Старуха сидела на земле возле своей корзины, обняв обоих детей и прижав к себе их головы, и они прижимались к ней с двух сторон, как цыплята к наседке, пряча лица на ее груди. Вертлянка с Нивяницей лежали на мху, их корзина опрокинулась набок, грибы рассыпались. Печурка сидел, привалясь головой к дереву, отросшие волосы закрыли лицо, как у неживого.
Дивина стояла на ногах, обеими руками вцепившись в толстую березу и полуобняв ее; без этой опоры она тоже, наверное, упала бы. Зимобор подошел к ней, оторвал ее руки от березы и обнял Дивину. В правой руке у нее было зажато что-то твердое. Это оказалось огниво. Как видно, она тоже собиралась что- то предпринять, но он оказался быстрее.
— Так ты еще и... резы знаешь... — пробормотала Дивина, уткнувшись лбом ему в плечо. Она изо всех сил пыталась прийти в себя, но пока не получалось: черное колдовство было направлено в основном на нее.
— А ты их тоже знаешь? — отозвался Зимобор. — А я-то думал, я один такой умный!
— Догадался же! Молодец! А то пропали бы мы совсем! Я хотела в нее, тварь поганую, огнивом бросить, убила бы насмерть, да не могу руку поднять! Уж как я старалась, оберег про себя твердила, песни ее гадкой не слушала, а все равно опутала, не могу! Ну а наши-то как? Живы?
Высвободившись, она шагнула к старухе, потом к девушкам. Все были живы, но без памяти, и Дивина принялась тем же огнивом чертить у них на лбах резу Есть и резу Мир, которые пробуждают живое и призывают покровительство светлых благодетельных сил. Постепенно все очнулись, поднялись на ноги.
— Ой, матушка! — всхлипывала Вертлянка. По ее лицу текли слезы потрясения и ужаса, а обе руки между тем проворно сгребали назад в корзину рассыпанные грибы. — И понесло же меня в лес! Матушка! Макошь-матушка! Как живы-то... Чуть было не... Матушка! Огради тыном железным...
Собравшись, заторопились домой. Все еще были немного не в себе, дети плакали, старуха бормотала обереги. Когда они были уже недалеко от опушки, кто-то вдруг с громким треском выскочил из кустов прямо им навстречу. Нивяница и Вертлянка вскрикнули и опять уронили корзину, Зимобор выставил рогатину.
Но это оказался всего-навсего Слетыш.
— Ты, Дивина! — воскликнул Слетыш. — Живая? А то... Меня Горденя послал.
— Что с ним? Хуже? Бредит? — озабоченно просила Дивина.
— Да нет. В себе. Тревожится только. Что это, говорит, все из лесу вернулись, а ее все нет, не случилось ли чего?
— Горденя! — вдруг ахнула Дивина таким страшным голосом, будто увидела что-то непоправимое. — Дура я, дура! — выпустив ручку корзины, она прижала оба сжатых кулака ко лбу. — Ой, как же я раньше не поняла! Ее же ловить надо! У меня из памяти вон, и никто не скажет!
— Что — не скажет? Ты о чем? — не понял Зимобор.
— Ее, тварь эту белую, что Горденю покусала, живой надо взять! Так — пропади она пропадом, но ведь Горденя! Ноги же! Правда, еще не поздно. Может, она ночью опять придет! — с надеждой воскликнула Дивина, и все прочие посмотрели на нее как на сумасшедшую. Они-то надеялись, что белая тварь не придет больше никогда.
— Ничего не понимаю, — честно сказал Зимобор.
— Ведь Горденя же! — втолковывала ему Дивина. — И Зорница с Чистеней! Они же не встанут без этого!
Окинув взглядом изумленные лица, Дивина с усилием взяла себя в руки и объяснила по порядку:
— Если кого оборотень ранит, то не поможет ему никакое лекарство, никакое зелье, а только кровь того самого оборотня! Иначе ему никак не вылечиться. Белая свинья Горденю покусала, теперь лечить его можно только кровью белой свиньи! Ее крови надо! Иначе Горденя всю жизнь так и пролежит!
