просмоленной паклей. Огненные отблески упали на усталые, возбужденно дышащие лица. Так, вон сам Судимир в шлеме, вон Кудряшка из его десятка, вон Горбатый зажимает здоровой рукой раненую. Вон Жилята сидит на санях, а Гнездила торопливо бинтует ему лоб чем-то похожим на рукав рубахи. Вон возится Коньша, выкапывая что-то из-под снега.
— Сколько наших? Сколько ранено? Сколько убитых? — Зимобор быстро огляделся, понимая, что убитые непременно будут.
— Боярин Корочун... того... — виновато откликнулся кто-то из темноты.
Достоян распоряжался, выравнивал оцепление, отгородившее обоз от берега.
— Не пойдем дальше, княже, здесь будем ночевать, — прокричал он. — Давай, что ли, сани ставить, куда уж тут идти!
Зимобор кивнул и велел разгружать сани. Поклажу в мешках и бочонках сложили на берегу, пустые сани выстроили широким кругом, образовав нечто вроде невысокой крепостной стены. Перед чертой этой крепости разложили костры, торопливо срубив несколько ближайших деревьев.
Промерзшее дерево горело очень неохотно, больше дымило, трещала и выбрасывала искры еловая хвоя, но все же берег осветился. Стали видны опушка леса и русло ручья, по которому на них и набросились вятичи. Вдоль по ручью весь снег был глубоко перепахан сотнями ног и копыт. Туда же нападавшие и отступили. Правда, не все. На месте битвы осталось около двух десятков тел, из них половина — живые. И раненые, и мертвые пострадали даже не столько от оружия, сколько от давки на ненадежном льду. Переломов, вывихов, ушибов от конских копыт, сломанных шей и проломленных голов было больше, чем колотых, резаных и рубленых ран. Именно копытом какой-то из обезумевших коней ударил по голове Жиляту, и теперь под обоими глазами у него наливалось по здоровому синяку, а кудрявый чуб, видневшийся из-под кое-как наложенной второпях повязки, промок от крови и прилип ко лбу.
Зимобор прошел вдоль разгруженного обоза. Теперь, когда суета немного улеглась и все опомнились, важнее всего было выяснить, сколько уцелело и каким количеством людей он может располагать.
— Ранослав! — вдруг вспомнив, заорал он во все горло. — Ранок! Эй, Поляйка, ваш боярин-то жив?
— Жив я! — Кто-то замахал от саней.
Подойдя ближе, Зимобор не столько узнал, сколько угадал в сидящем Ранослава — тот вытянул ушибленную ногу и прикладывал пригоршни снега к глазу.
— Сколько у тебя людей? — набросился на него Зимобор. — Вяз червленый те в ухо, что молчишь?
— Людей... — Ранослав морщился, с трудом соображая. — Два десятника отзываются, третий... не знаю. Говорят, по пять-шесть человек насчитали, и еще те... ну, Зелениных трое или четверо тут... Извини, княже, по голове меня приложили, не соображаю я что-то...
— Хоть десятника возьми потолковее, пусть людей посчитает и мне быстро скажет! — велел Зимобор. Он понимал, что Ранославу тоже нелегко пришлось, но им теперь некогда было хлопотать над ушибами. — И пусть сразу скажет, сколько народу может на ночь в дозоры дать. Нам сейчас до утра бы дожить, а там видно будет.
— Сейчас... — пробормотал Ранослав, морщась и пытаясь еще что-то вспомнить. — Да! — Он взмахнул рукой, когда Зимобор уже пошел прочь, словно хотел ухватить его за полушубок. — Девка...
— Что? — Зимобор обернулся.
— Нету ее. То ли зашибли, а скорее — увезли.
— Девка? А! — Зимобор тоже не сразу сообразил, что речь идет об Игрельке. — Увезли? Вяз червленый те в ухо! — Он свистнул. — Умыкнули твою невесту, Ранок! Ну, уж сам виноват! Беречь надо было, а мне не до того!
— Да мне самому не до того! — с досадой ответил Ранослав. — Я, вишь, твое добро берег, обоз оборонял, у меня же тут самые меха, не дерьмо какое-нибудь! Нет бы спасибо сказал, а он еще ругается!
