Тодт пожал плечами и пошел в сторону пещер. По пути ему попадались фрагменты плохо зарытых тел. Иногда – совсем свежие. В его отсутствие смертность среди монахов и караванщиков приняла угрожающие масштабы. Вонь действительно стояла такая, что кружилась голова. А потом старик вышел из тени.
Под лучами палящего солнца его чуть не хватил удар. В глазах померкло; стена покачнулась; черные разинутые пасти пещер на мгновение захлопнулись… Когда он выпрямился, отверстия снова были на месте.
Гид его не обманул. На расстоянии двух десятков шагов от стены Адам вдруг почуял приятный аромат, словно из третьей слева пещеры истекал невидимый поток свежести. Даже стало чуть прохладнее. Что-то чисто и тонко звенело в воздухе – колокольчики на нездешних заснеженных горных вершинах…
У входа в пещеру лежал камень, похожий на циклопический квайлюд. На камне имелись следы сломанной печати. Адам вошел под низкие своды, в благодатный сумрак, и ему понадобилось несколько секунд, чтобы привыкнуть к темноте.
Пещера оказалась небольшой и абсолютно сухой. Тем не менее старик купался в волнах той же неописуемой свежести, которые обдавали его в такт дыханию. Посреди пещеры валялось нечто смахивающее на фрагменты разбитой яичной скорлупы и одновременно – на остатки растерзанной куклы размером со взрослого человека. Адам нагнулся. Это были всего лишь многослойные затвердевшие куски материи, когда-то обильно пропитанные составом из смирны и алоэ…
Лазарь вышел вон.
На каменном уступе в дальнем углу пещеры стоял кувшин, а под ним – длинный ларец, похожий то ли на игрушечный гробик, то ли на колыбель с крышкой. Тут же аккуратной горкой были сложены кости. Череп находился в середине окружности, образованной фалангами пальцев. Рядом лежал сломанный счетчик Гейгера.
Адам двинулся туда, чтобы как следует рассмотреть натюрморт, составленный из реликвий.
Кувшин был самым обыкновенным на вид, если не считать того, что нечаянно разлить жидкость было невозможно. Предварительно требовалось заткнуть пальцем специальное отверстие. Зато ларец Адам определенно где-то видел раньше. Он погладил потрескавшееся дерево, покрытое лаковой шелухой. Потом отбросил позеленевшие крючки и поднял крышку.
Внутри ларца покоилось то, что старик принял вначале за выпрямленные и высушенные обрубки змеиного тела различной длины, соединенные между собой. Но шкура «змеи» была черной с тончайшим золотым узором. И никакой «чешуи».
Адам дотронулся до гладкой поверхности. Вместо ожидаемой прохлады он ощутил страх – как будто прикосновение включило другой, нематериальный уровень чувствительности.
Приступ клаустрофобии был коротким, но очень сильным. Тодт в панике обернулся, надеясь, что гид излечит его смехом. Но карлика не было видно; тот находился снаружи и, вероятно, отодвинулся в сторону от входа. До Адама вдруг дошло, что его страх – это только чувство, неизбежно сопровождающее процесс вспоминания, а значит, ему противопоказано вспоминать…
Тем не менее он справился с нарастающим ужасом.
Все осталось позади. Он держал в руках флейту Низзама, носившую собственное имя «Спящая смерть». Звуками этого инструмента учитель, по слухам, отгонял гул[4] и прочую нечисть. Но теперь Адам знал, что никаких злых духов не существует. Все демоны – обитатели тайного зверинца, ангелы-оборотни, и каждый – сам себе Мозгокрут. Эфемерные отражения в нереальных зеркалах. А у единственного подходящего для этой роли внешнего объекта имеются раскладные «крылья»- панели, густо усеянные фотоэлементами солнечных батарей…
Адам поднес «Спящую смерть» к губам и приложился к ней. Это была старинная продольная флейта. Старик не умел играть, и у него были слабые легкие, однако он без особых усилий извлек густой низкий звук.
