набранные капитанами и находившие средства к существованию на самой войне. Однако порядок приведенных выше чисел от этого практически не изменится: в таких отрядах очень редко насчитывалось даже по несколько сот человек. Так, в 1428 г. в войске, которым командовал Жан де Бюэй (Юноша), имелись в наличии… всего-навсего двадцать один тяжеловооруженный всадник (в их число входили и оруженосцы) плюс столько же пеших лучников. Да и несколькими годами позже, когда на вершине своей военной карьеры Жан де Бюэй командовал исключительным для тех времен по численности отрядом, там было всего сто восемь «копий»[34] (примерно триста всадников) и триста лучников.
Таким образом, можно смело утверждать, что даже в крупнейших битвах этой войны участвовали весьма немногочисленные войска. Тщательное изучение полей боя позволяет определить, с относительно слабой погрешностью, численность стоявших на них войск. Так хотя Монстреле пишет, что две армии, встретившиеся в 1415 г. под Азенкуром, насчитывали около ста пятидесяти тысяч человек, на деле с каждой стороны сражалось не более шести тысяч воинов. В решающем бою при Кастильоне, после которого Гиень попала во власть короля Франции, в каждом из войск было от шести до семи тысяч солдат.
Еще более удивительной представляется нам численность гарнизонов, в задачу которых входила защита наиболее стратегически важных городов и крепостей. Так, до прихода подкрепления, приведенного Жанной д'Арк, в Орлеане насчитывалось приблизительно семьсот тяжеловооруженных всадников, которые в течение семи месяцев доблестно отражали все атаки англичан и даже сумели произвести несколько вылазок (правда, и в осаждавшей армии состояло на довольствии, самое большее, три с половиной тысячи солдат). И ведь здесь речь идет об исключительном эпизоде, потребовавшем и от той и от другой стороны весьма серьезных воинских усилий. В сравнении с этими цифрами, численность обычного гарнизона выглядит особенно жалко: в 1436 г. Руан, оплот английского господства во Франции, охраняли два (!) тяжеловооруженных всадника, двенадцать пехотинцев и тридцать восемь лучников. В Кане, другой англо- нормандской столице, было три конных солдата в полном вооружении, двадцать семь пеших и девяносто лучников… Нечего и удивляться, если менее значительные крепости было поручено охранять пяти или шести воинам в полном вооружении или десятку лучников, и легко объяснить себе, каким образом кучке осаждавших иногда удавалось «застать врасплох» и взять крепость, казавшуюся неприступной: ее гарнизон никак не мог одновременно защищать все укрепления со всех сторон.
Подобные цифры настраивают на не слишком серьезный лад, и потому так трудно сопоставить эти сведения с рассказами о том ужасе, который мог сеять вокруг себя даже небольшой отряд «наемников». Но объясняется-то все просто: мы видим картину в искаженной перспективе, с поправкой на развитие военного искусства в течение трех столетий, между тем как, по вполне справедливому замечанию, «с точки зрения произведенго эффекта и в сравнении с армией в целом, один-едиственный тяжеловооруженный всадник и три лучника соответствовали тому, что сегодня представляет собой взвод кавалерии или пехоты под командованием офицера, то есть от шестнадцати до двадцати конных, от двадцати пяти до пятидесяти пеших. Если в документе тех времен мы читаем об осаде города, то можем быть уверены: шестидесяти бойцов было вполне достаточно на таком же отрезке стены, на каком сегодня потребовалось бы от пятисот до восьмисот человек.
Тесно связанная со всеми аспектами жизни рассматриваемой эпохи военная каста тем не менее составляет в обществе времен Жанны д'Арк особую группу, которой восхищаются, но одновременно боятся и ненавидят. Идея «вооруженной нации» совершенно чужда духу исторического периода, которому посвящена эта работа (что, заметим, совершенно не исключает наличия у французов и той эпохи национального чувства, проявлявшегося иногда весьма живо). Когда человек брал в руки оружие, воениая служба могла рассматриваться либо в качестве его призвания, либо как его ремесло. И если призвание было уделом знати, самим принципом ее существования, то ремесло составляло удел наемника, который вступал в отряд на время одного или нескольких походов. Впрочем, граница между тем и другим оставалась расплывчатой: ведь пусть даже дворянин обязан был, выполняя свой долг «военной службы вассала у сюзерена», откликнуться на зов сеньора, когда тот требовал от него взяться за оружие, основным фактором вербовки в армию была все-таки материальная выгода. Как правило, отнюдь не само королевство непосредственно набирало войска, в которых нуждалось: накануне военной кампании государь обращался к своим вассалам и брал на содержание отряды, сформированные капитанами, которым он весьма нерегулярно – выплачивал предназначенное солдатам жалованье.
