спрятаться.
– Они убивают всех в тюрьмах. – Селеста содрогнулась. – Я не знала, что они бросились и на аббатство. Никто не говорил мне.
– Полагаю, при таких обстоятельствах считается естественным поинтересоваться состоянием дочери. Если бы кто-нибудь сказал вам о нападении, вы бы примчались на помощь?
Ее мать закусила нижнюю губу.
– Зачем ты здесь? Ты же знаешь, я не могу тебе помочь. Ты понимаешь, этот негодяй Бертольд велел мне убраться из его дома. Говорит, наступают слишком опасные времена, чтобы он рисковал, приютив маркизу. – Ее фиалковые глаза засверкали гневом. – После того, как я опустилась и позволила этому борову-буржуа лечь в мою постель, он выгоняет меня, когда я больше всего в нем нуждаюсь. Теперь я должна возвращаться в Испанию, в этот скучный дом в Андорре, пока не придумаю, что делать дальше.
Маркиза напряглась – ее взгляд упал на Франсуа, стоявшего на ступеньке позади Жюльетты.
– Кто этот мужчина?
– Франсуа Эчеле. Он привез меня сюда из аббатства.
– Так пусть он тебе и помогает. – Ее мать круто развернулась в вихре бархата, проследовала в свою спальню и хлопнула дверью.
– Удовлетворены? – бесстрастно спросила Жюльетта у Франсуа.
– Нет! – От ярости и возмущения голос Франсуа прозвучал резче. – Она несет за вас ответственность и должна заботиться о вас. – Он, прыгая через две ступеньки, взбежал наверх и распахнул дверь спальни.
Селеста де Клеман подняла широко распахнутые, изумленные глаза от саквояжа.
– Как вы смеете! Я же объяснила…
– Ей нужна ваша помощь, – резко сказал Франсуа. – Есть вероятность, что ее арестуют, если в течение нескольких дней обнаружат в Париже.
– А как же насчет меня? – спросила Селеста. – Вы знаете, насколько опасно для меня находиться здесь без протекции? Вы понимаете, сколько дворян арестовано за последнюю неделю? А теперь эти жуткие звери убивают, режут и…
– Насилуют, – закончила с порога Жюльетта.
– Ну, я уверена, что уж тебя-то не потревожили, дочь моя. – Селеста запихнула в саквояж желтую юбку из тафты. – Ты же совсем некрасивая.
Некрасивая? Какое отношение имеет внешность к тем ужасам в аббатстве? Жюльетта в изумлении смотрела на мать, вспоминая малышку Анриетту и преподобную мать. Она обернулась к Франсуа:
– А теперь мы можем идти?
Франсуа упрямо покачал головой, не сводя глаз с ее матери.
– Она ваша дочь. Возьмите ее с собой.
– Невозможно. Аристократам не выдают пропусков, чтобы они могли покинуть город. Мне пришлось пойти на сделку с этой шелудивой свиньей Маратом, чтобы получить пропуск для себя. Это несправедливо. Эта свинья думает, что я пришлю ему это, но он узнает, что меня не так легко запугать… – Она вернулась к своему занятию. – Жюльетте придется самой позаботиться о себе.
А когда она поступала иначе? Жюльетта вышла из спальни и спустилась по лестнице.
На нижней ступеньке ее догнал Франсуа.
– Она не имеет права отказывать вам. За вас обеих я уже не отвечаю! – яростно заявил он.
– Тогда оставьте нас на улице и отправляйтесь по своим делам! – Голос Жюльетты звучал столь же яростно. Странно, почему ей так больно? Встреча с матерью прошла как она и предполагала, а после событий сегодняшней ночи она должна была стать нечувствительной к боли.
Маргарита, открывая им дверь, самодовольно улыбалась:
– Я же говорила, нет смысла вам с ней видеться. Глупо было вам думать…
Дыхание с резким свистом вырвалось из груди Эчеле. Жюльетта успела уловить лишь неясное движение. Но Маргарита неожиданно оказалась прижатой к стене с приставленным к ее тощей шее кинжалом.
– Ты говорила? Я не очень-то хорошо тебя расслышал.
Маргарита взвизгнула, глядя на кинжал выпученными глазами.
Эчеле прижимал его до тех пор, пока по шее Маргариты не побежала струйка крови.
– Что ты говорила, гражданка?
– Ничего! – пискнула та. – Я ничего не говорила.
Жюльетта следила, как лицо Эчеле полыхало от бешенства. На мгновение она решила, что он сейчас всадит в Маргариту кинжал, однако Франсуа медленно опустил его и захлопнул за собой дверь.
Эчеле сунул кинжал в сапог.
– Я вышел из себя. Еле удержался. Однако нечего мне было пугать служанку, когда я хотел насадить на кинжал ее хозяйку.
– Вам не понравилась моя мать? – спросила Жюльетта. – Как это невероятно! Обычно мужчины от нее в восторге.
– У вас есть еще друзья или родственники в Париже?
Жюльетта покачала головой.
– Кто-то же должен быть. А у гражданки Вазаро?
– Опекун Катрин – Жан-Марк Андреас. У него есть дом на Королевской площади; но сейчас он там не живет.
– Не на Королевской площади, – рассеянно поправил Франсуа. Его лоб прорезали морщины. – Теперь это площадь Единства.
Матерь Божья, неужели опять? Как же теперь ориентироваться в городе? Какая глупость! И Жюльетта четко объявила:
– Королевская площадь, дом восемнадцать.
– Там есть слуги?
Жюльетта пожала плечами:
– Не знаю, а у Катрин сейчас не спросишь.
– Нет, у нее не надо спрашивать. – Взгляд Франсуа устремился к экипажу, и Жюльетта снова отметила это странно-пристальное выражение его глаз.
Дантон насмешливо взирал на них сверху.
– Маркиза отказалась помочь?
Франсуа покачал головой:
– Маркиза – стерва.
– Какая жалость! Я полагаю, тебе остается только прижать этих одиноких покинутых женщин к своей груди и позаботиться о них самому.
– Черта с два! – Франсуа открыл дверь экипажа и не то подсадил, не то впихнул Жюльетту в экипаж. На долю секунды его взгляд остановился на нежных чертах Катрин, затем он продолжал:
– Я в отчаянии, что порчу тебе удовольствие, Жорж Жак, но, когда ты почувствуешь себя готовым к действию, отвези нас на Королевскую площадь.
Губы Дантона скривились.
– Королевскую площадь? Я и впрямь считаю, что эти аристократки совратили тебя.
– Я хочу сказать, на площадь Единства. – И Франсуа со стуком захлопнул дверцу экипажа.
7
Площадь окружали тридцать шесть великолепных домов, легких и игривых, с остроконечными крышами, однако каждый отличался уникальной отделкой… и своими тайнами. За их кирпичными и каменными фасадами раскинулись восхитительные дворы и роскошные сады с фонтанами, бьющими вверх
