землей — водяные хомячки Kunsia и двоякодышащие рыбы Lepidosiren, а на востоке вся живность по- прежнему сконцентрирована вокруг небольших озер и прудов, буквально забитых рыбой. К такой луже может собраться сразу несколько сотен аистов — стройных лесных (Mycteria americana) и могучих ябиру (Jabiry mycteria). Ябиру похож на африканского марабу, но чисто-белый с черной головой и шеей. У него такой могучий клюв, что непонятно, как с такой тяжестью можно летать. Но аист летает довольно ловко и даже убивает прямо с лета шустрых молодых кайманов.
Никогда бы не подумал, что на ограниченной территории может прокормиться столько кайманов. На берегах прудов они лежат буквально штабелями, по нескольку десятков на водоем размером с теннисный корт. Здесь живут два вида: обычный Caiman crocodilus и широкомордый C. latirostris. Было бы очень интересно узнать, какие между ними экологические различия. Если судить по форме челюстей, первый должен есть больше рыбы, а второй — черепах и улиток (местные улитки Pomatias gigas по величине и прочности панциря почти не уступают черепахам). Но для проверки моей гипотезы пришлось бы убить и вскрыть несколько кайманчиков, а я отношусь к ним со слишком большой симпатией.
Другого обитателя прудов увидеть труднее. Гуляя по шоссе поздно вечером, иногда видишь впереди как бы темную струйку жидкости, медленно текущую поперек дороги.
Это анаконда — небольшая парагвайская (Eunectes notaeus) или молодая гигантская (E. murinus). На ровной поверхности они не извиваются, а лишь переступают брюшными чешуями, так что издали кажется, что они плавно скользят вперед, словно улитки. Если подойти к змее, она замирает, но при попытках взять ее в руки следуют яростные выпады. Взрослые гигантские анаконды, длиннее трех метров, наверное, чувствуют себя слишком тяжелыми для путешествий — я ни разу не видел их дальше двух шагов от воды. Один раз попалась очень крупная змея — метров семь или восемь — но она, как и остальные, нырнула, едва я подошел.
В течение многих лет считалось, что самая длинная змея — азиатский сетчатый питон, а все рассказы об анакондах длиннее 8 м — басни. Один американец обещал премию в 1000$ за экземпляр, превышающий 10 м. В течение 50 лет деньги оставались невостребованными и за это время превратились в довольно скромную сумму, но в 1989 году была добыта анаконда в 11,46 м — на полметра длиннее, чем рекордный питон.
Эту змею трудно назвать симпатичной — у нее маленькая головка с рыбьими глазками, как у нашего водяного ужа — но ее движения исполнены особой неторопливой грации, особенно в воде, где ей не мешает чудовищный вес. Ныряя в озерах Пантанала, я убедился, что анаконда — один из самых быстрых пловцов среди змей, способный иногда догонять рыб, а не ловить из засады.
Среди кайманов и анаконд бесстрашно разгуливают капибары и самые красивые из южноамериканских оленей — необыкновенно изящные болотные (Blastocerus dichotomus). Они почти не боятся человека. Хотя почти весь Пантанал разбит на фазенды и используется под пастбище, местные жители в последнее время на редкость заботливо относятся к фауне и ревностно охраняют даже кайманов. И это в Бразилии, которую во всем мире считают главным виновником уничтожения тропических лесов и редких видов! На самом деле народ тут уже очень глубоко проникся экологическими идеями, а вырубку лесов ведет, мягко говоря, не от хорошей жизни. В печати постоянно идут яростные дискуссии по поводу того или другого нового проекта. Но бразильцев очень обижает, когда Запад обвиняет их в покушении на будущее всего человечества и дает не всегда корректные советы.
В островках леса водятся два очень редких попугая-ара: голубой с желтым Ara glaucogularis и фантастический Andorhynchus hyacintus. Это чудо природы длиной в метр, сине-фиолетовое с желтыми кольцами вокруг глаз и клюва. Вместе с ябиру гиацинтовый ара служит эмблемой Пантанала, даже местная автобусная компания называется в честь него «Andorhynchus» и красит свои автобусы в соответствующий цвет.
По вечерам тут можно увидеть необыкновенное зрелище. С востока приходит очередная гроза, и на фоне иссиня-черной тучи летят, уходя от дождя, освещенные закатным солнцем тысячные стаи птиц — белые аисты, розовые колпицы, синие ара, а также утки, гуси, цапли и ибисы всех цветов. Буря длится не больше получаса, и снова начинается жара.
