постоять за себя, потому что никто другой, как видно, за нее постоять не мог. – Значит, возьмешь? А я боялся, что недостоин делать тебе подарки!
– Возьму! – с вызовом ответила Борглинда и оглянулась на хозяйский дом, возле угла которого они стояли. – Ты бы видел, какие сундуки увезла отсюда Мальфрид! А я ничем не хуже нее, только мое приданое все ушло к фьяллям!
– Ничего! Тебе ведь еще не скоро замуж?
– Нет! Знатный жених меня теперь не возьмет, а за незнатного я не пойду!
Гельд смеялся: его забавляла эта странная смесь детского чистосердечия и взрослой надменности. Но при этом он понимал, что смешного на самом деле мало: ей живется тяжеловато.
Борглинда надела ожерелье и потрясла бубенчик: он мягко звякнул.
– Как у коровы в лесу! – определила она. – Зато не потеряюсь!
– Пусть этот бубенчик сделает так, чтобы ты всегда находила дорогу домой! – пожелал Гельд.
Борглинда вздохнула и промолчала, зажав бубенчик в кулаке. Он угадал ее желание – вернуться домой, в тот дом, который был у нее три года назад! Но как найти туда дорогу через время? Про такое ни одна сага не говорит.
– Все время что-то меняется, – сказал Гельд. Он чувствовал, что ее тоска устремлена к чему-то недостижимому, к тому, что она утратила, потому что ничего другого она не успела повидать. – Но некоторым людям везет: при них все меняется не слишком резко. Тебе не так повезло, но, ты знаешь, я бы на твоем месте гордился, что именно мне выпала судьба держать на себе честь всего рода. Когда-нибудь все выправится. И ты будешь гордиться, что именно ты удержала свой род от бесчестья, когда тебе совсем никто не помогал.
Борглинда по-прежнему молчала. Это очень красиво – то, что он говорит. Но от этих слов она ощутила свое одиночество с такой остротой и болью, что опять захотелось плакать. А Гримкель говорит, что сейчас не время складывать саги! У Гримкеля и Гельда как бы разные миры, и жить ей приходится в мире Гримкеля! Она прикована к этой подлой, унизительной жизни. Но плакать нельзя! Раз кроме нее некому постоять за честь рода, она больше не имеет права оставаться ребенком!
– Подлость, говоришь, оружие слабых? – добавил Гельд. – Это верно. Только, я смотрю, иные люди нипочем не хотят признавать себя слабыми. Хоть умрут, а не признают. Чудаки!
Девушка все молчала. Гельд больше ничего не мог ей сказать, но ему было жаль уйти и оставить ее, с ее детской восприимчивостью под грузом взрослого долга. Он все-таки обнял ее за плечи и поцеловал в лоб, хотя она и пыталась увернуться. Больше он ничем не мог ее утешить. Борглинда недовольно буркнула что-то и торопливо ушла в дом, больше не глянув на него. Гельд остался стоять возле угла, глядя на двери. Среди этих высокородных потомков Рига попадаются неплохие ребята, только уж очень они все обидчивые.
На рассвете корабли под предводительством Хьерлейва Изморози ушли на юг, и почти одновременно Асвальд ярл с половиной своих людей пешком направился к темнеющим на севере горам Медного Леса. Два десятка лошадей было нагружено съестными припасами и всяким прочим грузом в дорогу. Потом на них можно будет посадить раненых. Асвальд надеялся, что обойдется без этого, но исключать такой возможности не следовало.
Довольно часто на их пути попадались усадьбы и дворы, однако некоторые выглядели запущенными, а несколько мелких дворов оказалось и вовсе брошено. Обитатели уцелевших жилищ при виде большого вооруженного отряда начинали суетиться, и фьялли успевали заметить, как в близкий лес поспешно гонят трех-четырех коров, десяток овец, волокут узлы и корзины. Асвальд приказал обыскать на пробу одну усадьбу, выглядевшую побогаче прочих, но оказалось, что тут Гримкель Черная Борода не обманул. В усадьбе нашлось ровно столько припасов и скота, чтобы ее обитатели пережили зиму.
– У меня погибли сын, два зятя и одиннадцать человек работников и бондов, – спокойно пояснил хозяин, пожилой и лысый бородач с прикрытым правым глазом. – Некому работать. А железо у меня искал еще Гримкель конунг, а после него Гутхорм ярл. Если хочешь, я покажу тебе мою луговину, где руда. Плавильные печи и угольные ямы там же. Вот только рабочих рук у меня нет. Если хочешь, копай руду сам, доблестный ярл.
