беспомощные, как они считали. Сейчас ты – лицо твоего племени. Помни про твоего дядю Ингвида. Думай, что он на тебя смотрит. Ты же не хочешь, Чтобы ему было за тебя стыдно?
–Я одного не пойму. – Борглинда подозрительно посмотрела на него. – Ты-то почему так за меня переживаешь?
– Я? – Гельд как будто удивился ее вопросу. Для него хорошее отношение к человеку не требовало объяснений. – А... да хотя бы потому, что больше за тебя тут переживать некому. Нельзя же оставить в беде такую хорошенькую де...
– Тебе что, все равно – за фьяллей быть или за квиттов? – перебила Борглинда и заглянула ему в глаза.
Сейчас, при ясном свете небес, ее глаза были светло-карими и красиво блестели в окружении длинных черных ресниц. И эта красота до обидного не вязалась с уродливым, по мнению Гельда, убеждением, что нужно непременно быть на той или другой стороне. Все время ее взросления фьялли и квитты были врагами, как огонь и вода. Или одно, или другое. Бедная девочка! Огромный широкий мир для нее был разделен каменными стенами, что упираются в самое небо и застилают свет.
– Так я же... – начал Гельд, затрудняясь, как ей это объяснить. – Я же не ваш и не их. Я вообще не знаю, кто я. Меня воспитали барландцы, но я мог родиться где угодно. Хоть в Аскефьорде, хоть на Остром мысу, а хоть и в самом Эльденланде. И я всю жизнь об этом знаю. Как же я могу выбрать себе одно племя, а другое посчитать вражеским? Никак нельзя! А вдруг я, того не зная, окажусь врагом родного отца? Ведь где-то же он есть!
– Ты хочешь его найти?
В глазах Борглинды появилось сочувствие. Ну вот, теперь она его жалеет за то, что у него нет рода. Гельду было бы смешно жалеть об этом, но она исходила из своих представлений, и он был ей благодарен за это сочувствие.
– Даже не знаю, как сказать, – уклончиво ответил он, чтобы не оттолкнуть ее прямым противоречием. – Вообще-то, понимаешь ли, если я найду свой род, я... я как бы потеряю все остальные. Сейчас я могу считать своими кого угодно: хоть тебя, хоть Асвальда, хоть того Фрема, помнишь, вандр, который так глупо пошутил насчет укромного темного места...
– Очень нужна такая родня! – фыркнула Борглинда.
– Ну, ладно, пусть не Фрем. – Гельд тоже улыбнулся. – Если тебе так понятнее: я могу мечтать, что окажусь сыном какого-нибудь конунга. Что он мне даром не нужен, это другой разговор, но у меня есть простор помечтать, понимаешь? А если я вдруг найду родных – ну, будет у меня какой-нибудь дядя Арне из усадьбы Березовый Ручей и тетя Сигрид со двора Сосновая Ветка. И все! Да я, знаешь ли, почувствую себя ограбленным!
Борглинда недоумевающе улыбнулась. Она видела, что Гельд хочет ее рассмешить, но не понимала, чего же тут смешного.
– Ладно! – Гельд тряхнул головой и слегка погладил серебряные бусинки ожерелья на шее у Борглинды. – Мечты у всякого свои особые, и слава асам, а не то все передрались бы еще хуже нынешнего. Помнишь, что я тебе сказал тогда? Пусть этот бубенчик приведет тебя домой. В тот дом, где ты будешь счастлива. Мне нужен простор, а тебе – дом. И я всем сердцем хочу, чтобы ты его нашла!
Борглинда отвернулась. От этих слов у нее вдруг защемило сердце, и она заново осознала свое нынешнее положение. В носу резко защипало, под веки хлынули неудержимые и обжигающе-горячие слезы. Только бы фьялли не увидели. Какой уж тут дом! Даже и того дома, что напоминал полумертвое тело прежней усадьбы Лейрингов, ей теперь не видать.
Гельд молчал рядом, понимая, что больше ничем помочь ей не может.
Вскоре Борглинде стало не до слез.
– Дозорный мыс! Дозорный мыс! – закричали на носу.
Асвальд ярл зачем-то прошелся вдоль внутреннего края скамей через весь корабль до кормы, потом вернулся обратно на нос. Лицо у него было возбужденное и сосредоточенное разом.
«Ага, доблестный ярл! – отметила про себя Борглинда. – Ты тоже беспокоишься! Не знаешь, как тебя встретят с такой добычей! Из железной головы не очень-то много мечей выйдет!»
