необщительность. Теперь-то рана почти зажила, остался лишь длинный белый шрам, напоминавший мне сделанное бритвой нелепое подобие пробора, которым щеголяют многие африканцы.
Сутки мы держали Ненди в отдельной клетке, чтобы дать ей освоиться. Клетка стояла рядом с обителью Н'Понго, и Ненди могла видеть своего будущего супруга, однако она проявила к нему не больше интереса, чем к нам. Глаза у нее все время бегали, если мы заговаривали с ней, и останавливались только затем, чтобы определить, чего от нас можно ждать. Потом Ненди поняла, что проволочная сетка прочно защищает ее от людей, и в дальнейшем попросту поворачивалась спиной, предпочитая совсем не видеть нас. У нее было такое несчастное и испуганное лицо, что хотелось взять ее на руки и приласкать, но слишком велика была обида Ненди, и человеческая ласка не доставила бы ей никакого удовольствия. Потребуется не меньше полугода, чтобы завоевать ее доверие, и даже пример Н'Понго, относящегося к людям с полным доверием, тут не поможет.
День, когда мы пустили Ненди в клетку Н'Понго, был для нас торжественным, но и тревожным. Во- первых, Н'Понго прочно освоился в зоопарке, во-вторых, он был чрезвычайно общительным и явно считал себя единственной гориллой в мире, а всех людей — своими друзьями. Как-то он отнесется к угрюмой, нелюдимой Ненди?.. Правда, она провела сутки рядом с ним, в соседней клетке, но что толку, он ее все равно не замечал. Вот почему, когда настала великая минута знакомства, мы стояли наготове с водой, метлами, сетями и длинными палками. Вдруг помолвка обернется совсем не так романтично, как это бывает в журналах для женщин! Заняв места, мы отворили дверцы, и Ненди, не скрывая своего недоверия, боязливо перешла из тесной клетки в относительно роскошные апартаменты Н'Понго. Войдя, она тотчас прижалась спиной к стенке и присела на корточки. Глаза ее рыскали по сторонам, а все лицо выражало подозрительность и готовность дать отпор. В свою очередь хозяин клетки, сидящий на суку, глядел на нее тоже холодно и недоверчиво, словно на какое-то незнакомое блюдо. Теперь, когда Ненди очутилась в одной клетке с Н'Понго, сразу было видно, что она намного меньше его, чуть ли не вдвое. Несколько минут они пытливо изучали друг друга, а мы тем временем быстро проверили свой арсенал и убедились, что ведра с водой, сети и палки находятся под рукой.
Минута была драматическая. Обе гориллы словно окаменели, и мы тоже. Посторонний человек, не знающий, в чем дело, вполне бы мог принять нас за какую-нибудь причудливую группу из кабинета восковых фигур мадам Тюссо. Но вот Н'Понго вытянул черную руку с толстыми, как сосиски, пальцами, ухватился за проволочную сетку и не спеша опустился на землю. Здесь он остановился, взял горсть опилок и уставился на них так, будто увидел впервые. Потом, шагая вразвалочку, с беспечным видом описал полукруг по клетке, так что оказался рядом с Ненди, не глядя выбросил вперед могучую длинную руку, дернул свою суженую за волосы и как ни в чем не бывало затрусил дальше вдоль стенки. Ненди от природы была (и, боюсь, всегда будет) тугодумка. Прежде чем она сообразила, что произошло, Н'Понго ушел от нее футов на шесть, и теперь ее оскаленные зубы и негодующее ворчание не произвели никакого эффекта. Так что первый раунд выиграл Н'Понго. Но я не стал ждать, когда сознание мужского превосходства вскружит ему голову, и мобилизовал свои резервы. Другими словами, мы убрали ведра и сети и принесли два больших блюда с сочными, вкусными фруктами. Одно блюдо поставили для Н'Понго, второе — для Ненди. Осмотрев свое блюдо, Н'Понго решил проверить, не досталось ли Ненди что-нибудь такое, чем обделили его. Однако Ненди еще дулась, она не могла забыть, как он ее дернул за волосы, и встретила его такой свирепой гримасой, что Н'Понго, в общем-то добродушное и трусоватое существо, ретировался. Следующие полчаса они мирно ели каждый в своем конце клетки.
Ночью Н'Понго, как обычно, спал на своей деревянной полке, а Ненди с видом закоснелой суфражистки свернулась калачиком на полу. Весь следующий день они препирались, выясняя, кому занимать какое место. Шла разборка правил этикета. Можно ли Ненди раскачиваться на веревке, когда Н'Понго сидит на балке? Можно ли Н'Понго таскать у Ненди морковку, хотя она меньше той, которую дали ему? Это было такое ребячество, как всеобщие выборы, но в три раза увлекательнее. К вечеру Ненди добилась победы «списка горилл женского пола», и на полке они устроились вместе. Судя по тому, как Н'Понго прижимался к ней, он был вовсе не против такого вторжения в его спальню.
