– Нет.
– А я почти сразу догадалась. Здесь обитает Петр Петрович. Поскольку сейчас он изволит отдыхать на европейских курортах, нас посадили сюда до его возвращения.
– Откуда ты все это знаешь?
– Во-первых, у меня ушки на макушке, во-вторых, интуиция. И она мне подсказывает, что париться нам здесь предстоит совсем недолго. Если дело в Ларискиной болтовне, то нас задержали для объяснений с П.П. Он дядька неглупый, мы объясним все, как есть, он поймет. Мы не виноваты, что Лариска подслушивала.
– А платье? – тихо спросила Света, присаживаясь на край тахты.
– Что – платье? Мы уже знаем, оно совершенно ни при чем.
– Это пока, – вздохнула Света, – а когда его увидит П.П.? Ты права, Гулливер и остальные мордовороты в этом ничего не смыслят, для них тряпка и есть тряпка. Но Петр Петрович – совсем другое дело.
– А почему П.П, должен его увидеть? Ты собираешься напялить нашу голубую «Шанель» и соблазнить сладкого Петюню? Не думаю, что он такой уж сладкий. – Она смешно сморщила нос. – Он из тех мужиков, которые забивают свою природную козлиную вонь дорогим парфюмом, дезодорантами для подмышек, рта, ног, принимают душ и меняют белье трижды в день и все равно воняют, особенно в койке, когда пот градом.
– У тебя большой опыт? – усмехнулась Света.
– Опыт у нас с тобой, сестренка, один на двоих, но огромный и мерзкий. Полагаю, обеим на всю жизнь хватит.
Света упала рядом с сестрой на тахту и засмеялась. Смех ее звучал оглушительно и жутко, отскакивал гулким эхом от голых каменных стен. Наверху послышался стук, через минуту грохнула железная дверь и появился охранник с автоматом.
– Чего надо? – рявкнула Света, и лицо ее мгновенно стало серьезным.
– Кончай шуметь, – отчеканил охранник механическим басом.
– Ой ты, миленький, – сморщилась Ира, – испугался, да? На улице слышно? Ну, чего застыл? Иди, дружок. Свободен.
– Будете шуметь, урою, – пообещал охранник и скрылся за дверью. Несколько секунд они молча слушали грохот замков, тяжелые шаги по лестнице.
– Знаешь, у меня из головы не выходит, как Руслан обозвал нашу маму проституткой, – внезапно произнесла Ира и, приподнявшись на локте, взглянула сверху вниз на сестру. – Может, стоило его убить за это?
– Конечно. – Света, оскалилась и открыла глаза. – Повесить. Я бы с удовольствием это сделала.
– Наша мама не была проституткой, – хмуро отчеканила Ира.
– Какая разница, кем она была, если мы ее никогда не видели? Может, ее вообще не существовало. Мы с тобой подкидыши, врожденные сироты, – пробормотала Света и после долгого молчания громко спросила:
– Как ты думаешь, что они сделают с Лариской?
– Уроют. Если поверят нам, а не ей.
– – А если наоборот?
– Наоборот не будет. Просто потому, что мы им нужней. Мы перспективней. Она ведь олигофренка, ты разве не знаешь?
– Кто, Лариска? – Света приподняла брови.
– Ну да, у нее диагноз. Она сама недавно мне сказала. Ты знаешь, как она любит поплакаться, какие все вокруг гады, какая она бедная, беззащитная сиротка, которую всякий норовит обидеть. – Ира тут же скорчила соответствующую гримасу, жалобную и глупую.
– Между прочим, у нас с тобой тоже диагноз. Ты помнишь психиатршу в интернате?
– Еще бы, – хохотнула Ира, – эту сучку я до смерти не забуду. Помнишь, как ей положили тухлое яичко в сапог? – Ира подмигнула, и лицо ее смягчилось, ей было приятно погрузиться в воспоминания семилетней давности.
