— Будем ужинать в гостиной. Там у меня камин. Если присмотришь за всем этим минутку, я схожу включу.
Она приблизилась, ощущая его всем своим существом, словно была чувствительнейшим компьютером.
Пока он был в гостиной, она попыталась встряхнуться.
Она нужна ему сейчас, но глупо полагать, что она может рассчитывать на какое-то особое место в его жизни.
— Почти готово, — сказал он.
Несмотря на ароматы, есть ей не хотелось — его присутствие настолько переполняло ее, что ни на что другое ее больше не хватало.
Когда все было готово, Дэниел поставил ужин на дубовый столик на колесах.
— Гостиная там, — указал он Шарлотте.
Она вышла за ним в прямоугольный холл, разделявший дом на две части, со стенами из бруса и кремовой штукатурки; вдоль одной из стен стоял старинный комод из полированного дуба, над которым висел хорошо освещенный портрет женщины.
— Это Лидия, — пояснил Дэниел. Они с Дэниелом были очень похожи, только у Лидии черты были мягче, женственнее. Портрет был написан, когда она была еще молодой, и волосы тогда у нее были такого же насыщенного каштанового цвета, как и у Дэниела; нос такой же формы и такой же решительный подбородок.
— Вы очень похожи, — сказала Шарлотта.
— Только внешне, да и то немного. Мне не хватает ее проницательности и решимости. Сомневаюсь, что, окажись я в ее положении, я добился бы того же. Боюсь, я не способен на подобную жертву.
— Жертву? — обескураженно переспросила Шарлотта.
— Да. Она отреклась от всего, чтобы доказать, что может добиться равного с мужчинами успеха. Она не захотела выходить замуж, опасаясь, что муж заставит ее бросить адвокатскую практику. Она считала, что женщина не может быть одновременно адвокатом, женой и матерью. В ее времена, впрочем, никто не думал, что можно «объять необъятное».
Голос его звучал так сурово, что Шарлотта забыла о портрете и посмотрела на Дэниела.
— И ты разделяешь ее мнение? Что женщина не может это совмещать? — спросила она.
— Мне кажется, что вообще никто этого не может, ни женщина, ни мужчина, — сказал он, глядя на нее. — Делая свой жизненный выбор, каждый из нас вынужден чем-то жертвовать. Джон Бэлфор любил Лидию, и, похоже, небезответно. Сегодня, когда мы были в комнате Джона, я все думал, все удивлялся. Мне кажется непростительным, что два любящих человека отвернулись друг от друга. Каковы бы ни были причины.
Шарлотта смотрела на него широко раскрытыми глазами. Не это она ожидала от него услышать. Биван никогда бы не высказал подобного утверждения.
Он открыл дверь и жестом пригласил ее пройти вперед.
Комната за дверью была большой и удобно обставленной. Деревянный пол тепло поблескивал в свете камина и ламп, развешанных по стенам.
В углу стоял маленький рояль.
Дэниел перехватил ее взгляд и пояснил:
— Это фортепьяно Лидии. В ее времена всех детей обязательно обучали игре на фортепьяно. Она и меня хотела отдать учиться, но дальше гамм я не пошел.
Два канапе, покрытые полосатой кирпично-кремовой тканью, стояли друг против друга у камина. Терракотового цвета ковры укрывали деревянный пол.
Дэниел подвез тележку к камину, и только тут Шарлотта сообразила, что при ее размерах ее можно использовать как стол.
— Давай, пока не остыло, — пригласил он. Шарлотта села. Она не была голодна, но заставила себя есть, а когда Дэниел предлагал ей еще вина, отрицательно качала головой.
— Лучше не надо, я ведь за рулем. Он бросил на нее удивленный взгляд:
— Ах да, я и забыл, — и убрал бутылку, не налив и себе, как собирался.
И вновь Шарлотта поразилась тому, как внимателен и заботлив он бывает по отношению к людям. Она не знала мужчин, которые могли бы похвастаться такими качествами, и, уж конечно, это было вовсе не в характере Бивана. Она уже давно для себя решила, что в отличие от женщин, от рождения более внимательных к людям, мужчинам присущ некий животный эгоизм.
Как Шарлотта ни заставляла себя есть, больше половины порции она осилить не смогла.
Дэниел тоже, кажется, с трудом пережевывал пищу.
— Ты не голодна? — спросил он. Она покачала головой.
— Нет, извини, что-то не хочется. Она стала подниматься, вдруг ощутив необходимость как можно быстрее бежать от этой интимной обстановки, в которой она чувствовала себя очень неуверенно. Может, оттого, что она так нервничала, а может, оттого, что слишком резко встала, голова у нее закружилась.
Дэниел оттолкнул тележку и подошел к ней.
— Шарлотта…
Он почти касался ее.
— Шарлотта, — вновь произнес он.
Не в силах противостоять ноткам, прозвучавшим в его голосе, она подняла на него глаза.
Как тогда, когда они только вошли на кухню, губы у Шарлотты пересохли. Сердце бешено колотилось, и она попыталась сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться, но безуспешно.
Беспомощно взглянув на Дэниела, она поняла, что сейчас он ее поцелует. Она могла легко этого избежать, это ей ничего не стоило, но она просто стояла и смотрела, смотрела… объятая огнем желания, и ее неподвижность была чем-то вроде приглашения и согласия.
Он осторожно, неуверенно поцеловал ее, и по телу ее побежали волны возбуждения. Он притронулся к ее лицу, обхватил его руками и прильнул к губам со все возрастающей страстью. Она чувствовала, как тело его наливается желанием, она слышала его учащенное хриплое дыхание и без слов знала, что с ним происходит.
Это просто похоть, пытался подсказать ей голос разума, но она его уже не слышала.
Тело ее отозвалось уже на первое его прикосновение; ах, как давно и болезненно оно этого желало!
Он дотронулся до нее нежно, осторожно, словно она была хрупкой ценной вещью, и ее страсть бросилась ему навстречу, сминая остатки здравого смысла.
Она слишком слаба, а тут еще измученные чувства сыграли с ней дурную шутку; ему бы она еще сопротивлялась, но вот бороться со своей собственной страстью, со своими собственными желаниями она не могла.
Она хочет его, она любит его.
Если бы он прикоснулся к ней грубо, жадно, эгоистично, все могло бы быть иначе. Но он дотронулся до нее совсем не так, и тело ее содрогнулось, предаваясь восторгу и упиваясь теплом его губ, ласкавших мягкую кожу у нее на шее. Но вдруг, словно забыв о нежности, он с силой прижал ее к себе, целуя ее со все возрастающим вожделением, и она чувствовала дрожь, пробегавшую по его телу.
Он, словно слепой, искал ее губы, пробовал их на вкус, обладал ими, и она безвозвратно закружилась в водовороте желания.
Она плотно сжимала веки, и перед ее глазами вставали живые картинки; она чувствовала прикосновение его кожи, его рук, гладивших ее, слышала его мольбы прикоснуться к нему, и оба они окончательно потеряли рассудок.
Больше не владея собой, она придвинулась к нему ближе с короткими стонами, с трудом пробивавшимися через прильнувшие к ней горячие губы Дэниела. Он слышал их и чувствовал их по вибрации ее горла.
Никогда еще Шарлотта так не жаждала стать частичкой другого человека, и эта потребность подавляла и отодвигала на задний план все остальное.
Она хотела быть рядом с ним, быть частью его, освободиться от начавшей мешать ей одежды,