С самого начала было ясно, что брак наших горилл будет удачным. Они явно обожали друг друга, несмотря на несходство характеров. Н'Понго — завзятый весельчак и паяц, Ненди — куда более уравновешенная и осмотрительная, склонная к самоанализу. Он дразнил и задирал ее без конца, но она понимала, что делается это без всякой злобы, просто ради потехи. Правда, иногда его выходки приводили ее в отчаяние; должно быть, она чувствовала себя как женщина, соединившая свою судьбу с человеком, который специализировался на грубых шутках. Когда терпению Ненди приходил конец, она, оскалив зубы и сверкая глазами, гонялась по клетке за обидчиком, а он улепетывал от нее, истерически хихикая. Если ей удавалось поймать Н'Понго, она барабанила по нему кулаками, а он, свернувшись клубком, лежал на полу и посмеивался, сверкая веселыми, озорными глазами. С таким же успехом она могла колотить своими могучими ручищами глыбу цемента. Наконец Ненди надоедало попусту колошматить мускулистое тело супруга, и она удалялась в другой конец клетки. А Н'Понго садился, стряхивал с себя опилки и выбивал победную дробь на собственной груди и животе, после чего, скрестив руки и блестя глазами, принимался размышлять, чем бы еще досадить своей жене.
Приобретение пары столь редких и ценных животных казалось мне немалой удачей. Но тут же я почувствовал, что отныне нам предстоит жить в постоянной тревоге за их здоровье и благополучие. Стоило Ненди или Н'Понго чихнуть (скажем, опилки в нос попали), как мы уже ходим сами не свои от беспокойства. Вдруг у них начинается воспаление легких? Или что-нибудь похуже? Стул горилл стал главным предметом наших разговоров. Я постарался обеспечить зоопарк надежной связью. Как ни мала наша территория, иногда бывало трудно найти нужного человека. В различных стратегических точках мы укрепили на стенах маленькие черные коробки, через которые служащие могли разговаривать с главной канцелярией. Одна такая коробка находилась в моей квартире, так что меня держали в курсе дел и извещали, если случалась какая-нибудь беда. Но однажды, когда у нас в гостях сидели люди, с которыми мы только что познакомились, я усомнился в мудрости этой системы. У нас шел нередкий в таких случаях пустой разговор о высоких материях. Вдруг черная коробка на книжной полке издала предупреждающий щелчок, и не успел я подбежать и выключить ее, как замогильный голос молвил:
— Мистер Даррелл, у горилл опять понос.
Трудно придумать другую реплику, способную так основательно испортить вечеринку.
При всем том Н'Понго и Ненди росли не по дням, а по часам, и, к счастью, их миновали все болезни, которых мы опасались.
Но вот Н'Понго по-настоящему занемог. Я только что собрался ехать в трехнедельный отпуск на юг Франции. (Впрочем, это был не совсем отпуск, нас сопровождал режиссер из Би-Би-Си, которого я надеялся убедить сделать фильм об острове Камарг в дельте Роны.) Мы уже заказали номера в отелях, нас ждало множество людей, от тореадоров до орнитологов, все было на мази. Вдруг за четыре дня до вылета заболел Н'Понго. Куда девались его веселье и жизнерадостность. Обхватив плечи руками, он лежал на полу или на полке и безучастно глядел в пространство. Ел он ровно столько, сколько требовалось, чтобы не умереть с голоду. Единственный симптом — острый понос. Незамедлительно были сделаны все анализы, выполнены все предписания ветеринаров и медиков, но болезнь оставалась неразгаданной. Н'Понго, как всегда бывает с человекообразными обезьянами, худел с ужасающей быстротой. На второй день он и вовсе отказался есть, не захотел даже пить молоко, лишив нас возможности давать ему антибиотики. Лицо его прямо на глазах осунулось и сморщилось, могучее тело отощало. Славное, круглое брюшко вытянулось, стали выпирать ребра. И когда понос стал кровавым, большинство из нас потеряло надежду спасти Н'Понго. Если бы он хоть что-то ел, у него были бы силы сопротивляться неведомой болезни и, может быть, он справился бы со страшной меланхолией, которая обычно одолевает человекообразных обезьян.
Мы с Джеки отправились на рынок в Сент-Хельер и стали обходить живописные прилавки, окружающие чудесный викторианский фонтан с гипсовым херувимом, пальмами, пушистым адиантумом и непременными обитателями — пухлыми золотыми рыбками. Что взять, чем соблазнить Н'Понго? Ведь он и так привык к роскошному, разнообразному столу. Потратив уйму денег, мы нагрузились редкими в это время года овощами и экзотическими фруктами. Вдруг на одном прилавке я увидел огромный бело-зеленый арбуз. Далеко не все любят арбузы, мне же они нравятся больше, чем дыни. И я подумал, что ярко-розовая, хрустящая, сочная мякоть с блестящими черными косточками может прийтись по вкусу Н'Понго, который, по-моему, еще никогда не пробовал арбуза. Итак, мы добавили к нашим покупкам полосатого великана и
