встретитесь.
Первое выкуривание нельзя было назвать ошеломляющей удачей. Всю нашу добычу составили несколько подковоносых летучих мышей с мордочками, как у лепных чудовищ, три гигантские многоножки — этакие отороченные снизу ножками франкфуртские сосиски — да маленькая серая соня, которая цапнула охотника за палец и удрала. Мы собрали сети, загасили костер и пошли дальше. Следующее полое дерево было намного выше и толще первого. В основании — огромная щель, будто дверь готической церкви. Мы свободно уместились вчетвером в этом темном дупле и стали глядеть вверх и стучать по стволу. В ответ мы услышали какую-то возню, и в глаза нам посыпалась мелкая труха. Там вверху явно что-то есть! Теперь вопрос, как закрыть верхние выходные отверстия, ведь до высоты ста двадцати футов ствол совершенно гладкий. У нас было три веревочных лестницы. Мы соединили их вместе, приделали к ним легкую крепкую веревку, к веревке привязали груз и стали забрасывать ее на верхние ветки дерева. Бросали так долго, что даже руки разболелись. Когда нам наконец удалось перекинуть веревку через сук, мы подтянули лестницы кверху и закрепили их. Везде, где надо, поместили сети, развели костер и стали ждать, что получится.
Обычно приходится ждать минут пять, чтобы дым проник во все закоулки и произвел какое-то действие, но в этот раз все произошло почти мгновенно. Первыми появились отвратительные на вид твари, так называемые жгутоногие скорпионы. Когда они расставят свои длинные тонкие ноги, то становятся величиной с тарелку и по виду напоминают расплющенного паровым катком чудовищного паука толщиной в лист бумаги. Плоское тело позволяет жгутоногим скорпионам проникать в самые узкие щели и неожиданно выскакивать оттуда. К тому же они скользят по дереву, как по льду, развивая невероятную скорость. Вот это стремительное и бесшумное движение да еще лес ног и делает их такими отвратительными. Даже зная, что они безвредные, все равно невольно отпрянешь. Я стоял, прислонившись к дереву, и, когда первый скорпион, вдруг вынырнув из щели, побежал по моей голой руке, у меня, мягко говоря, душа ушла в пятки.
Не успел я опомниться, как остальные обитатели дупла в полном составе стали покидать свое убежище. Пять жирных серых летучих мышей забились в наших сетях, злобно пища и отчаянно гримасничая. К ним тут же присоединились две зеленые лесные белки с желтовато-коричневыми кольцами вокруг глаз. Кувыркаясь в сетях, они выражали свою ярость резкими криками. Мы старались брать их очень осторожно, чтобы они нас не покусали. Далее последовали шесть крупных серых сонь, две большие зеленоватые крысы с оранжевым носом и задом, тонкая зеленая древесная змея с огромными глазами, которая с несколько оскорбленным видом легко скользнула через ячею сетки и пропала в зарослях прежде, чем кто-либо сообразил, как ее поймать. Стоял невообразимый шум и гам, африканцы прыгали в клубах дыма, кто-то выкрикивал команды, которых никто не выполнял, кто-то пронзительно кричал, тряся укушенной рукой, все наступали друг другу на ноги и упоенно размахивали мачете и палками, позабыв, что такое безопасность. Человек, которого мы послали на макушку дерева, тоже веселился. Он так лихо орал и прыгал на ветках, что мог каждую секунду шлепнуться на землю. У нас слезились глаза, в легкие проникал дым, зато мешки и сумки наполнялись копошащимся и прыгающим живым грузом.
Наконец последние жильцы оставили квартиру, дым исчез, и можно было сделать передышку, чтобы выкурить сигарету и осмотреть друг у друга почетные раны. В это время наш верхолаз спустил на длинных веревках два мешка с животными. Не зная, что в мешках, я взял их очень осторожно и спросил крепыша наверху:
— Что у тебя в этом мешке?
— Зверь, маса.
