Азия на халяву

суровый Шпицберген. Оказалось, что в это время года они переселяются к морю. На скалах, где летом расположены «птичьи базары», благодаря удобрению почвы развивается довольно густая растительность, а ветер сдувает с них снег. Конечно, прокормиться здесь может лишь небольшое число птиц — вот почему они так редки. Куропатки разгуливают по скальным карнизам, как снежные козы, а на ночевку зарываются в снег. Север и восток ЗФИ почти полностью скрыты льдом, и в узких извилистых проливах не попадалось ничего живого. Пообедав и столь же непостижимым образом заправившись на последнем острове Рудольфа, где стоит одноименная станция (через два месяца ее закрыли), мы взяли курс на север и довольно быстро, с одной только «прыгающей» посадкой, добрались до полюса. Поначалу еще встречались тюлени и белухи, но потом пошел паковый (многолетний) лед без разводий, и за последний час лета мы видели только одну нерпу. Мы высадились на полюсе 16 марта, то есть ранним утром. До восхода солнца оставалось шесть дней, но из-за рефракции оно казалось выше, и, встав на крыло самолета, можно было увидеть верхний краюшек. Небо было совершенно ясным и прозрачным, лишь в одном месте светились нежнейшие перистые облачка. Легкий ветерок ласково приглаживал снег. Мы не стали бегать вокруг полюса, изображая «кругосветное путешествие», а только взяли пробу снега и пару минут постояли молча, глядя, как золотая точка солнечного края ползет вдоль горизонта, напоминая о вращении Земли у нас под ногами. Потом мы так же молча забрались в самолет и улетели — естественно, на юг. На обратном пути почти все время тянулись тяжелые льды — вероятно, поэтому мы не видели ничего живого, кроме одной нерпы. Пару раз мы по очереди высаживались, чтобы взять пробы снега. Я привык к периодическим прыжкам на лед и уже не боялся, что самолет улетит, оставив меня на морозе. Когда-то в «прыгающих экспедициях» хорошим результатом считалась одна легкая травма на десять высадок. Но у нас благодаря мастерству пилота на 15 посадок пришлась лишь одна ушибленная коленка (парень, говоривший с акцентом, споткнулся, догоняя самолет). Наконец из сумеречной дымки возникла темная полоса — мыс Желания на Новой Земле. Под скалами берега белый медведь уплетал труп нарвала. Мы слегка задержались над этим местом и едва успели засветло плюхнуться на полосу полярной станции. На станции жили при керосинках из-за нехватки солярки для движка, но нас без звука заправили бензином — просто мистика какая-то! Наутро мы занялись исследованием архипелага. Новая Земля — продолжение Уральского хребта, вместе с которым образует одну из самых длинных горных цепей суши. На мысе Желания ледники спускаются в море, а на берегах — полярная пустыня; между тем Мугоджары — южная оконечность Урала — уходят в пустыни Казахстана. Летом эти засекреченные острова — самое интересное место в Высокой Арктике, не считая Гренландии. Тут есть птичьи базары до миллиона гнезд в каждом, моржовые лежбища и прочие чудеса, в основном сосредоточенные вдоль согреваемого Гольфстримом западного берега. Циклоны тоже приходят сюда с запада, поэтому на западных склонах выпадает больше снега и образуются более мощные ледники. Ледники пропахали в скалах глубокие фьорды, один из которых, сквозной, делит Новую Землю на Северный и Южный острова и называется проливом Маточкин Шар. Летом по нему проходят тысячные стада мигрирующих белух, а зимой он обычно забит льдами, что позволяет оленям переходить с одного острова на другой. Зимой фауна тоже собирается к западному берегу, который во многих местах свободен ото льда. Мы видели моржей и нерп на льдинах, белух и гаг на разводьях, чаек-бургомистров и белых мишек на берегу. На восточном побережье попадались только нерпы и иногда морские зайцы, а один раз — группа редких лаптевских моржей, более мелких. Во время посадки на заснеженный пляж мы обнаружили на берегу морских песочников — единственных куличков, рискующих зимовать в Арктике. Внутренние части Новой Земли в ее северной части покрыты ровным ледниковым куполом. Дальше к югу из него как бы прорастают вершины гор, и постепенно ледниковая шапка рвется на части. За проливом ледники остаются только на гребнях хребтов. Все это очень красиво, даже зимой, когда остров покрыт глубоким снегом. Там, где снег сдуло ветром, проглядывает синяя поверхность льда, черные скалы или серые каменистые россыпи. В одном из этих мест мы встретили стадо северных оленей. Олени новоземельского подвида смешные — маленькие и коротконогие. Самая южная часть Новой Земли — плоская заболоченная тундра под названием Гусиная Земля. Летом тут действительно огромное количество гусей, в том числе редких белощеких казарок, и прочей птицы, но зимой совершенно пусто. Между Новой Землей и материком лежит островок Вайгач, отделенный проливом Югорский Шар. В проливе лед оказался разломанным, а снег с него начисто сдуло ветром, и повсюду виднелись