быстро догадалась, что там всего лишь кочаны капусты.
— Вы что же это? — тихо произнесла Избрана, найдя глазами Красовита и даже не думая, услышит ли он. Она все поняла, и душой ее овладело тихое, тоскливое безразличие. — Что же это...
В глубине души она и раньше в эти три дня подозревала, что Секач может ее не послушаться. Она не дала ему возразить открыто, но они сделали по-своему. Все ее доводы пропали перед их тупоумной удалью. Они сделали то самое, что в их положении было широким шагом к гибели, — напали на поселения двинских кривичей, подданных полотеского князя.
— Ничего, княгиня, теперь заживем! — надеясь, что удача оправдает неповиновение, сказал Избране Красовит, но выглядел он хмуро. — Хоть будет чего пожевать! А Столпомира не бойся — пока он узнает, мы уж далеко будем! Не догонит!
Ничего не ответив, Избрана повернулась и пошла прочь. Она не хотела никого видеть, никого и никогда. У нее не оставалось сил даже на гнев. Пусть делают что хотят и провалятся к Марене!
Красовит был рад, что она ничего не сказала. После недавнего спора в Радомовой гриднице княгиня стала внушать ему смутный трепет. Он понимал в глубине души, что она совершенно права. Как ни старался он отмахнуться от этих мыслей, опасность представлялась все более грозной.
Кмети шептались, украдкой покачивали головами. Когда в животе завывает голодный зверь, разум молчит. Но теперь у смолян был хлеб, а с ним и возможность трезво взглянуть на то, что они натворили.
Засиживаться в Радомле было нечего, но никто не знал толком, куда идти и что делать. Собирать ополчение старосты родов не хотели, считая эту войну безнадежной и не желая напрасно терять сыновей и внуков.
— Раз князь пришел, надо князю подчиниться! — говорил старик в одном селе, куда заезжал на днях Красовит. — А если против своего князя воевать, боги и чуры не благословят! Что же мы, глупые, что ли?
Все понимали, что сил воевать за Смоленск нет и уже не будет, но никто не знал, на что решиться. Бежать и искать где-то пристанища, просить помощи у других князей, как это сделал Зимобор, или возвращаться к нему с повинной головой и просить мира? Но даст ли им этот мир новый князь, если вся сила сейчас в его руках? Некоторые надеялись, что Смоленск его не примет, но надежды эти были очень слабыми. У Зимобора теперь есть войско, а других претендентов на престол в Смоленске сейчас не имеется. Так на каком основании вече ему откажет?
Избрана могла бы напомнить смолянам их клятву верности. Но для этого нужно было явиться в Смоленск. У нее хватило бы отчаянной смелости на этот шаг, даже если никто из бояр не захотел бы ее сопровождать, но она сообразила слишком поздно. Если Зимобор
Дружина медлила, проедала добычу и оставалась на месте, не зная, что предпринять. Боярин Радом обращался со смолянами по-хозяйски радушно, но Избрана отчетливо ощущала его напряжение и все возрастающее беспокойство. Их гостеприимный хозяин совсем не хотел, чтобы сюда явился князь Зимобор с войском и стал осаждать его родовое гнездо, стремясь получить в руки свою сестру-соперницу. И как ни лестно Радому было дать приют княгине, гораздо сильнее ему хотелось, чтобы она поскорее покинула его дом.
И однажды вечером, дня через три после «охоты», Секач встал со своего места и поднял руку в знак того, что хочет говорить. Княгиня Избрана только что вышла, но все бояре еще сидели в гриднице.
— Видит Перун, что дела наши сейчас невеселы, — начал Секач. — Попали мы, как Змей Сварогу в клещи. И надумал я средство. Как решите, так и будет.
— Что надумал-то? — спросил Предвар.
— Двое врагов у нас теперь — Столпомир да Зимобор. Мириться надо.
