только добрые намерения.
Лесли не успел выяснить, что она подразумевает, потому что на дороге пророкотала машина и остановилась около веранды под громкий визг тормозов. На заднем сиденье, весь в черном, с красиво уложенным на голове белым, как бутон подснежника, тюрбаном, сидел изящный маленький индиец с огромными, блестящими, словно жидкие агаты, миндалевидными глазами в обрамлении пушистых ресниц. Проворно открыв дверцу, он соскочил на землю. Его приветственная улыбка белой вспышкой озарила смуглое лицо.
— Ну вот, мы и приехали, — воскликнул он взволнованно, раскинув тонкие коричневые руки, будто крылья бабочки, и вспорхнул по ступенькам на веранду.
— Вы, разумеется, миссис Даррелл. Какое очарование. А вы— охотник этого дома… Лесли. Это, вне всякого сомнения, краса острова-Марго. Вы-Джерри, ученый, в основном натуралист. Я не могу выразить, какое это для меня событие познакомиться со всеми вами.
— О-о… конечно… э… э… конечно, мы счастливы познакомиться с вами, ваше высочество, — начала мама.
Джиджибой охнул и хлопнул себя ладонью по лбу.
— Проклятие! — воскликнул он. — Опять это дурацкое имя! Дражайшая миссис Даррелл, как мне извиниться перед вами? Принц-это мое имя. Маленькая прихоть моей матушки, которой хотелось придать царственный ореол нашей скромной семье, понимаете? Материнская любовь, а? Мечта о том, что сын вознесется на сияющие вершины, а? Нет-нет, бедная женщина, мы ведь простим ее а? Я всего-навсего Принц Джиджибой, к вашим услугам.
— О, — вырвалось у мамы; настроенная на общение с членом королевского семейства, она была несколько разочарована. — Хорошо, но как нам теперь называть вас?
— Мои друзья, а их у меня несметное количество, — серьезно произнес наш гость, — зовут меня Джиджи. От души надеюсь, что вы будете звать меня так же.
Итак, Джиджи поселился в нашем доме-и за то короткое время, что он гостил у нас, ему удалось вызвать невиданный до той поры переполох и завоевать наши сердца, как ни один гость еще не завоевывал. Правильная до педантизма английская речь, учтивость и искренность поведения вместе с подлинно глубоким интересом ко всем и ко всему делали его неотразимым. Для Лугареции у него нашлись всевозможные баночки с едко пахнущим липким содержимым, призванным помогать от ее многочисленных мнимых болячек и хворей; с Лесли он во всех мрачных деталях обсуждал положение с охотой в мире, описывая красочные и, по всей вероятности, вымышленные случаи из практики охоты на тигров и кабанов с его участием. Для Марго он добыл несколько кусков материи, сделал сари и научил ее, как их носить; Спиро увлеченно слушал его рассказы о сокровищах и тайнах Востока, о битвах слонов, украшенных драгоценными камнями, о владеющих несметными богатствами махараджах. Искусный рисовальщик, он совершенно покорил меня не только искренним интересом к моему зверинцу, но и тем, что делал изящные маленькие зарисовки для моего натуралистического дневника-документа, который в моих глазах был неизмеримо важнее Великой хартии вольностей, книги из Келлса и гутенберговой Библии вместе взятых и с которым наш взыскательный гость обращался соответственно. Но сильнее всех была им очарована наша мама: мало того, что у Джиджи обнаружился неисчерпаемый запас заманчивых кулинарных рецептов, а также фольклора и историй о привидениях, — с его приездом у мамы появилась возможность без конца говорить об Индии, где она родилась и выросла, стране, которую она почитала своей истинной родиной.
Вечерами мы подолгу сидели за большим скрипучим обеденным столом. Грозди ламп в углах просторной комнаты купались в лимонно-желтых облачках света, притягивая метелицу мотыльков; лежащие у порога псы (с той поры, как число их возросло до четырех, им не дозволялось входить в столовую) зевали и вздыхали, недовольные нашей бездеятельностью, но мы их не замечали. Бархатная ночь за окнами жила в звонком стрекоте цикад и кваканье древесных лягушек. В свете ламп глаза Джиджи как будто расширялись, точно у совы, и наливались чернотой, в которой плескалось таинственное, жидкое пламя.