Дивина хмурилась, в глазах ее были яростная решимость и отчаяние, как будто она видит перед собой целое вражеское войско, но намерена сражаться до конца. Зимобор смотрел на нее, забыв даже про волхид: ни в одной девушке, считая и сестру Избрану, он не видел такого сильного и пылкого воинского духа, как в дочери простой зелейницы из глухого лесного городишка. Родись она мужчиной, из нее бы вышел воевода.
— Или... Если матушка, ничего не придумает... Я тогда к Деду пойду, — сказала она.
Обе подруги охнули, старуха покачала головой. Зимобор хотел спросить, далеко ли живет этот загадочный дед, но посмотрел на изменившиеся лица девушек и сообразил. Этот дед — не из такой родни, к которой ходят в гости по доброй воле.
Весь день Дивина ходила сумрачная и неразговорчивая, обдумывая поимку белой свиньи. Наступившей ночью уже никто не сторожил поля. Третьим утром Елага, в третий раз обрызгав поля наговоренной водой, наконец-то срезала залом и положила его в ступицу сломанного колеса, нарочно для этого принесенного из города. Помогали ей только Дивина и Крепениха, мать Гордени, мудрая и надежная женщина. Сейчас глаза у нее были красны и выглядела она осунувшейся. Старшего ее сына перенесли домой, и она день и ночь сидела возле него. От боли он почти не спал, ничего не ел и так изменился, что все, кто его видел, ужасались. Все соседи уже верили, что ему осталось жить недолго.
Уложив залом на колесо, Елага подожгла его и нараспев заговорила, держа руки ладонями к пламени:
— Залом, залом, взвейся над огнем, рассыпься пеплом по земле, не делай вреда никому! Огонь очищает, беду прогоняет!
— Еще опахать бы поле, да и город еще бы лучше! — заметила Крепениха, когда пепел от сожженного залома был собран и высыпан в реку.
— Хорошо бы, да сейчас не время! — Елага покачала головой. — На заре перед Купалой — вот тогда польза будет самая большая. Это вы уж без меня. Справитесь?
Елага собиралась на Дивью гору, священную гору, куда на солнцеворот зимой и на Купалу летом собирались все волхвы и чародеи западных кривичей. Ей еще на днях следовало пуститься в путь, но она задержалась из-за залома. Однако больше медлить было нельзя, и в тот же день зелейница ушла. Проводив ее до Выдреницы, Дивина вернулась. Теперь трое раненых, не считая Доморада, остались у нее на руках.
— Старый залом срезали, наверняка сегодня ночью придут новый делать, — сказала она Зимобору. — Я тетку Орачиху попросила прийти с парнями посидеть, поможет тебе, если что.
— А ты куда собралась? — Зимобор поднял брови. Время было не для хороводов.
— Пойду поле сторожить.
— Сторожили уже. Может, хватит? Тебя-то кто перевязывать будет — тетка Орачиха?
— Ну, меня так просто не возьмешь, я ведь не на осиновый кол полагаюсь.
— Может, у них в запасе есть чудо еще похлеще той свиньи!
— Ну, хоть узнаю, что это за тварь. У меня теперь Болотова голова [31] есть.
— Где же взяла? — Зимобор удивился.
— У Деда попросила. Сестры принесли.
Зимобор не стал спрашивать, что это за сестры, но они, видимо, не числились в жителях ни Радегоща, ни соседних сел.
— Тогда и я пойду. Вон, — он кивнул на рогатину, которую успел как следует наточить, — не Болотова голова, но свинье не понравится, хоть она будет белая, хоть сивая в яблоках.
— А не боишься? — Дивина с намеком наклонила голову.
— Боюсь, а что делать? — Зимобор пожал плечами. — Ты же все равно пойдешь, а я, если тебя одну отпущу, от страха тут вообще о... Короче, плохо мне будет.
— С белой свиньей и Горденя не справился, — напомнила Дивина.
— А я справился с Горденей, — в свою очередь напомнил Зимобор.
