад, что ты снова прибыл в Бафут. Я приветствую тебя. Когда отдохнешь после путешествия, приходи ко мне.
Твой добрый друг Фон Бафута
Почти всю первую половину дня мы наводили порядок в своем зверинце, чистили и кормили его обитателей и готовились к тому, чтобы должным образом устроить животных, кои могли поступить в ближайшие дни. Принимали также необходимые меры, чтобы Софи возможно скорее могла присоединиться к нам. Не менее важно было засвидетельствовать свое почтение хозяину. За нашим двором помещался осененный ветвистой гуавой дворик поменьше, где и располагался собственный дом Фона, уменьшенная копия рестхауза, где мы остановились. На верхней ступеньке крыльца стоял сам Фон Бафута, высокий стройный мужчина в отороченном синей вышивкой простом белом халате и с такого же цвета ермолкой на голове. По лицу его было видно, что он счастлив видеть Джерри.
— Добро пожаловать, добро пожаловать, мой друг, ты приехал…
— Да, я снова в Бафуте. Как поживаешь, мой друг?
— Отлично, отлично. — Он и впрямь выглядел отлично.
Затем Джерри представил Фону меня, и, стоя рядом, мы, наверно, представляли забавное зрелище — великан ростом около двух метров возвышался над моими полутора метрами, и моя ручонка совершенно исчезла в его могучей пятерне.
— Пойдем в дом, — сказал он, жестом предлагая следовать за ним.
Мы очутились в приятном прохладном помещении, всю обстановку которого составляли леопардовы шкуры на полу и украшенные изумительной резьбой деревянные кушетки с горами подушек. Мы сели; одна из жен Фона тотчас принесла поднос с неизбежной бутылкой виски и стаканами. Держа в руке стакан, наполненный до краев «Белой Лошадью», Джерри осторожно заговорил об одном непростом деле.
— Мой друг, я опасался снова приезжать в Бафут, потому что один человек говорил мне, будто ты сильно сердишься на меня из-за книги, где я рассказывал, как весело мы проводили время в прошлый раз*.
Фон был явно удивлен и недовольно осведомился:
— Кто же это тебе говорил?
— Один европеец там, в Буэа.
— А, европеец! — Фон пожал плечами, удивляясь, как это мы могли поверить словам какого-то белого. — Ложь это. Я никогда на тебя не сердился.
Он подлил нам виски и продолжал:
— Эта книга, которую ты написал, она мне здорово понравилась. Через нее весь мир узнал мое имя. Всякие люди узнали его, ты молодец. Когда я ездил в Нигерию на встречу королевы, там у всех европейцев была твоя книга, и они просили меня написать в ней мое имя.
Его слова обрадовали нас с Джерри, потому что нам говорили, будто Фон воспринял написанное Дарреллом как страшное оскорбление. Не задерживаясь на этой теме, мы спросили Фона, как ему понравилась королева.
— Очень даже понравилась, отличная женщина. — Он рассмеялся.
— Совсем, совсем маленькая, вроде тебя. — Он показал на меня. — Но ей пришлось там выдержать нагрузку. Ва! Очень сильная женщина.
Мы поинтересовались, как ему понравилась Нигерия.
— Не понравилась, — твердо сказал Фон. — Слишком жарко. Я весь обливался потом, а эта королева, ей хоть бы что, идет себе и совсем не потеет, замечательная женщина.
Он с явным удовольствием вспоминал свою поездку в Лагос и рассказал нам, как преподнес королеве резной бивень слона в дар от народа Камеруна.
— Я подарил его от имени всех людей Камеруна. Королева села там на такое кресло, и я тихо так подошел к ней, чтобы вручить бивень. Она взяла его, а тут все европейцы стали говорить, что не годится показывать королеве свой зад, поэтому все только пятились. И я тоже стал пятиться. Ва! А там ступеньки, смекаете? Я боялся упасть, но шел очень тихо и не упал — а как мне страшно было!
Я поймала взгляд Джерри и подала ему знак, озабоченная не только тем, что рисковала остаться без ленча, но и тем, что этот разговор мог затянуться надолго.
Фон взял с нас обещание, что мы придем снова вечером, и обратился ко мне, широко улыбаясь:
— Вечером я покажу тебе, как мы веселимся здесь, в Бафуте.
Стараясь улыбаться так же широко, я поспешила сказать:
— Хорошо, хорошо.
