Азия на халяву

облако дыма над вершиной осветил красный отблеск. Послышался гул, и я, помня бомбежку на Эбеко, приготовился к худшему. Из жерла ударил вверх ярко светящийся фонтан жидкой лавы. Камни посыпались по склону, воздух наполнился пеплом и сернистым газом, а затем новый фонтан брызнул в небо, освещая клубящуюся тучу пепла. Багровый отсвет заплясал на остром клыке соседнего вулкана Камень. Узкий ручеек лавы побежал вниз, пузырясь и застывая на ходу. Потом все стихло. В течение ночи вулкан «стрелял» еще несколько раз и будил меня грохотом. Я подходил к краю лавового ручья, глядел на завораживающее движение огненной реки. Иногда синяя молния вспыхивала в черных тучах, и игра красок становилась просто фантастической. К утру гора успокоилась. Застывший лавовый поток затерялся среди десятков таких же, родившихся в другие ночи, и лишь дымок над трещинами говорил о том, что этим черным камням всего нескольько часов от роду. Дымящееся жерло едва виднелось в тумане. Сквозь серую пелену я сбежал вниз по гладкому склону, прыгая через узкие ледниковые трещины. В избушке забрал свои вещи и на негнущихся ногах сустился в Бомбежную Тундру, где меня громким свистом приветствовали сурки. Пронзительно- свежий, но мертвый воздух высокогорья, резкие тени камней и темно-синее небо сменились ароматом пойменных лугов. Уже в сумерках, когда вокруг замелькали ночные птицы-козодои, я ступил на тридцатикилометровую грунтовку, по которой к двум ночи добрел в Ключи, устав, как никогда в жизни. (Только через день я сообразил, что до меня козодоев на Камчатке никто не видел — пришлось писать об этом статью в «Орнитологию»). Еще час я блуждал по поселку, разыскивая станцию Института Вулканологии. Наконец, падая от усталости и подпрыгивая на каждом шагу от боли в мышцах ног, я вполз на второй этаж, упал на какие-то ящики, закрыл глаза, спустя миг открыл их и увидел, что уже утро. Позавтракав с вулканологами (никто из них так и не смог мне объяснить, почему Ключевская сопка «работает» только по ночам), я выполз на шоссе. Через несколько часов попутный грузовик доставил меня в Эссо — маленький поселок, окруженный лиственничной тайгой. По-прежнему хромая на обе ноги, добрел до бассейна местного горячего источника. Меня покрывал слой грязи и пыли, песок скрипел во всех карманах, в ботинках, за шиворотом и даже в ушах. Раздевшись, я плюхнулся в горячую воду. Местные жители — коряки, ительмены и эвенки — тут же выскочили на берег. Я удивленно огляделся и увидел, что по воде расплывается серая клякса пепла. Попутки не всегда попадаются вовремя, и вечер застал меня на огромной гари, заросшей брусникой, с редкими стволами уцелевших лиственниц. Дорога была пуста. Я брел по шоссе, поглядывая на далекий купол вулкана Толбачик. Большое облако подплыло к нему, встало над вершиной, обволокло ее белой мантией, а затем двинулось дальше, по-прежнему сохраняя форму вулкана. Солнце село, тучи мошек поднялись из брусничного ковра. Над Толбачиком появилось облако в форме зонтика. Темнело. Над первым «зонтиком» из воздуха возник второй, третий, и вскоре над вулканом висела стопка из семи «блинов». Я понуро тащился по дороге, преследуемый тысячами кровожадных мошек. Только глубокой ночью меня догнали «Жигули». Через пару дней, добравшись, наконец, до города, я снова пришел в управление заповедника и начал переговоры насчет Долины Гейзеров. После двух часов размахивания документами, шатания по коридорам и подробного объяснения чрезвычайной важности для науки моего туда визита, мне посоветовали обратиться в Институт Вулканологии, от которого летали вертолеты в заповедник. Я поспешил за тридцать километров в Петропавловск, где после долгого проталкивания сквозь бесчисленные «Нет!», «Никаких вертолетов!», «Все рейсы забиты» и «Много вас здесь таких ходит!» меня отправили в заповедник за пропуском. Тут кончился рабочий день. Я пошел к знакомому по одному из теплоходных рейсов Сереже Соловьеву и стал дожидаться многообещающего утра. Увы, и назавтра, и на третий день мне пришлось все также курсировать между заповедником и институтом. Кроме меня, по этому хитрому кругу вращались несколько туристских групп, журналисты трех газет и множество прочих желающих. Я затратил кучу денег на автобус Елизово-Петропавловск, но так ничего и не добился. Поняв, что рискую весь остаток лета проездить по тому же маршруту, я плюнул на все и поехал на турбазу, расположенную между Корякским и Авачинским вулканами. Погода была прекрасная. Внизу сверкала Авачинская бухта, солнце освещало разноцветные склоны, между палатками бегали суслики, подбирая хлебные крошки. Но наутро все оказалось затянутым туманом. Под дождем и ветром несколько сот человек длинной цепочкой брели вверх, к кратеру Авачи. Мы дошли до уступа, бывшей вершины горы. Здесь уже шел снег. Ветер дул с такой силой, что стоять было невозможно. Но туристы оказались упорными, и вскоре мы, взобравшись