— Да не ругаюсь я! — Зимобор наклонился и хлопнул его по плечу. — Ну, пропала, и хрен с ней! Ты же по ней сохнуть не будешь? Другую подберем, еще красивее! Главное, десятника мне пришли поскорей.
Он вернулся к своей дружине, и тут ему навстречу выбежал Желанич.
— Княже! — Кметь замахал рукой. — Ты погляди, чего Коньша с Братилой откопали!
Кмети расступились, пропуская его к саням. На санях лежало тело. Зимобор сначала испугался, что еще кто-то из своих убит, и тут огненный отблеск от ближнего костра осветил кольчугу.
Шлем восточной работы, с тонкой гравировкой, заметной даже в свете факела, поблескивал рядом. Зимобор подошел ближе и наклонился. На санях лежал мужчина, видимо еще молодой, безбородый, с черными волосами и непривычными, не славянскими чертами лица. Скорее его можно было принять за араба, и доспехи восточной работы на нем казались вполне уместными. Это был тот самый предводитель дружины, напавшей на обоз, вот только непонятно, каким образом араб оказался во главе тех, кого принимали за вятичей.
— Это еще что за... вяз червленый? — озадаченно спросил Зимобор и дернул самого себя за ухо. — Убит?
— Не! — Коньша мотнул головой. — Дышит. Видно, оглушили.
— Точно, я видел, — доложил Витим. — Это Прибыток. Как подпрыгнул, как вдарил ему мечом по жбану сверху — тот и скопытился. Он с коня упал, а на него еще наступил кто-то.
— Коньша и наступил! — крикнул Жилята. — Ты его знаешь, княже, ему бы только ногами топтать что ни попадя!
— А как бы я его еще нашел? — огрызнулся Коньше. — Только и нашел, что на кольчуге поскользнулся. А то его уже снегом закидали, там и остался бы лежать, к утру замерз бы. Так мы бы и остались без всего.
— Без чего?
— Ну а так нам и слава, и добыча! — Коньша приосанился. — Это же сам их князь. Раз мы с Прибытком его завалили, то мне кольчуга, а ему шлем.
— Это Прибыток его завалил, не примазывайся! — опять закричал Жилята.
— Он завалил, а я нашел!
— Тьфу, как дети, кто гриб первым увидел! — Судимир сплюнул кровь из разбитой челюсти. — Коньша, ты в дозоре постоять не хочешь, если много сил осталось?
— Да ну, какой это князь? — усомнился Зимобор, тем временем разглядывая пленника. — Доспехи- то хорошие, но ты ему в морду смотрел? Посмотри! Араб чистый, как тот Хаким, помнишь, в Селиборе жил? Одно лицо, только помоложе. Как он вообще сюда попал?
— А что... — начал Коньша. — Ты на меня, княже, посмотри. Я сам мордой чисто хазарин, однако же кривич я и тебе служу! Так и он — мог же вятичской князь араба в дружину нанять?
— Мог-то мог... — Зимобору не верилось. — Только не слышал я что-то, чтобы арабы к нам нанимались! Ладно, доспех с него снимите и укройте чем-нибудь, чтобы не замерз, правда. Очухается — поговорим. Если по-нашему понимает.
Хоть немного отдохнуть удалось еще не скоро. Сначала Зимобор собрал-таки всех уцелевших бояр, назначил главного в дружине взамен убитого Корочуна, пересчитал всех здоровых, раненых и погибших. Убитых, в том числе просто зашибленных в свалке, оказалось почти два десятка. Еще с полсотни было так или иначе ранено. Из трех десятков Красовита в наличии было шестнадцать человек, и их Зимобор пока распределил по десяткам Достояна и Судимира. Сам Красовит вместе с остальными людьми исчез. Зимобор надеялся, что утром они еще объявятся — очень не хотелось думать, что все остальные, с самим боярином во главе, убиты. Избавиться совсем от Секачова сына было бы, строго говоря, не так уж плохо, но Зимобор почти против воли жалел об этом замкнутом, упрямом, недружелюбном, но по-своему честном и надежном человеке. И взбрело ему в голову преследовать вятичей! Как ребенка обманули, вяз червленый ему в ухо!
Игрелька действительно исчезла. Кмети Ранослава обшарили весь снег на месте битвы, но девушку не нашли, ни живую, ни мертвую. Кто-то видел, как вятичи увозили ее прочь, перекинув через седло, —