– Да, – эхом отозвалась Света, – потом устроили жуткое следствие, нас в одних трусиках, босиком выстроили на всю ночь в физкультурном зале, причем сообразили собрать только тех, кому эта гадина написала чертов диагноз. Знали, сволочи, откуда ветер дует. Хорошо, что никто не сознался и никто никого не заложил. А холодно было и жутко. Директриса ходила вдоль строя в пальто, в шапке, следила, чтобы мы за руки не держались. Так ведь и не узнали, кто это сделал, даже мы не узнали.
Ира вздохнула и нежным, кошачьим голоском произнесла:
– Я это яичко месяц хранила в картонке от электрической лампочки, все думала, как бы использовать. Сначала хотела подложить в сумку нашей классной, но потом пожалела. Она ведь неплохая была, в сущности, не злая. А вот психиатршу я ненавидела. Ох, какой же был кайф, когда я влезла во время урока в учительскую раздевалку. Попросилась в туалет, заглянула по дороге, дверь была открыта, и ни души. Она как раз купила себе сапоги, я слышала на перемене, как она хвасталась учителям. Они стояли в шкафу, новенькие, светло-коричневые, низ кожаный, голенище замшевое, средняя танкетка, мягкая, пружинистая, очень удобная. А внутри натуральный мех. Вот в этот теплый уютный мех я и подложила свое заветное тухлое яичко.
– Ирка, ты шутишь или издеваешься? – Света вскочила с тахты. – Скажи честно, ты это только что придумала?
– Я это сделала, – отчеканила Ира. – Семь лет назад именно я подложила тухлое яйцо в новый сапог психиатрше. Потому что она должна была заплатить за наш поганый диагноз, иначе я бы перестала себя уважать. Мы не олигофренки. Мы с тобой нормальные, более того, мы очень умные, красивые и портить себе жизнь никому никогда не позволим.
– Чего же ты мне не сказала?! – Света даже побледнела от возмущения. – Думала, не выдержу, заложу тебя? Ну, спасибо, сестренка, никогда тебе этого не прощу!
– Простишь. – Ира погладила сестру по щеке. – Куда ты денешься? А не сказала я потому, что мне больше всего на свете хотелось сказать, Понимаешь?
– Ой, вечно ты что-нибудь выдумаешь. – Света махнула рукой. – Скажи уж честно, ты боялась, они меня сломают. Они ведь умели ломать, у них профессия такая. Правда, маме Зое и Руслану они в подметки не годятся, и, по большому счету, этим нашим интернатским теткам лично я очень даже благодарна. За науку.
– Не-ет, радость моя, – помотала головой Ира, – благодарить надо только себя. Это мы с тобой сироты, а не они. Тетки издевались над нами, вымещали на нас все свои проблемы, бабье одиночество или пьянство мужей, обиды на государство из-за крошечной зарплаты и плохой квартиры, климакс, геморрой и воспаление придатков.
– А что вымещает на нас мама Зоя? – чуть слышно спросила Света. – Какие у нее проблемы?
– Ни-ка-ких, – оскалилась Ира. – Мама Зоя на нас деньги зарабатывает. И хорошие деньги. У нее будет красивая, комфортная старость. А вот Руслан до старости не доживет, это я тебе обещаю.
– Ага, мы его повесим, – засмеялась Света. – На дубу в нашей роще. Мы ему устроим такую дискотеку, что мало не покажется. Когда он начнет биться в агонии, извиваться, как червяк, я прощу ему похабные речи о нашей маме. Только это, а все остальное – никогда.
Глава 30
Ксюша катила коляску к Патриаршим не как обычно, не по переулкам и проходным дворам, а через самые людные улицы. Солнце било в глаза, и даже сквозь темные очки она плохо видела. Больше всего ей сейчас хотелось, чтобы белобрысый, пока ее нет, влез в квартиру, забрал свой поганый нож и исчез навсегда. Но она отлично знала, что все будет по-другому. Она чувствовала его кожей, он находился где-то рядом, шел за ней. Оборачиваясь, глядя в зеркальные витрины, она не видела его, и от этого было еще
