ни одного лишнего дюйма. Если самолет не приземлится в самом ее начале, он рискует, не успев затормозить, въехать в море. Поэтому все, не говоря уже об Аластере, были рады, что воздушное путешествие завершилось.
Пока мы сидели в самолете, огромную груду нашего нагретого солнцем багажа со всех сторон любовно облепила коричневая и зеленая саранча. Все наши попутчики были встречены родственниками; их каноэ, превратившись в маленькие черные точки в сверкающем море, направлялись к многочисленным, разбросанным в необозримом пространстве островкам. Вскоре показалась большая, с низкой посадкой лодка; когда она подплыла к причалу, из нее выбрался коренастый кривоногий человечек, до того похожий на тибетца, что, казалось, он прибыл прямо из Лхасы. На самом деле его звали Израил и он был владельцем отеля, в котором мы должны были жить.
Море на мелководье было почти горячим, температуры человеческого тела, и прозрачным, словно слеза, с маленькими стайками порхающих вблизи песчаного дна пугливых разноцветных рыбешек. Оттолкнувшись от берега, мы медленно поплыли по спокойной воде к небольшому острову, четырех-пяти акров в длину, скрывавшемуся в густых пальмовых листьях. Обогнув остров, мы направились к крошечному бетонному причалу, за которым находился отель — сооружение до того великолепное, что у меня захватило дух.
— Посмотри, — в восторге воскликнула Ли. — Это просто чудо! Я никогда не видела ничего подобного.
— Самый необычный отель, который я где-либо встречал, — сказал я. — Пять с плюсом, Аластер. Вот это подарок.
— Забавный, правда? — спросил Аластер, сияя. Короткие фразы давались ему куда лучше.
Отель и правда был замечательный. Двухэтажное в форме латинской буквы L здание было сделано из связанных между собой рафией стволов бамбука, с крышей из пальмовых листьев. По всему периметру отель опоясывала двухэтажная веранда, на которую выходили, как мы догадались, двери спален. Здание нависало над глубоким бетонным бассейном, где сновали мириады разноцветных рыбок и жили две огромные морские черепахи. Рядом с отелем располагалось убогое строение из бамбука и пальмовых листьев с выцветшей от времени вывеской «Бар». Пейзаж украшали высокие, изогнутые, словно луки, пальмы, чьи темно-зеленые вайи шелестели на ветру, будто перешептываясь друг с другом; пышно цвели растущие в изобилии гибискус и другие тропические кустарники. В ослепительном сиянии солнечных лучей все вокруг казалось ненатуральным, походило на роскошные декорации для грандиозного голливудского фильма из колониальной жизни. Казалось, вот-вот на шаткой бамбуковой лестнице в безупречных белых парусиновых брюках возникнет желчный Сомерсет Моэм. Но вместо него, почти столь же высокомерно, взирали на нас из бассейна две черепахи.
Наша спальня представляла собой, мягко говоря, нечто совершенно невиданное. В окнах не было никакой необходимости, так как свет проникал в комнату сквозь многочисленные щели в стенах; некоторые были до того велики, что через них открывался великолепный обзор бескрайних морских просторов с разбросанными там и сям островками. Гигантских размеров кровати провисали посередине — не вызывало сомнения, что в давние времена из них выпали какие-то очень важные детали. Песок на полу приятно хрустел под ногами, привнося в жилище свежий уличный колорит. Наш роскошный двухместный номер начинался с малюсенького, размером с прямостоящий гроб, закутка, сделанного из искореженных пустых банок из-под керосина, накрытых облезлой, невообразимо яркой, клетчатой клеенкой. Посреди этого «шотландского ансамбля» торчала узкая трубка, из которой (мы это проверили на собственном опыте, когда открывали кран) вылетала струя морской воды и била прямо вам в глаз. Что и говорить, это был не «Риц», но в столь идиллическом окружении мы на это и не рассчитывали.
Едва мы успели распаковать вещи и аккуратно развесить их на единственном имевшемся в номере стуле, как, взглянув через перила веранды, увидели подплывающих к отелю в каноэ юношу, бронзового от загара, и светловолосую девушку. Юношу звали Марк. Он оказался ихтиологом с научно-исследовательской станции Смитсоновского института, расположенной на одном из рифов, в четверти мили от нас. На время нашего пребывания на островах Марк согласился исполнять обязанности консультанта и проводника. Он был очень хорош собой, с легким оттенком чего-то восточного в чертах, позже я выяснил, что его мать была японкой. Умница, превосходный знаток своего дела, он сразу сделался нашим наставником и другом, как и работавшая под руководством студентка Кэти. В тот же день Марк повел нас на коралловый риф, примерно в миле от нашего жилья; здесь он проводил свои исследования и поэтому был коротко знаком почти со всеми рыбами в округе.
