руками. На лице ее была видна решимость не расставаться с этим чудом ни за что!
– Как всегда. – Гельд пожал плечами, показывая, что лишь подчиняется общему обычаю. – За шелк такого рода везде берут за локоть сотню локтей простого шерстяного полотна. Или ту же цену в серебре, в зерне, в железе, в мехах и шкурах – в чем хочешь. В серебре, конечно, мне было бы лучше – легче везти. Ты, понимаешь ли, далеко забралась – только до моря тут три дня ехать. Если ты захочешь заплатить мне ячменем, я, конечно, с удовольствием возьму, но вывезти его отсюда мне будет трудновато – у меня ведь всего десять человек и четырнадцать лошадей. И то лошади не мои, а Эйвинда Гуся, так что излишне их нагружать мне может встать себе дороже. Но ты, конечно, сама все это понимаешь.
Далла молчала, разглаживая ладонями и без того гладкий шелк. Гельд учтиво ждал, давая ей время подумать. Он лучше нее самой знал, что ей негде взять столько серебра, полотна или мехов, и даже зерна. У нее маловато людей, и в окрестностях усадьбы он заметил не так уж много полевых наделов. Правда, овец на зимних пастбищах может быть много, но ткацких станов тут всего три, и едва ли у нее припасено десять сотен локтей ненужного полотна. Но повторять намек на железо ни к чему: она сама услышит, если здесь это имеет смысл.
– Посмотри, какая красота! – голосом соблазнителя добавил Гельд чуть погодя, устав ждать ответа. – Посмотри, как блестит! Сам огонь побледнеет со стыда рядом с этим шелком!
Он наклонился и потянул за край шелкового полотна, чтобы показать Далле его блеск в движении. Вдруг она схватила его за руку.
– Что это? – охнула она.
– Что? – удивленно повторил Гельд. Она не давала ему разогнуться, и ему пришлось смотреть ей в лицо с очень близкого расстояния.
– Вот это! – Далла перехватила его руку чуть повыше запястья и ткнула пальцем в обручье. – А! Я думала... Мне показалось... – не слишком вразумительно забормотала она. – Я однажды видела похожее обручье.
– Я получил его от одного вандра. Оно стоило тысячу локтей крашеного полотна. Неужели ты где-то видела лучше?
Далла водила кончиками пальцев по золотым завитушкам вдоль края обручья и иногда задевала руку Гельда. Нечаянно, конечно.
– Я видела лучше... – тихо ответила она, точно разговаривала сама с собой. – Я видела такое, чего другим не увидеть и во сне! То обручье было прекраснее солнца и луны. Это был золотой дракон: с одной стороны хвост, а с другой голова, и в глазах горели два белых камешка, как льдинки, как звезды! И на его теле было видно каждую чешуйку, каждый коготь на лапах, каждый зуб в пасти. Всякому, кто его надевал, оно приходилось по руке. Это был дар любви... тогда оно приносило великое счастье и невиданную удачу. Я лишилась его... Лишилась, и от этого пошли все мои несчастья!
Далла закрыла лицо руками и низко опустила голову. Гельд теперь смог разогнуться и стоял над ней, прикидывая, в какой мере ему прилично утешать вдову конунга. Похоже, она говорит о том самом обручье, слухами о котором полнится весь Морской Путь. Оно было подарено молодому Вильмунду конунгу отцом его невесты, Фрейвидом Огниво, в день обручения. Потом оно попало к Торбранду конунгу и, похоже, у него и осталось. Сёльви и Слагви видели, как его вручили Торбранду, но больше никогда его не видели и ничего о нем не слышали. Кажется, оно носило прозвание Дракон Судьбы. Оно никогда не принадлежало кюне Далле, и она не имела на него никаких прав.
– Это удел всех знатных и доблестных людей! – с почтительной грустью сказал Гельд, обращаясь к склоненной голове хозяйки, покрытой серым вдовьим покрывалом. – Вспомни, даже валькирии, как Брюнхильд или Свава[93], терпели в жизни много горестных испытаний. И Гьёрдис дочь Эйлими[94] пережила немало, но зато она вырастила величайшего героя...
Далла подняла голову. Гельд нечаянно угадал именно ту сагу, которой она поддерживала в себе бодрость духа.