наверх, лежали на краю огромной желтой чаши, из которой бесчисленные струи пара несли острый едкий запах сернистого газа. А на следующий день начался третий раунд атаки на Долину. Теперь я сосредоточился на вертолетном аэродроме Халактырка и фешенебельной гостинице «Гейзер», где надеялся поймать каких-нибудь «спецтуристов» и прорваться за ними в Долину, как пехотинец за танком. Тут мне повезло: я встретил ребят из Свердловского турклуба, а у них были две тысячи наличных денег, оформленных, как безналичные. Теперь мы могли одновременно давить на заповедник, институт и авиацию, при необходимости устраивая им по телефону «очные ставки». Все же первые два дня ничего не дали. Мы взяли тайм-аут и уехали в поселок Мутновский. Поселок состоял из двух бараков, окруженных чудовищными струями ревущего пара. Пар бил из разведочных скважин: здесь готовилось строительство геотермальной электростанции. Рядом текла речка, по берегам которой шипели и клокотали разноцветные горячие источники. Чуть ниже на речке был водопад с теплой водой. Мы сходили вниз по ручью до бухты Волчьей — узкого фьорда, окруженного зубчатыми скалистыми хребтами — чтобы полакомиться фиолетовой горбушей, полосатой кетой и сладкой малиной. В поселковой столовой висел плакат «Собак и туристов не кормить!», но моя «красная книжечка» Члена-корреспондента решила проблему. Вечером я отправился на Мутновский вулкан. Тропа долго поднималась к перевалу, потом шла поперек склона, во впадинах которого лежали серые ледники. Я рассчитывал добраться до кратера засветло — батарейки в моем фонарике совсем сели. Но за час до захода солнца наполз густой туман. Стало совершенно темно, тропа куда-то подевалась, я долго бродил в темноте среди камней и подмытых ручьями ледников, потом забрался под большой валун и, дрожа от холода, стал ждать рассвета. В три часа ночи туман исчез, луна осветила склон, и я нашел тропу. Заполненный ледником каньон вывел меня к кратеру. В слабеющем свете луны я бродил среди невидимых в темноте горячих источников, то и дело попадая ногами в кипяток, пока не остановился на краю огромной ямы, на дне которой слабо светилось красноватое дымящееся нечто. Все вокруг было наполнено запахом сернистого газа, который всегда сопровождает любую вулканическую деятельность. Рассвет озарил самую фантастическую картину, какую я когда-либо видел. Кратер был полкилометра в ширину и столько же в глубину. На дне его цепочкой располагались три внутренних кратера, связанных горячей речкой. В первом из них били мощные струи пара. Вокруг каждой струи вырос двухметровый конус самородной серы, ярко-желтый снаружи и зеленый внутри. Во втором кратере булькали зеленые кипящие озера и молочно-белые лужи кислоты в золотисто-желтых серных берегах. В третьем бурлила огромная воронка с горячей грязью, та самая, которая светилась ночью. Грязь вздувалась пузырями и выбрасывала фонтаны, как живой океан Соляриса. Со стены большого (внешнего) кратера языками-ледопадами стекал глетчер. Сквозь него били газовые струи, и языки были окрашены: один в красный цвет, другой в желтый, а третий — в голубой. До поселка я еле добрел. Пальцы одной ноги были обморожены, другой — обожжены. На дребезжащей машине-вахтовке мы двинулись в город по пылевому плато между вулканами Горелым с его девятью кратерами и стройным черно-зеленым красавцем Вилючиком. Это плато местные жители называют «Музей стихийных бедствий» (здесь случаются извержения, сели, лавины, бураны, лахары, смерчи, ураганы, пыльные бури, землетрясения, наводнения и лесные пожары). Вернувшись в город, мы начали четвертый раунд великой битвы за Долину Гейзеров. Раунд длился два дня. Потом ребята пошли на Авачу, а я съездил на западный берег полуострова. Странные галечные дюны отделяют его заболоченные тундры от мрачного Охотского моря. Тысячи куликов летели вдоль берега на юг. В этот день на горы вокруг Петропавловска лег свежий снег — лето подходило к концу. Еще пара дней прошла в напряженной борьбе. За деньги Свердловского турклуба мы арендовали на двое суток вертолет от имени Института Вулканологии, оборудование которого нам пришлось везти. За пропуск в заповедник пришлось взять двух его сотрудников. В смертельной схватке с бюрократией моя красная книжечка порятком потрепалась, а расходы на автобус достигли угрожающих размеров. И мы победили! В шесть утра этого великого дня мы стояли у чудесного красного вертолетика, окруженные толпой туристов, которым мы ухитрились продать лишние места. Зеленые холмы и скалы с прыгающими по ним снежными баранами проплыли внизу, и мы приземлились на берегу огромного темно-синего Кроноцкого озера. На той стороне возвышался изумительно совершенный конус вулкана Кроноцкий с правильными вертикальными полосами ледников. Выгрузив представителей заповедника, мы покружились над удивительным вулканом Крашенинникова (огромный кратер, в нем двойной конус с двумя кратерными воронками, в одной из них