остававшихся у костров снаружи, ее не видел.
— Домовой балует, нам спать не дает! — ворчала смоляне.
— И то ясно! Мы-то ему чужие, за своих ему обидно.
— Да пусть мяучит, не начал бы душить!
— Молчи, Братила, а то надоумишь! Пусть тебя первого тогда душит!
— От слова не сделается! Защити, Перун-батюшка, от нечисти домовой, от мары полуночной!
От кошачьего мяуканья у всех наутро болела голова, люди не выспались. Но этого было мало. Мешки с зерном, вчера отмеренным и приготовленным к вывозу, оказались разорваны в клочья, овес и рожь были рассыпаны по амбару. Все это безобразие густым слоем покрывал мышиный помет.
— Вот дела! — Десятник Судимир, увидев это, в изумлении хлопнул себя по бедрам. — Теребеня! Кудряшка! Людина! Что же это делается! Да как же вы сторожили, кикиморы чудовы!
— Сам ты кикимора! — обиделся Людина. — А мы как надо сторожили!
— Где же как надо, когда мыши все зерно сожрали! Одно дерьмо оставили! Как я дерьмо князю покажу!
— Да где... — начал Кудряш, но увидел изгаженные тряпки, в которые превратился вчерашний мешок, и оторопел. — Да не может такого быть! Что же я... Да не, быть не может!
— Это колдовство, конунг! — услышав о печальной судьбе зерна, уверенно заявил Хродлейв. Он уже научился довольно бойко говорить по-славянски, но слово «князь» ему еще не давалось, и он называл Зимобора так, как привык у себя дома. — Этих мышей наслал колдун, вот попомни мое слово!
— Тебе руны подсказали, да? — спросил Радоня.
— Я сам умный!
— Тебе шлем не жмет?
Зерна было жалко, но делать нечего. Как рассвело, поехали дальше. В третьем селе, где старостой был родич Росляка, Немил, никаких мехов и меда, приготовленных для продажи, уже не оказалось.
— Чего ищешь-то, княже, нету у нас ничего, с корья на лебеду перебиваемся. — Немил прямо-таки стучал себя в грудь, но Зимобор ему не верил. Старосту предупредили о напасти, и все лишнее было надежно спрятано.
Поиски в селе почти ничего не дали. Зато несколько следов от санных полозьев уводили в лес. Селяне уверяли, что-де Бровка да Миляй с сыновьями за дровами поехали, но Зимобор опять не поверил. Отправив по два десятка по каждому следу, он вскоре увидел эти «дрова» — те же связки мехов по сорок соболей, нанизанных на кольца из ивовых прутьев, заботливо и умело приготовленные для выставления на торг.
— Чтоб вам провалиться, проклятым! — Увидев свои сокровища, Немил перестал стучать себя в грудь и плюнул.
Пока ездили, наступил вечер. По возможности разместив людей на отдых — кого в избах и хлевах, кого в шалашах у костров, — Зимобор собрал в местной беседе своих бояр и десятников. Полночи спорили, что делать дальше. По опыту прежних походов, частично по рассказам купцов и местных, смоляне знали, что у них отсюда два пути. Можно было идти дальше по Касне до самых истоков, а там перебраться на знакомую Осьму и относительно скоро вернуться домой. А можно было перейти с Касни на ее приток Сежу, а с нее перебраться на Жижалу и Угру. Путь удлинится вдвое, зато собрать можно будет гораздо больше.
— Нету тут ничего, княже, и не возьмем тут большого богатства, только зря коней погубим и людей поморозим! — убеждал боярин Корочун, пожилой, опытный и осторожный человек. — Было бы за что мучиться, а то сам видишь — хлеба смердам самим не хватает, чего брать-то?
— Чего взять, всегда найдется, а ты, дядя, если подслеповат, то пустите меня. Я найду! — отвечал Красовит.
— Да как это — ничего нет! — изумился Предвар. — Ты и правда, Корочун, слаб глазами стал, к старости, что ли? А меха? А соболя, куницы, лисы? Это ли тебе не богатство! Ты, видать, богаче цесара греческого, если за такое богатство пройти лишних пару верст не хочешь!
— Если бы пару! Ведь тут лишние сотни верст! А дорогу ты знаешь? Как хоть до Жижалы попасть?