нерпы. Мы опять заметили медведя, но, к сожалению, сесть поблизости было снова негде. Потом лед вдруг кончился, и до самой Амдермы море оставалось совершенно чистым — ледяные поля унесло сильным южным ветром. Полоса в Амдерме идет с востока на запад, так что «южак» оказывается боковым. Наш самолет сел нормально, а прибывший через пять минут пассажирский «борт» из Архангельска буквально чудом удержался на полосе. Пока заправлялись, ветер еще усилился, и даже наш кэп отказался взлетать. Вот так, в самом конце маршрута, когда все приключения вроде бы остались позади, мы вдруг застряли в небольшом поселке на берегу Карского моря. Мы поселились в гостинице и ждали погоды. Я здорово волновался, поскольку мне давно пора было вернуться на обе работы, но ничего не мог поделать. Ни один самый роскошный отель не променяю на маленькую северную гостиницу. Нигде не найти такого домашнего уюта, такой интересной компании, такой вкусной столовой. Три дня пролетели как три часа. Каждое утро кто-нибудь звонил в аэропорт, узнавал прогноз на день, после чего все разбредались по своим делам. Я, в частности, пытался исследовать окрестности поселка. Было солнечно и всего десять градусов мороза, но из-за ветра даже стометровая вылазка превращалась в тяжелое испытание. Ровные полосы струящейся поземки разлиновали белую гладь тундры, в которой, казалось, не осталось ничего живого. Лишь изредка удавалось заметить свежую дырочку в снегу — вентиляционное отверстие норы лемминга. Только под защитой береговых обрывов можно было ходить, не рискуя быть унесенным в море. Но там намело много снега, и приходилось обходить сугробы по припаю — сидящему на отмели морскому льду, а его могло в любой момент оторвать ветром. Вдоль обрыва тянулись старые следы песцов. Возле поселка их за зиму выловили, но несколько белых куропаток, оставшихся зимовать, по-прежнему улетали ночевать на припай, чтобы не попасться песцу в зубы. Несколько пустых подснежных лунок куропаток я нашел у самого края припая, метрах в двухстах от берега. После обеда все обитатели гостиницы собирались в холле, смотрели телевизор и травили байки до ужина. На вторую ночь ветер достиг такой силы, что в четыре утра выдавил стекло в моем номере. Комната мгновенно наполнилась снегом. Поскольку вставить стекло и вычистить снег не было возможности, во всем крыле отключили отопление, чтобы избежать потопа. Пришлось мне ночевать в холле. Самыми колоритными из постояльцев были трое туристов-москвичей, прилетевших в Амдерму со своими велосипедами. Они где-то прочитали, что снег в тундре к концу зимы становится под действием ветра настолько плотным, что по нему можно ходить, как по асфальту, и собирались проехать на обычных спортивных великах через весь Югорский полуостров. По ветру велосипеды катились с такой скоростью, что и вправду не проваливались, но первая же попытка повернуть обратно закончилась плачевно. Ветер поднял беднягу вместе с велосипедом и рюкзаком и швырнул на стену барака. Теперь несчастный лежал с рукой в гипсе в поселковой больнице, а двое его друзей маялись от скуки в гостинице. На третий день им удалось договориться с водителем вездехода, шедшего на юг, чтобы он отвез их километров на тридцать от поселка. Вернуться можно было по ветру. Они предложили мне воспользоваться свободным велосипедом, на что я, конечно, согласился. Но оказалось, что в том месте уже начинаются низкие холмы Пай-Хоя — северной части Полярного Урала. В холмах ветра зимой не такие сильные, и снег был мягким. Потребовался целый час, чтобы вернуться в низменную тундру. Там нас погнало на север, словно осенние листочки, и мы благополучно вернулись в поселок прежде, чем ветер стер след вездехода — наш ориентир. Единственным встреченным живым существом был пушистый белый песец. На четвертый день ветер чуть-чуть ослабел, но для «Аннушки» этого было недостаточно. За время, проведенное нами в Амдерме, над нашей головой со скоростью свыше ста километров в час прокатились огромные массы воздуха. Днем и ночью свистела и шипела поземка, раскачивалось здание гостиницы, волны убегали по черной поверхности моря от края припая. Тут неожиданно выяснилось, что для некоторых военных самолетов погода уже летная, и меня на штурмовике подбросили в Нарьян-Мар, а оттуда в Котлас. Котлас — уже не Крайний Север, и обычно в таких местах на военные самолеты устроиться невозможно. Но тут мне снова повезло. Едва я, с трудом разогнув суставы, выбрался из штурмовика, как увидел, что рядом готовят к вылету бомбардировщик. Оказалось, что летит он в Вятку. Естественно, я был в летной куртке, так что пассажиры — генерал с адьютантом — приняли меня за члена экипажа, а экипаж — за одного из пассажиров. Дальше пришлось ехать поездом через Нижний Новгород, но до Москвы я все же добрался и даже успел купить использованный билет у проводника поезда Ленинград-Москва, чтобы отчитаться за командировку. Поскольку все, с кем я летал,