Она увидела Дозорный мыс – высокую темно-бурую скалу, до гладкости облизанную волнами, за которой на берегу, перед темнеющим сосняком, стояло несколько небольших домишек. На лбу скалы с десяток человек махало руками, в небо тянулся прямой и густой столб темно-серого дыма. Борглинда сжимала руки под накидкой, заново ощущая, что сейчас ее судьба решится. За время пути она попривыкла к фьяллям Асвальдовой дружины, но сейчас сама земля чужого племени втягивала ее в себя, как чудовище, готовое проглотить. Вот он, бурый каменный берег, где она... Борглинда не знала, чего ждать от этой неприветливой земли, не ждала ничего хорошего, дрожала, нетерпеливо желала узнать наконец свою участь, и при этом что-то в ней упиралось, отчаянно желая эту участь отдалить. Словом, полный сумбур чувств и мыслей.
Обойдя мыс, «Щетинистый» первым вошел во фьорд, за ним величаво двигались остальные шесть «драконов». Три огромные ели махали зелеными рукавами, приветствуя корабли.
– Это наши еловые тролли! – один из хирдманов на ближнем весле повернулся к Борглинде и подмигнул. На его лице была живейшая радость от возвращения домой, и, уж конечно, он не считал пятнадцатилетнюю девочку своим врагом. – Они ночью ходят вдоль фьорда и проверяют, все ли в порядке, а днем превращаются в ели!
– А вон там, смотри, это усадьба конунга! – радостно подхватил другой. – Видишь, дым?
Борглинда не видела никакого дыма, если не считать столбиков от ближайших к морю домишек. Но фьяллям так хотелось, чтобы он уже был виден, и они различали его там, где его и не было.
Но наконец и она заметила несколько дымов рядом, что указывало на большую усадьбу.
– Там над крышей – ясень! – ликовали хирдманы, жалея, что гостья не может отсюда разглядеть это чудо. – Наш священный ясень! Мы его зовем Малым Иггдрасилем[69]! Скоро сама все увидишь!
Один из кораблей обогнал «Щетинистого» – это была «Рогатая Свинья», теперь показавшая им корму. На заднем штевне на уровне борта был вырезан задорно закрученный свиной хвостик, а на самой вершине – небольшая морда жабы, косоглазой и ухмыляющейся. Чуть высунув язык, она дразнила оставшихся позади.
– Эй, куда вы так торопитесь? – привстав, весело закричал Гельд. – Хранители Головы, а от головы убежали! По своему троллю соскучились?
Сёльви и Слагви махали руками и кричали что-то неразборчиво-веселое. «Свинья» быстро уходила к вершине фьорда.
– Это у них корабль такой! – смеялись хирдманы вокруг. – «Рогатая Свинья» из любого похода идет сразу к дому, что ты с ней ни делай, а до конунга и прочего ей дела нет! Это Эгиль Угрюмый так устроил! У него каждый корабль свой нрав имеет. А что, и правильно! Первым делом – домой!
Борглинду била неудержимая дрожь. Гельд накрыл ее стиснутые руки своей широкой ладонью, крепко сжал и отошел к корме: сейчас ему рядом с ней не место. Его рука показалась Борглинде очень горячей, а сама она мерзла так, как было год назад, когда она подхватила злую лихорадку и чуть не умерла. Уже видна была окруженная высокими соснами песчаная площадка, где большие корабли могут подойти к берегу, на площадке толпился народ, все кричали, размахивали руками. На скале сбоку от площадки маленькая девичья фигурка прыгала и хлопала в ладоши, ее длиннющие золотые волосы прыгали вместе с ней, и Борглинда готова была принять ее за местного духа – альва какого-нибудь. Мельком она заметила на берегу множество женщин и детей и мельком же удивилась: в ней еще жило детское представление, что племя фьяллей состоит только из вооруженных мужчин. Новое открытие опять сбило ее с толку, хотя какой уж тут толк!
Корабль неудержимо приближался к площадке, какие-то люди в кожаных штанах и плотно обмотанных ремнями сапогах готовились втаскивать его на песок и подошли уже к самой воде. Все это были фьялли – и у воды, и подальше, везде фьялли с двумя косами, заплетенными над ушами, с молоточками Тора на шее и на рукоятях мечей. Борглинда знала, что сейчас ей нечего бояться, но привычный страх перед фьяллями заставлял сердце дрожать, будто ее захлестывают холодные темные волны.