Мы бросили якорь на песчаное дно у края рифа, где глубина достигала всего шести футов, и, надев маски, нырнули в теплую воду.
Погружаясь в ослепительно сияющую воду тропического моря, испытываешь поистине непередаваемые ощущения. Маска — это своего рода волшебная дверь, ее стекло, предохраняя глаза от раздражающего действия морской воды, открывает путь в сказочный мир чудес. Вначале мы скользили над золотистым песчаным дном, которое было расцвечено ярким, созданным из солнечного света, постоянно менявшимся узором, напоминавшим кольчугу; похожие на необычные пятнистые сковороды морские коты стремглав удирали с нашего пути. То здесь, то там в убранстве из разноцветных водорослей, губок и ярких асцидий драгоценными камнями вспыхивали крошечные коралловые островки; каждый островок находился словно в кортеже рыбок: оранжевых, алых, синих, как полуночное летнее небо, желтых, будто одуванчики, полосатых, в крапинку ребристых, игольчатых и таких невообразимых форм, которые вовсе не поддавались описанию. Мы плыли все дальше, и вскоре впереди замаячил риф — страна причудливых гротов и каналов, прячущихся зарослей губок и замысловатых коралловых дебрей, а также огромных коралловых замков с развевающимися на губчатых стенах флагами-водорослями. Попадались кораллы-мозговики, похожие на черепа сраженных в битве и упавших в море великанов, чьи скелеты стали частью рифа. Отовсюду доносилось щелканье, урчание, скрежет и писк рыбьих разговоров, споров, кормов.
Выберем один из каналов и проследуем по его извилистому, словно угорь, руслу. Вот с обоих берегов канала к вашим плечам, будто пытаясь их обнять, протянулись водоросли; к разноцветным стенам прилипли похожие на плод конского каштана морские ежи; впереди, маня за собой, весело мчится рыбка. За поворотом канал неожиданно расширяется, и вы оказываетесь на небольшой поляне с мельчайшим песком, усеянным жирными черными голожаберными моллюсками — такое впечатление, словно морской фургон по доставке деликатесов случайно потерял партию колбас. Чуть дальше узкий канал превращается в огромную долину рыб, и вы, плывя вдоль края рифа, начинаете чувствовать пульс моря, как оно набегает и откатывается. Еще мгновение — риф, резко обрываясь, уходит вниз, теряясь в густой черноте, а под вами ничего нет, кроме таинственной пугающей морской бездны.
Марк знал тот или иной риф столь же досконально, как люди знают свой приусадебный участок. Он всегда мог с уверенностью сказать, по какому каналу следует плыть, где сделать левый, а где правый поворот, куда повернуть у большого коралла-мозговика и сколько проплыть футов, чтобы найти именно ту губку, коралл или рыбу, которые вам нужны. Он ориентировался среди рифов так, как человек ориентируется в своем родном городе, и если бы не его помощь и советы, мы пропустили бы или не смогли понять массу интересного. Язык животных, птиц и до некоторой степени пресмыкающихся состоит большей частью из едва уловимых движений и поз, каждая из которых что-то значит; чтобы постичь их, можно потратить много времени — тогда для вас не будет загадкой, что говорит, например, своим хвостом волк. То же относится и к подводной жизни. Нам пришлось изучать новый незнакомый язык и мы задавали массу вопросов. Почему эта рыба все время лежит на боку? А та стоит на голове? Что так отчаянно защищает та рыба и почему другая, словно уличная женщина, пристает ко всем подряд? Если бы не помощь Марка, мы, бесспорно, не смогли бы понять и тысячной доли того, что происходило вокруг нас.
Взять, например, рыб семейства помацентровых. Эти маленькие, бархатисто-черные маленькие создания — страстные садоводы. Каждая из рыбешек выбирает отдельный участок коралла, на котором растут тщательно охраняемые ею водоросли; причем это не только место для житья, но и кладовая. Свой маленький садик рыбка защищает от всех пришельцев, и храбрость ее удивительна. У той, за которой мы наблюдали, сад размером шесть на двенадцать футов располагался на громадном коралле-мозговике. Поначалу она привлекла наше внимание тем, что без всякой видимой причины очень решительно атаковала черного и колючего, словно подушка для иголок, морского ежа, мирно катившегося мимо.
Разобравшись, мы поняли, что морской еж намеревался протопать прямо по находившейся перед
