вносили разнообразие в жизнь горожанина, отвлекая его от повседневных опасений и бедствий. В марте 1416 г., в самом разгаре арманьякского террора, в Париж с официальным визитом прибыл император Сигизмунд. Цель визита была – выкупить, при его посредничестве, некоторых взятых при Азенкуре плен ных, среди прочих – герцога Карла Орлеанского. Несмотря на серьезные обстоятельства, гость «пригласил парижских дам и наиболее почтенных горожанок» на обед в отель Бурбонов, а угостив как следует, каждой из них подарил какую-нибудь драгоценность. Во время кровавых «дней» 1418 г. в приходе Св. Евстафия образовалось новое братство Святого Андрея, и каждого из членов нового братства увенчали алыми розами; успех предприятия превзошел все ожидания, «и к двенадцати часам венков не осталось, но монастырь Св. Евстафия был полон народу, и не найти было человека, священника или кого другого, у кого на голове не было бы венка из алых роз, и весь монастырь так благоухал, словно его вымыли сверху донизу розовой водой».
Народная радость изливалась еще безудержнее в те периоды, когда давление на город несколько ослабевало. После того как в 1425 г. были вновь открыты ворота Сен-Мартен, в отеле Арманьяк устроили удивительную забаву: «Четырех слепых, одетых в доспехи и вооруженных палками, поместили в загон, где находился здоровенный боров, которого они должны были попытаться убить. Этим они и занялись, и устроили удивительное сражение, вовсю размахивая палками и причиняя друг другу сильную боль, поскольку, намереваясь ударить борова, они лупили друг друга; а если бы их вооружили по-настоящему, они друг друга точно поубивали бы». Праздник начался накануне не менее странной процессией, пародирующей рыцарские кортежи, предварявшие турниры: «Этих самых слепцов в доспехах накануне провезли по всему Парижу, а впереди несли большое знамя с изображением поросенка, и шел человек, игравший на волынке…»
Но самую большую радость давала иллюзия возвращения мира: не раз во время гражданских войн под звуки труб «объявляли мир»; улицы празднично освещали, и на перекрестках играли музыканты, а люди плясали. И все же пришлось ждать еще долгие годы, прежде чем под словом «мир» стало подразумеваться нечто другое, чем временное ослабление испытаний, выпавших на долю большого города. Только начиная с 1445 г. – через десять лет после того, как Карл VII вернулся в свою столицу, – стало происходить заметное улучшение и жизнь потекла более или менее нормально. И вот после этого дела на удивление быстро пошли на лад. Едва успели французские войска отвоевать Нормандию, – решающей здесь стала битва при Форминьи (в 1450 г.), – как итальянский путешественник Антонио из Асти, приехавший в Париж, уже восторгался его оживленными улицами, мостами и грудами всевозможных товаров, в изобилии лежавших в лавках.
Такой же беспокойной и полной резких контрастов, как парижская жизнь в течение полувека, была и жизнь большей части крупных городов, в особенности тех, которые из-за своей политической роли или стратегического положения обречены были становиться предметом спора между политическими партиями: Кан, Труа, и, в меньшей степени, Лион и Бордо. Для двух или трех поколений их обитателей жизнь проходила внутри городских стен, под постоянной угрозой со стороны врага. Тома Базен, возможно, несколько приукрасив картину, передал радость, овладевшую городскими жителями, когда, после заключения перемирия в 1444 г., они наконец смогли в полной безопасности выйти за ворота и отправиться в деревню. «Они долгое время провели взаперти и без всякого облегчения за стенами городов, замков и крепостей, жили в постоянном страхе и опасности, словно приговоренные к вечному заточению, и почувствовали себя удивительно счастливыми при одной только мысли о том, что могут выйти из своего долгого и ужасного заключения и что самое жестокое рабство сменится свободой. Мы видели, как из городов и крепостей толпами выходят горожане обоего пола, чтобы повсюду посещать храмы Всемогущего Господа… потому что им было сладостно оттого, что они избежали всех опасностей и тревог, среди которых большинству из них пришлось прожить с детства до седых волос и даже до самых преклонных лет.
ГЛАВА III. ИНОСТРАННАЯ ОККУПАЦИЯ И НАЦИОНАЛЬНОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ
К тому моменту, когда, около 1410 г., родилась Жанна д'Арк, англичане, помимо Гиени, своих давних владений, занимали во Франции только Кале и несколько крепостей в Пикардии. Победы, одержанные Карлом V и Дюгекленом, стерли следы подписанного в Бретиньи позорного договора, по которому треть королевства отходила английскому монарху. Тем не менее между двумя державами было заключено всего лишь перемирие, и английские короли не отказались от притязаний на французскую корону. Французское население сильно этим возмущалось, и поэт Эсташ Дешан выразил владевшие народом чувства, угрожая англичанам местью, предсказанной волшебником Мерлином:
Убийство Людовика Орлеанского, из-за которого разгорелась война между арманьяками и бургиньонами, изменило ход событий и привело к новому нашествию на французские земли. Генрих V Ланкастер, к которому обратились обе враждующие партии, высадился во Франции и после победы при Азенкуре предпринял методичное завоевание Нормандии, увенчавшееся в 1419 г. капитуляцией Руана. В том же году убийство Иоанна Бесстрашного на мосту в Монтеро положило конец последним бургиньонским колебаниям и окончательно толкнуло Филиппа Доброго – в то время бывшего не только хозяином Парижа, но и господином над самим королем – в объятия английского монарха. Подписанный в Труа договор лишал
