которым он говорил о семейной реликвии, о Танцующем Ветре.
– А вас это не беспокоит? Это и ваша страна, в конце концов. Вам не важна ее судьба?
Он покачал головой:
– Моя страна – Мандара. Меня не интересует, что происходит в других частях Италии до тех пор, пока я и мои люди могут оставаться в стороне от всех этих потасовок. – Он склонил голову и с любопытством посмотрел на нее:
– А что, разве тебе не все равно, где жить?
Она помолчала.
– Раб не имеет родины, как мне кажется. Но мне почему-то хотелось бы принадлежать какой-то стране. Мне, наверное, было бы как-то теплее.
Он пристально посмотрел ей в лицо:
– Ты принимаешь свое положение раба так смиренно?
– К сожалению, я не знаю ничего другого.
– А ведь у тебя есть мужество. Я думаю…
Она вопросительно посмотрела на него.
– Я бы этого так не оставил, – энергично произнес он. – Убил бы кого-нибудь или убежал в те края, где я стал бы свободным. Разве тебе никогда не хотелось совершить что-нибудь подобное?
– Пожалуй, я особенно не задумывалась об этом. В то время, когда я была еще ребенком, моя мать твердила мне, что я должна смириться со своим положением и единственное, что в моих силах, – это улучшить его своим поведением. – Она робко улыбнулась:
– На самом деле я не очень смелая. Жизнь день за днем приносила столько трудностей, что мне просто не хватало времени думать о таких вещах, как свобода и справедливость.
– Но мысль об этом все-таки приходила тебе в голову, – заметил он проницательно. – Джованни был не прав… О боже! О чем это я говорю! Еще чуть-чуть, и мне удастся убедить тебя убежать. – Он поднялся. – Не вздумай делать этого. Клянусь, что отыщу тебя и примерно накажу. И не принимай слишком всерьез мои последние рассуждения. Я просто засмотрелся на игру огня в камине, да еще эти твои глаза, покорно устремленные на меня… Твоя мать права. Смирись с тем, что ты моя, и оставайся моей.
– Но я ведь и не спорю, мой господин, – в голосе Санчии звучало легкое удивление. – Куда вы идете?
– Посмотреть на лошадей. – Он уже стоял в дверях. – Сын хозяина – изрядный бездельник. В прошлый раз, когда я останавливался у них, он так испугался Таброна, что даже не расседлал его.
– И вы собираетесь сами позаботиться о нем?
– От лошади очень часто может зависеть жизнь и смерть человека. Поэтому за ней требуется тщательный уход. – Он нахмурился:
– Чему ты улыбаешься?
– Просто так, мой господин.
– Просто так? Должно быть, я произвожу впечатление весьма слабовольного человека, – произнес он с мягкой угрозой. – Сначала Лоренцо. Теперь ты. Пора положить этому конец. – Он помолчал. – Я поступил весьма глупо, не взяв того, что должен был взять в самом начале. И больше я не стану ждать. Когда я вернусь, я хочу, чтобы ты сидела на этом же самом стуле, но чтобы на тебе не было ничего, кроме отблесков пламени от камина. Ты поняла?
– Да. – И снова воздух в комнате сгустился, как перед бурей. Она облизнула пересохшие губы. – Я поняла, мой господин.
– Хорошо.
Дверь с коротким стуком захлопнулась за ним.
Как только Лион вошел в комнату, Санчия тотчас быстро проговорила:
– Приходила Летиция, собрала остатки ужина и принесла свежего вина. А как Таброн?
Она сидела, нервно сцепив руки на коленях, устремив взгляд на огонь:
– Мы тронемся в Солинари завтра или останемся до следующего…
– Встань. Я хочу взглянуть на тебя.
Санчия помедлила и затем очень тихо встала. Она повернулась лицом к Лиону, но все еще не могла поднять на него глаза:
– Вы уже видели меня. В кадке. Больше смотреть не на что.
– Я не согласен. – Его взгляд пробежал по ее обнаженному телу, по мягким нежным завиткам, скрывающим ее лоно. – Здесь всегда есть на что смотреть и чем наслаждаться.
Горячая волна прокатилась по телу Санчии, и, конечно же, она была вызвана теплом от горящего камина. Ногти впились в ладони – с такой силой она сжала кулаки. Острая боль заставила напрячься каждый мускул.
– Мне встать на колени на пол?
– Нет. – Бесстрастность его голоса показалась ей столь неожиданной, что она подняла глаза, и у нее перехватило дыхание.
Потемневшие глаза Лиона горели бешеным огнем, железные мускулы напряглись, казалось, он готов наброситься на нее, смять, подчинить своей воле.
– Сколько раз я должен повторять тебе, что я не Джованни?! – Он шагнул вперед, и Санчия ощутила жар, исходивший от его огромного могучего тела. И еще она вдруг уловила удивительный запах – мыла и кожи, присущий только ему. – Меня зовут Лион. Повтори.
Он был так близко, совсем рядом. Душная, тяжелая волна окатила ее, перед глазами все поплыло, и она еле удержалась на ногах.
– Лион, – проговорила она вздрагивающими губами. – Мой господин.
– Просто Лион. – И он прикоснулся к ее шее рукой в кожаной перчатке.
Девушка глубоко вздохнула, и дрожь прошла по ее телу. Он внимательно посмотрел на нее.
– Кожа перчатки холодная, – быстро сказала она, придумывая самое невероятное оправдание, чтобы объяснить приступ слабости, охвативший ее.
– В самом деле? – Он понимающе улыбнулся:
– Значит, мы сейчас сделаем что-нибудь, чтобы согреть их. К сожалению, я не доверяю себе и не могу обойтись без них. – Он повернулся к огню и подержал перчатки над пламенем. – Как ты думаешь, что мне пришло в голову, когда я вошел в комнату и увидел тебя обнаженной у камина?
Ее взгляд беспомощно следил за тяжелыми, грубыми перчатками, которые он согревал над огнем. Они доходили ему почти до локтей, и языки пламени окружили каждый палец голубовато-оранжевым ореолом.
– Не знаю, мой гос… Лион.
– Я подумал, что это перст судьбы указал мне на лавку Джованни.
«Это был не перст судьбы, а Каприно», – подумала она, но эта мысль исчезла, не задержавшись в ее сознании, потому что он продолжал:
– И мне хочется, чтобы так было всегда. Мне хочется, чтобы пламя освещало твое тело и твои волосы, пока ты ждешь, когда я войду. – Его взгляд задержался на дровах, сложенных у камина. – Войду в тебя.
Санчию охватило смятение, мысли лихорадочно заметались. Она вдруг почувствовала уязвимость своего обнаженного тела рядом с одетым Лионом, от которого исходила такая сила, что ее не могли скрыть никакие покровы.
И средоточием этой власти и силы казались ей его руки в тяжелых кожаных перчатках, которые он держал над огнем…
– Ты очень маленькая. – Его глаза все еще не отрывались от огня. – И сначала тебе будет больно.
Она промолчала. Она знала с самого начала, что он возьмет ее и это положит конец тому неопределенному раздражающему чувству, что возникло между ними. Надо сделать еще один вдох, но она