Через каждые два-три километра шоссе проходит по мостам, под которыми полгода сухо, а полгода течет вода. Поскольку других укрытий от дождя и солнца в Пантанале мало, местная фауна активно использует нижнюю сторону мостов, причем под каждым из них одни и те же виды располагаются на строго определенных местах.
Центральная часть пролета облеплена гнездами ласточек, края — постройками ос, которые не так боятся гостей. Между осами и ласточками селятся летучие мыши, которых тут не меньше двух десятков видов (больше всего воронкоухов Natalus).
Особенно красивы Lasiurus — взрослые желтые, детеныши красные, а подростки всех переходных оттенков, так что колония мышек кажется выставкой елочных игрушек.
Я тоже поставил палатку под мостом. Ночью было так жарко и влажно, что пришлось выбраться наружу, несмотря на комаров. Где-то через час меня разбудил легкий шорох и холодное прикосновение к виску. Я почувствовал, как очень крупная змея ощупала мне лицо языком, а потом прижалась боком к щеке. «Анаконда, — подумал я, вспомнив почему-то „Кролики и удавы“ Искандера, — сейчас обработает». Тихонько взяв фонарик, я включил его и увидел здоровенного полоза Pseudoboa. Он грелся у моей щеки до утра, а потом тихонько слинял.
На следующий день я перебрался в национальный парк Emas, расположенный на плато Мату-Гросу северо-восточнее Пантанала. Это море высокой травы, из которой повсюду торчат красные термитники. Только вдоль рек тянутся сухие леса, над которыми маячат круглые кроны самой высокой в мире пальмы Orbignia (до 75 метров).
Эмас буквально набит редкими видами, которых очень трудно увидеть в других местах. Следы ягуара, оцелота, гривистого волка попадаются на каждом шагу. Еще больше здесь «бразильских волков» — крупных лисиц Dusicyon thous. В лесах то и дело слышишь птичьи голоса обезьянок — маленьких игрунок (Callitrix) и тамаринов (Saguinus), которых тут четыре вида, все разноцветные. По валяющимся на земле тонким иголкам можно найти место, где кормится в кроне дерева бразильский дикобраз (Gnatomys). В самых непроходимых зарослях стайками по пять-шесть зверей бродят смешные кустарниковые собаки (Speothos venaticus), которые похожи на помесь бультерьера с дворнягой, но никак не на дикое животное. А в густой траве скрывается самый маленький из тинаму — Taoniscus nanus размером с перепела.
Чем дальше к северу, тем раньше начинается сезон дождей. В Эмасе они шли уже месяц, и реки основательно вышли из берегов, а воздух гудел от комаров.
Преследуя кровососов, к пасущемуся скоту собираются три вида козодоев — длиннохвостый Hydropsalys climatocerca, потто Nyctibius griseus и гигантский потто N. grandis, который днем похож на большой трухлявый сук. Различить их можно на очень большом расстоянии, потому что в луче фонаря их глаза вспыхивают соответственно белым, желтым и зеленоватым светом. В некоторых местах земля на протяжении сотен метров была покрыта движущимся ковром из крошечных лягушат Rana, которые торопливыми скачками расселялись из родных озер. Бесчисленное войско отважных малюток привлекало полчища хищников: шустрых малых серием (Chunga burmeisteri), змеек-жабоедов (Xenodon), грустных носатых цапель-челноклювов (Cochlearius).
Из Эмаса я направился к северу, на границу Мату-Гросу и Амазонской низменности.
Река Арагуая, приток Токантиса, образует здесь два рукава, между которыми лежит Bananal — самый большой в мире остров, окруженный пресной водой (по другой версии, Marajo в дельте Амазонки еще больше). Южная часть острова напоминает Пантанал, а северная покрыта сухим лесом, который у рек переходит в амазонскую сельву.
Добрался я до Бананала с большим трудом. Хотя польский студент перевел мою Индульгенцию на португальский, в рукописном варианте ее текст не производил на полицейских никакого впечатления, и они упорно не желали останавливать для меня попутки. Голосовать самому приходилось по многу часов. Большую часть пути я проделал на трехэтажном грузовике, который вез на бойню свиней. За триста километров совершенно обалдел от визга, хрюканья и вони. Все шофера, узнав, что я из России, тут же радостно кричали «А-а, Владимир!» — это имя тут считается самым типичным русским и широко распространено среди выходцев из славянских стран. В конце концов я начал звать всех шоферов «Педро», на что они совершенно не обижались — мало ли в Бразилии Педро?