– Значит, у тебя есть место для ночлега, – так же спокойно ответил Асвальд. Ничего другого он здесь и не ожидал.
На другой день они еще засветло приблизились к горам. Солнце уже клонилось к закату, но Асвальду так хотелось взглянуть, наконец, на Медный Лес, что он решил пройти перевал и устраиваться на ночь в следующей долине.
– Не слишком умно соваться в Медный Лес на ночь глядя, – сказал более осторожный Исбьёрн из Трирека. – Переночевать лучше здесь.
– Если там есть опасность, лучше узнать об этом сейчас, пока выход близко, – возразил ему Гейрбранд Галка. – А то мы так заберемся вглубь, что потом не выйдем назад.
Асвальд промолчал: идти назад он не собирался ни в коем случае. Ничего зловещего или загадочного в облике «южных ворот» Медного Леса не было. Склон горы довольно полого поднимался к перевалу; за тысячелетия вода и ветер выгрызли в теле горы уступы, вроде плоских плит, положенных одна на другую. Получились своеобразные ступени, которыми с благодарностью пользовались слабые человеческие ноги, поэтому перевал называли Ступенчатым. На сером камне заметно выделялись то зеленые пятна елей, то желтые и красноватые остатки осенней листвы. Это зрелище радовало глаз пестротой красок, но Асвальд смотрел на перевал с подозрением. Для начала Медный Лес выглядел уж слишком гостеприимным, но только глупец обрадовался бы этому.
Сыновья Стуре-Одда первыми стали подниматься по серым ступеням: благодаря дружбе их отца с троллем из Дымной горы близнецов считали чем-то вроде живых амулетов войска. Гельд очень быстро научился их различать; по правде сказать, спутать их было бы затруднительно. В совершенно одинаковых чертах их лиц было совершенно разное выражение: спокойное и серьезное у Сёльви и сияюще-задорное у Слагви. Это были совсем разные лица. Сёльви казался чуть старше, хотя первым родился как раз Слагви. Гельду они нравились, они весело болтали втроем всю дорогу, потешая всех вокруг, и сейчас Гельд из одной вежливости приотстал от приятелей, чтобы пропустить перед собой Асвальда ярла. Вождь все-таки, еще обидится. Здесь уже было безлюдно, и человеческая фигура, вдруг возникшая впереди на середине подъема, сразу бросилась в глаза.
– А вот и первая ведьма! – радостно воскликнул Сёльви. – Я же тебе говорил: стоит нам показаться, как они стаями сбегутся нам навстречу!
– Должно быть; хочет спросить о здоровье Хродмара! – ответил Слагви. – Они так его любят! Наверное, соскучились!
Это и в самом деле была женщина, вернее старуха. Невысокая ростом, сгорбленная, морщинистая, закутанная в потрепанную темную накидку, она спускалась по серым камням навстречу дружине без малейшей робости, даже торопилась, с молодым проворством скакала вниз с уступа на уступ, помогая себе можжевеловой клюкой. Сблизившись с фьяллями, старуха отступила с тропы в сторону и пропускала их мимо себя, внимательно осматривая лица.
– Ты кого ищешь, красавица? – осведомился Гельд. – Может, хочешь кому-то передать поклон?
Старуха не ответила, даже не посмотрела в его сторону, а ее взгляд внимательно, даже с волнением скользил по лицам фьяллей. Асвальду не нравился ее взгляд, и он уже хотел приказать, чтобы ее убрали с дороги, пока не сглазила кого-нибудь. Но старуха, опередив его, вдруг взмахнула руками, как ворона крыльями, и спрыгнула с камня на тропу.
– Постой, доблестный ярл! – проскрипела она. Асвальд был вовсе ей не рад и попятился. Бранд и Рэв привычно ступили вперед и сомкнули плечи, как щитом заслоняя ярла от опасности.
– Чего тебе? – грубовато и недовольно спросил Асвальд.
– Где же конунг? – Морщинистое лицо старухи жалобно искривилось, глаза заморгали. – Где же ваш конунг, славный победами? Где он? Почему не пришел он сам? Я жду его! Я так жду его! Когда же он придет?
Поток дружины замедлил ход, хирдманы столпились вокруг Асвальда и старухи. – Ты спятила! – воскликнул Гейрбранд Галка. – Что тебе за дело до нашего конунга?