Внутри таких отрядов бок о бок сражались люди высокого и низкого происхождения, и, параллельно с уже существовавшим представлением о том, что военное искусство – удел знати, постепенно появляется и другое, прямо ему противоположное: оружие облагораживает того, кто берет его в руки, кем бы он ни был по рождению. Именно это Юноша внушает своим товарищам по оружию: «Тот, кто неблагороден по рождению, становится благородным, занявшись военным ремеслом, которое благородно само по себе, И говорю вам, благородство ратных доспехов таково, что человек со шлемом на голове уже благороден и достоин сразиться с самим королем. Оружие облагораживает человека, кем бы он ни был…».
Отсутствие общей для всего королевства военной организации проявлялось в предельном разнообразии относящихся к ратному делу деталей. Например, понятие «мундира», связанное с современной армией, в средневековой армии полностью отсутствовало. И все же, под давлением обстоятельств и под влиянием эволюции военного искусства, выработалось определенное число принципов, касавшихся как тактической организации армии, так и ее вооружения и стратегии ведения войн.
Пусть у отрядов и не было постоянной численности (количество солдат могло колебаться от нескольких десятков до нескольких сотен), зато мы постоянно встречаемся с одним и тем же основным элементом: «копьем», представлявшим собой элементарную боевую единицу. Каждое «копье» включало в себя тяжеловооруженного всадника (gens d'armes), при котором были один или несколько «оруженосцев», также конных, но в более легких доспехах. Именно из таких групп формировалась тяжелая кавалерия, основной и решающий фактор боя в чистом поле. Кроме того, в состав каждого отряда входили пехотинцы, вооруженные луками и арбалетами, но не существовало никакого определенного соотношения между их числом и числом всадников. Надо еще сказать, что довольно часто пехотинцы выступали пешими лишь из- за бедности, не имея средств на покупку коня и снаряжения, и только счастливый исход схватки мог изменить их положение: у врага обычно удавалось захватить трофеи – лошадей.
Опыт военных действий привел также к определенному единообразию боевого снаряжения, предназначенного как для нападения, так и для защиты. Пятнадцатый век стал периодом, когда применение доспехов, которые приблизительно к 1380 г. вытеснили кольчугу прежних времен, достигло апогея. Боевые доспехи отличались от турнирных лишь меньшей роскошью, хотя встречались порой рыцари, которые на поле боя выезжали в том же великолепном снаряжении, что и на арену. Цилиндрический шлем исчез, или, вернее, изменил форму, став коническим и скошенным, чтобы по нему скользил меч. Подвижное забрало, которое в минуты отдыха поднималось, в час битвы прикрывало лицо, и его заостренная форма придавала всаднику удивительное сходство с хищной птицей. Щит, с усовершенствованием доспехов сделавшийся ненужным, теперь использовался лишь во время турниров. Что касается наступательного оружия, под ним, как и в прежние времена, подразумевались длинное копье и меч, к которым иногда прибавлялись палица и боевой цеп, предназначавшиеся для того, чтобы взбивать железную броню поверженного наземь противника.
Непомерный вес всего этого снаряжения (для того чтобы подсадить воина на коня – животное тоже заковывали в металлические пластины, которые прикрывали ему грудь и голову, – иногда использовали горизонтальный ворот) отдавал выбитого из седла всадника в полное распоряжение врага. Сойдя же с коня добровольно, человек в доспехах рисковал оказаться прикованным собственным весом к земле или же, если перед тем прошел дождь, увязнуть в грязи. Кроме всего прочего, мода на длинноносые башмаки не обошла стороной и военное облачение, и «solerets» – наножные латы, прикрывающие стопу, остроконечные металлические латные башмаки, – практически лишали рыцаря, стоило ему спешиться, способности передвигаться.
Снаряжение оруженосцев и пехотинцев было более разнообразным. «Бригандина» (от которой