– Да! – воскликнула она, снизу вверх глянув в лицо Гельду даже с каким-то вызовом. – Да! Гьердис спасла своего сына Сигурда и тем дала людям величайшего из героев! Героя, который победил Фафнира, добыл сокровища, прошел сквозь огонь, совершив множество подвигов и покрыл свое имя и род вечной славой! И мой сын сделает то же! Его имя будет вечно жить, покрытое славой! Он вернет себе наследство отца и всю его власть! Он будет править квиттами так долго и славно, как никто до него! Мой сын получит все то, что ему причитается по праву! Получит, даже если мне придется для этого умереть! Я ни перед чем не остановлюсь! Так и запомни! – кричала она в лицо Гельду, как будто именно он воплощал всех ее врагов и саму ее злую судьбу. – Я сделаю все, все! И когда люди будут обо мне вспоминать, ты им скажешь, что твердости моего духа могла бы позавидовать Гьёрдис! И Брюнхильд тоже! И Гудрун[95]!
«Ну, это ты хватила!» – растерянно отметил Гельд, помнивший, что Гудрун дочь Гьюки убила двух своих сыновей, чтобы отомстить их отцу. Порыв Даллы ошеломил его так, что он отступил на шаг и стоял, как дурак, не зная, что ей ответить. Перед ним была какая-то совсем другая женщина: твердая, сильная, гордая. Ее лицо воодушевленно раскраснелось, глаза горели. Она даже стала казаться выше ростом. Конец драгоценного шелкового полотна соскользнул с ее колен на земляной пол, но она не замечала этого. Все его представления об этой женщине разом перевернулись: вместо жадной, тщеславной, хитрой и жалкой беглянки, своими руками разрушившей свое счастье, перед ним сидела грозная и гордая воительница, одержимая благородной жаждой мести и заботой о чести сына. Так вот что скрывает в глуши Медного Леса и в глубине своего сердца Далла дочь Лейрингов! «Фенрир Волк! – вспомнились Гельду слова Рама Резчика. – В каждом человеке живет свой Фенрир Волк». И Волк Даллы был гораздо сильнее и опаснее, чем могло показаться на первый взгляд.
– Не продашь ли ты мне это обручье? – спросила Далла. Она опомнилась гораздо быстрее Гельда и вспомнила, о чем они говорили. – Конечно, оно значительно хуже того, которого я лишилась, но все же оно будет напоминать мне о прошлом. Сколько ты за него хочешь?
«Я хочу подарить его тебе, потому что только ты достойна владеть этим сокровищем!» – с пылким восхищением откликнулся в душе Гельда кто-то маленький и потрясенный. Вовремя прикусив язык, Гельд взял себя в руки, стряхнул впечатление и ответил так, как подобает отвечать помнящему о своей выгоде торговцу
– Ты сочла бы меня дураком, о Фрейя злата, если бы я отдал обручье дешевле, чем сам за него заплатил, – произнес Гельд, несколько насильственно улыбаясь. Он еще не определился, как держаться с ней дальше. – А я заплатил за него тысячу локтей крашеного полотна. Да в придачу я вез его в такую даль, что впору прибавить целую четверть.
Далла смотрела на него пристально и с намеком: ее больше устроил бы тот ответ, который Гельд вовремя прикусил у себя на языке. В какой-то мере она даже на него рассчитывала. А Гельд, встретив ее взгляд, приободрился: все правильно. Она привередлива и избалована, привыкла получать все, что пожелала. А между «пожелала» и «получила» она, как рыба на крючке. Дальнейшее в руках рыболова.
– Но, честно говоря, я вообще не хотел его продавать, – добавил он с простодушно-доверительным видом, точно делясь заветной тайной сердца. – Владеть таким сокровищем очень приятно. Оно дорого мне, и я не хочу опять обменять его на какое-то там полотно. Когда идешь с таким обручьем на руке, все на тебя смотрят и тебе завидуют. А я ведь такой незначительный человек – мне же нужно чем-то поддержать свою честь.
Далла презрительно скривила губы: смешно даже говорить о чести какого-то торговца, когда перед ним сидит женщина из рода конунгов!
– Так ты возьмешь это? – не говоря больше об обручье, Гельд кивнул на шелковое полотно.
Заметив, что край соскользнул на пол и может испачкаться, Гельд изобразил на лице испуг и кинулся его спасать; бросившись на колени рядом с Даллой, он поднял конец шелкового полотна и подал ей. Далла опять положила руку на его обручье.
– Я еще не решила, – неохотно сказала она, и в ее голосе скрыто прозвучало что-то похожее на уклончивое кошачье мяуканье. – Мне нужно подумать.
– Я не смею торопить тебя, – тихо ответил Гельд, снизу заглядывая ей в лицо. – Но долго ли мне еще придется обременять тебя своим присутствием?