Почти сразу же он почувствовал, как заледенел живот. Одновременно Адам вспомнил еще кое-что важное. Незатухающее эхо вернулось спустя десятки лет, и он понял, что наткнулся на очередной обломок своей разбитой жизни. Ему был знаком этот звук, в прошлом – один тоскливый аккорд, действительно способный убить радость и заставить увясть цветы. Старик слышал нечто подобное в дни своей юности – в песне одной старой американской поп-группы, точное название которой он, конечно, забыл, но оно определенно было связано с культом: с верой, святой водой и возрождением. А песня называлась «Изображение».
…Звук рассекал легкую мелодию, словно зов из-под земли, донесшийся до слуха счастливых влюбленных во время свадьбы. Правда, тот звук издавали струны. Много лет спустя Адам снова услышал его в период бдений с Низзамом, когда оставался с учителем на ночь в пустыне, а демон Пазузу, облаченный в ветхую плоть ветра, начинал строить зыбкие спирали из песка…
Но флейта породила тот же ужасный звук, достигающий нутра, гулом отдающийся в мигом опустевшем колоколе черепа, – зловещую мантру, которая заставляет вибрировать нервные проводники в позвоночном столбе. Что-то трепыхалось внутри, будто живьем проглоченная птица с жестяными крыльями, а вибрация угасала гораздо медленнее, чем можно было ожидать…
Над узким горлышком кувшина заклубился голубоватый дымок. Адам Тодт захохотал, как безумный, испытывая одновременно облегчение и ненависть к дурацким чудесам. Странствуя с Малышом, он вдоволь насмотрелся на них, и они успели ему надоесть. И это только те, которые он зафиксировал! К тому же дымок напоминал ему о курильнях и сладких грезах, навеваемых опиумом…
Флейта еще звучала на пределе слышимости, когда дымок сгустился и превратился в слегка размытый человеческий силуэт, который, безусловно, был похож на Низзама, если не принимать во внимание его густого фиолетового цвета и космической темноты в глазницах.
А потом раздался голос Низзама – из флейты (а откуда же еще?!):
– Какого дьявола? – спросил учитель таким недовольным тоном, будто старик оторвал его от послеполуденного сна. – А, это ты, червяк… Чего тебе надо?
– Я пришел сказать, что выполнил задание.
– Неужели? (Привычный сарказм.) Идиот! Ты хочешь умереть?
– Ты обещал, что умрет Дух Бездны…
– А что еще я обещал? – вкрадчиво спросила флейта «Спящая смерть» – худшим из голосов Низзама.
Старик почувствовал себя обманутым и потерянным, словно трехлетний молокосос, забытый в тумане беспечными родителями. Вокруг сгущались тени – страшные и неопределенные, как последствия роковых ошибок…
Адам бросил флейту, повернулся и побежал к выходу из пещеры, который внезапно отодвинулся куда-то вдаль и стал почти неразличимым.
– Почему ты не умер, ведомый человек? – Вопрос, посланный вслед бегущему старику, настиг того на полпути.
– Еще не поздно… – прошептал он, глотая сладковатый дым в тщетной надежде на забытье и разводя его руками в поисках солнечного света.
– Почему ты не умер?… – твердила «Спящая смерть».
У выхода из пещеры Адама ждал высокий толстый брат из молодых и неизвестных. Гид исчез, не оставив на песке следов маленьких ножек. Кладбище тоже. На его месте возникло небольшое пастбище, на котором козы щипали скудную траву. Но палящее солнце, близкая пустыня, плоскогорье, оазис и стены монастыря были видны и, может быть, даже реальны…
– А где сопляк?
– Какой сопляк?
Адам открыл рот и обнаружил, что не может описать облик гида. В памяти осталось только нечто вроде улыбки кота из старой сказки…
– Что это было? – ошеломленно спросил он, озираясь и пытаясь разглядеть дымок в пещере.