— Я знаю! — кричал Ранослав, когда-то еще в отрочестве ездивший с отцом-воеводой по этим местам. — На Сежу надо идти, а от ее истоков на Жижалу!
— До Сежи-то дойдем, она прямо в Касню впадает, а дальше-то как? Ведь лесами! Ты, удалой, хоть знаешь, сколько там идти лесами? И дорогу через тот лес знаешь?
— Ну... Велес поможет...
— Мы проводников из местных возьмем! — предложил боярин Любиша.
— И куда тебя заведут те проводники? В такую чащобу, что потом и костей не найдут!
— Да что мы, дети, что ли, малые? — горячился Предвар. — Найдем дорогу, не заблудимся!
— А вятичи? — напомнил десятник Достоян. Никто не заподозрил бы, что он чего-то боится, и именно потому любое его возражение звучало весомо и разумно. — Ведь если на Жижалу идти, потом на Угру придется. А там Вяткин[3] род близко. Готовы?
— Да вятичи не на Угре! — Судимир покачал головой. — Вятичи на Оке больше. На Угре вообще никого нет.
— Не может такого быть, чтобы совсем никого! — хмыкнул Красовит. — Люди везде живут, куда вода течет.
— Не скажи! Видал я такие глухомани, истинно пустыня![4]
— Зато в пустыне спорить с нами никто не будет! Если там в родовых гнездах мужиков по десятку, заплатят нашу дань и не пикнут!
— Ох, ребята, как бы нам голову не потерять! Пошел медведь по мед, да без шкуры остался!
— Не каркай, дядя! Бояться волков — быть без грибов!
За общим шумом никто не расслышал, как дверь из сеней открылась, — только сидевшие поблизости закричали, чтобы затворяли скорее и не напускали холода, — и в беседу просунулся дозорный десятник Моргавка.
— Княже! — во весь голос заорал он, чтобы докричаться, и Зимобор привстал, услышав, что кому-то нужен. — Тут приехали люди к тебе! Три мужика на одних санях! Говорят, не отсюда, из другого села какого-то! И вроде с Сежи! Что, пускать?
— Давай! — Зимобор махнул рукой. — Сейчас и узнаем, что за Сежа такая. А ну тише!
Троих гостей не сразу заметили, но, пока они проталкивались от дверей поближе к князю, гул постепенно стихал. Сняв шапки, они первым делом поклонились очагу и столбам, изображавшим Рода и Рожаниц, а только потом Зимобору — вежливо, но с большим достоинством. Все трое были уже немолодые мужики, отцы взрослых сыновей и деды подрастающих внуков, но еще не старики, крепкие, с широкими бородами, одетые в прочные теплые кожухи и хорошие меховые шапки. Один оказался наполовину лыс, зато у других в густых русых волосах лишь на висках блестела седина. За широкие кожаные пояса у всех были заткнуты вязаные шерстяные рукавицы с одинаковым узорчиком на запястье, только у одного красным, а у двоих — желтым. Держались мужики с немного натянутым достоинством — чтобы, дескать, и сильного пришельца не обидеть зря, и себя не уронить.
— Проходите, люди добрые! — приветствовал их Зимобор, обождав, пока те поклонятся здешним чурам. — Хоть и не я здесь хозяин, но вы будьте гостями! Присаживайтесь! — Он кивнул кметям, и те освободили ближайший к князю край скамьи. — Рассказывайте, откуда будете, с чем прибыли?
— Из Заломов мы, село, значит, на Сеже возле устья, — ответил один из мужиков, видимо старший, На вид ему было сорок с небольшим, и его лицо с густой русой бородой, голубыми глазами, с крупными, прямыми чертами выглядело умным и внушало уважение. Даже пока он просто стоял, опытный глаз видел, какая сила и притом ловкость скрыта в этом рослом теле под кожухом из черной овчины. — Первым сел там Залом, пращур наш, уж более двух веков тому, оттого село наше зовется Заломами, а род наш — Заломичами. За века размножился наш род, теперь целое гнездо из внуков Залома Старого на Сеже-реке живет.
— А ты старейшина? — не утерпел Зимобор. — Над всем гнездом?
— Над гнездом у нас старших нет, каждое своего имеет, но как соберутся родовые старосты на