— Знаю, что зверь. Ты скажи — какой?
— А! Откуда мне знать, как маса их называет. Ну, такой вроде крысы, только с крыльями. А еще один зверь с большими-пребольшими глазами, как у человека, сэр.
Меня вдруг охватило сильное волнение.
— А лапы, как у крысы или как у обезьяны? — крикнул я.
— Как у обезьяны, сэр.
— Что это? — с любопытством спросил Боб, пока я распутывал веревку, которой был завязан мешок.
— Я не уверен, но кажется, бушбеби… А их тут водится два вида и оба редкие.
Прошла вечность. Наконец я развязал веревку и осторожно приоткрыл мешок. На меня смотрела маленькая, милая серая мордочка с большущими, прижатыми к голове веерами ушей и огромными золотистыми глазами, в которых был такой ужас, словно они принадлежали престарелому привидению, обнаружившему в темном чулане человека. У зверька были большие, похожие на человеческие руки с длинными, тонкими костлявыми пальцами. На каждом пальце, кроме указательного, сидел крохотный плоский ноготок, чистый, словно после маникюра. Указательный палец заканчивался изогнутым когтем, который казался совсем не к месту на такой руке.
— Что это за зверь? — спросил Боб. Глядя на благоговейное выражение моего лица, он почтительно понизил голос.
— Это, — с восторгом заговорил я, — животное, за которым я охотился каждый раз, когда приезжал в Камерун. Euoticus elegantulus, больше известный как галаго или бушбеби. Чрезвычайно редкий вид, и если нам удастся доставить его в Англию, он будет первым экземпляром в Европе.
— Черт возьми! — Боб явно был поражен.
Я показал зверька Элиасу.
— Ты знаешь этого зверя, Элиас?
— Да, сэр, я его знаю.
— Мне очень, очень нужны такие звери. Если ты мне добудешь еще, я заплачу тебе один фунт. Понял?
— Понял, сэр. Но дело в том, маса, что этот зверь выходит только ночью. Чтобы ловить его, нужен охотничий фонарь.
— Ясно, но ты во всяком случае скажи всем в Эшоби, что я за такого плачу один фунт.
— Ладно, сэр, я им скажу.
— А теперь, — обратился я к Бобу, хорошенько завязывая мешок с драгоценным уловом, — скорей пошли в Мамфе, посадим его в подходящую клетку, чтобы можно было как следует рассмотреть.
Мы собрали все снаряжение и проворно зашагали через лес в Мамфе, поминутно останавливаясь, чтобы заглянуть в мешок и удостовериться, что драгоценному экземпляру есть чем дышать и что он не исчез по мановению какого-нибудь грозного ю-ю. Уже за полдень мы достигли Мамфе и с громкими криками ворвались в дом. Нам не терпелось похвастаться нашей добычей перед Джеки и Софи. Я осторожно приоткрыл мешок, галаго высунул оттуда голову и обозрел каждого из нас по очереди своими глазищами.
— Какой же он милый, — сказала Джеки.
— Какой он славный, — подхватила Софи.
— Да, — гордо отозвался я, — это…
— Как мы его назовем? — перебила меня Джеки.
— Надо придумать для него хорошее имя, — сказала Софи.
— Это чрезвычайно редкий… — снова начал я.
— Может быть, Пузырь? — предложила Софи.
— Нет, какой же это Пузырь? — возразила Джеки, критически обозревая зверька.
— Это Euoticus…
— А может быть, Мечтатель?
— Еще никто не привозил…
— Нет, на Мечтателя он тоже не похож.
— Ни в одном европейском зоопарке…
— А если Пушок? — спросила Софи.
Я содрогнулся.
— Если уж непременно давать ему кличку, назовите его Пучеглазым, — предложил я.
— Правда! — воскликнула Джеки. — Это подходит.
— Вот и хорошо, — продолжал я. — Очень рад, что крещение прошло успешно. А как насчет клетки