— Конечно, миссис Даррелл, в ваши дни все было иначе, — начал Джиджи в один из таких вечеров. — Межрасовое общение не допускалось. Ни в коем случае, строгая сегрегация, верно? Теперь дело обстоит лучше. Сперва открылись двери для махараджей, а нынче даже некоторым из нас, простых индийцев, дозволено общаться и обретать некоторые блага цивилизации.
— В мое время, — отозвалась мама, — особенно нетерпимо относились к евразийцам. Бабушка даже не разрешала нам играть с ними. Но мы-то, конечно, играли.
— Детям совершенно чуждо понятие о правильном, цивилизованном поведении, — сказал Джиджи с улыбкой. — И все-таки поначалу, знаете ли, без трудностей не обходилось. Так ведь и Рим был построен не в один день. Вы слыхали про англизированного индийца в моем городе, которого пригласили на бал?
— Нет, а что с ним было?
— Так вот, он увидел, что джентльмены после танца с леди провожали дам к их стулу и обмахивали веером. И после бойкого вальса с довольно знатной европейской леди он проводил ее к стулу, взял ее веер и сказал: «Мадам, разрешите мне пустить вам ветры в лицо? «
— Похоже на то, как выражается Спиро, — заметил Лесли.
— Помню однажды, — вступила мама, с удовольствием предаваясь воспоминаниям, — когда я была замужем за главным инженером в Рурки, разразился ужаснейший циклон. Ларри тогда был совсем маленький. Мы жили в длинном низком доме, и я помню, как мы перебегали из комнаты в комнату, старались не дать ветру распахнуть двери. И вот, бежим мы так из комнаты в комнату, а за нами дом разваливается по частям. Под конец укрылись мы в кладовой. Когда же после дом все-таки отремонтировали, подрядчик из местных прислал нам счет, в котором значилось: «За починку задней стороны главного инженера».
— Должно быть, Индия в ту пору была пленительна, — сказал Джиджибой, — ведь вы в отличие от большинства европейцев были частью страны.
— О да, — подхватила мама. — Еще моя бабушка там родилась. Когда большинство людей говорили о родине и подразумевали Англию, мы под этим словом понимала Индию.
— Наверно, вы много путешествовали, — с завистью произнес Джиджибой. — Полагаю, вы лучше моего узнала мою страну.
— Буквально каждый уголок, — подтвердила мама. — Поскольку муж был инженер-строитель, ему, конечно, приходилось много разъезжать. И я всегда его сопровождала. И когда он строил мост или железную дорогу прямо в джунглях, я была с ним и жила на биваках.
— Должно быть, это было здорово, — воодушевился Лесли. — Примитивная жизнь в палатках.
— О да. Я обожала простую бивачную жизнь. Помню, слоны шли впереди с шатрами, коврами и мебелью, за ними следовали на запряженных быками повозках слуги с постельным бельем и посудой…
— И это ты называешь бивачной жизнью? — удивился Лесли. — Большие шатры?
— У нас их было всего три, — объяснила мама, словно оправдываясь. — Спальня, столовая и гостиная. И сами-то шатры собирали из ковров.
— Все же я бы не назвал это биваком, — возразил Лесли.
— И напрасно, — сказала мама. — Мы располагались прямо в джунглях. Слышали, как рычат тигры, и все наши слуги дрожали от страха. Один раз они убили кобру под обеденным столом.
— Это было до рождения Джерри, — добавила Марго.
— Вам следовало бы написать свои мемуары, миссис Даррелл, — серьезно заметил Джиджибой.
— Ну, что вы, — засмеялась мама. — Какой из меня писатель. Да и как бы я назвала свое сочинение?
— Как насчет такого названия: «Караван в четырнадцать слонов»? — предложил Лесли.
— Или: «Через лес на шатровом ковре», — сказал Джиджибой.
— Беда с вами, мальчиками, — строго произнесла мама. — Вам все бы только шутить.
— Верно, — подхватила Марго. — Я вот считаю, что мама просто молодец-жить на биваке всего в трех шатрах, а кругом кобры и прочие твари.