— Предлагал ведь княжич мириться, — напомнил Предвар. — Хотел миром дело решить. Ты сам же не захотел. Тогда можно было условия получше выговорить. А теперь зачем ему нас слушать? Повяжет и по Юл-реке арабам продаст — вот и все переговоры.
Остальные молчали, ожидая продолжения.
— А мы не с ним, а со Столпомиром мириться будем, — помолчав, предложил Секач. — С ним-то мы не ссорились. Что ему до наших дел? А еще вот что... Он ведь неженатый сейчас вроде, Столпомир. А мы ему нашу княгиню в жены отдадим.
Все охнули, задвигались.
— А если Зимобор не захочет? — спросил Блестан.
— А захочет Зимобор сам ее в руки забрать — тогда мы с него клятву возьмем нам не мстить, а за это выдадим ему сестру.
— А она сама-то как же? — мрачно спросил Красовит. Его лицо ничуть не просветлело, и всем видом он выражал совершенное неверие в согласие Избраны. — Не согласится она.
— А ей пока знать не надо, — ответил ему отец. — Меньше крику будет. Завтра пошлем к Столпомиру людей. И пусть за невестой едет. Я сам к нему поеду.
И дружина незаметно перевела дух. Ехать к Столпомиру и сообщать о решении Избране всем одинаково не хотелось.
За время житья в Радомле Избрана приобрела дурную привычку подниматься с постели поздно. Все равно делать было нечего, выйти в дрянном тесном городишке некуда, а видеть никого не хотелось. Но сегодня ее спозаранку разбудил шум во дворе. Слышался громкий голос Секача, торопившего своих людей.
— Поди узнай, куда они снаряжаются, — велела Избрана девчонке, которую к ней для услуг приставила боярыня. — Опять поди на разбой собрались...
Девчонка выскочила в верхние сени, пугливо пряча глаза. Она боялась молодую княгиню, которая за все время ни разу не улыбнулась и не сказала ни слова, кроме коротких приказов.
— Говорят, воевода Секач поехал посмотреть, как там князь полотеский, — робко доложила девчонка, вернувшись. И добавила, словно хотела снять с себя непонятную вину: — Воевода Красовит сказал.
Избрана кивнула и взмахом руки отослала девчонку. Она была даже довольна отъездом Секача — наконец-то старый кабан по-настоящему взялся за дело! Но неприятным было то, что он уехал, не предупредив ее. Неприятным, но не удивительным. После произошедшего Избрана не расчитывала не только на доверие Секача, но даже на простую учтивость. Если все это кончится... когда все это кончится как следует, от Секача нужно будет избавляться.
С Секачом уехала довольно большая часть дружины, Предвар отправился на охоту. Избрана надеялась, что действительно на охоту. Из бояр в Радомле остались только сам хозяин и Красовит. Оба они ни разу за день не попались на глаза Избране, и непривычная пустота и тишина вокруг начали ее тревожить. В самом воздухе носилось что-то неприятное, беспокоящее. Избрана волновалась, сама не зная из-за чего, и с нетерпением ждала возвращения Секача.
Под вечер, когда воздух посерел, к ней вдруг заглянула девчонка. Зная, что княгиня не любит возле себя чужих, она несла свою нехитрую службу в верхних сенях.
— Воевода идет! — пискнула девчонка в дверную щель и скрылась, не успев даже сказать, какой воевода.
Ожидая Хедина, который единственный находил в себе смелость и охоту нарушать ее одиночество, Избрана сидела у стола, не поднимая головы. Перед ней лежал кожаный мешочек, в котором хранилось зеркало, но за все эти дни Избрана ни разу не испытала желания достать заморское чудо. У нее не было желания смотреть в глаза даже самой себе, а при мысли о том, что может привидеться Зимобор, она ощущала настоящий ужас. Теперь-то он не улыбнется! «Вот до чего ты все довела! А ведь я предупреждал!» — как живой представлялся ей голос старшего из братьев, суровый, осуждающий. А пока она сидит в этой дыре, он, брат, уже может быть в Смоленске.
